Болевой порог. Вторая чеченская война - Олег Палежин

было измазано соплями и слезами. Взводный, уходя, говорил что-то угрожающее Титову, отведя его в сторону. Но по окончании разговора сержант снова взял спальник и залез в БМП, напомнив Скачкову, что тот предатель и они больше не друзья. В степях простояли недолго. Новая задача командования раз и навсегда развеяла сомнения и догадки, слухи и домыслы, поставив жирную точку на пребывании полка в Республике Дагестан.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Сводная третья рота первого батальона. Раннее утро 4 октября 1999 года

Сон для бойца – это, наверное, настоящий дар божий, который даёт кратковременную иллюзию безопасности и умиротворённости уставшему грязному телу. Даже под далёкие залпы артиллерийских орудий он крепок и глубок. Ты погружён в него полностью и чувствуешь себя черепахой под панцирем, который защищает тебя от жестокой и несправедливой реальности. Даже когда к тебе прикасается рука товарища в попытке растолкать и сознание возвращается в этот условный мир, ты крепче жмуришь глаза, чтобы не видеть, не слышать, не думать и просто спать. Просыпаясь, мозг начинает работать, прокручивая и показывая тебе картинки вчерашнего дня, на которых ты видишь не то, что так близко твоему сердцу, а то, что тебе пришлось принять как данность и, к сожалению, необходимость. Тогда твоя рука, полностью полагаясь на интуицию, тянется к автомату, крепко хватая цевьё. Теперь ты готов открыть глаза и отпустить навсегда всё, что тебе снилось, потому что это просто сон. Сны, как правило, мы запоминаем редко и часто об этом жалеем, а вот с реальностью всё наоборот. Те вещи, которые впоследствии ты будешь стараться забыть, заливая терпким красным, как кровь, вином, никогда тебя не отпустят. Они будут жить в тебе сами по себе, всплывать на поверхность, когда им заблагорассудится, не оставляя шансов на чистый лист и новую жизнь без прошлого. Будто весь этот нелёгкий багаж ты тащил за собой всегда, и единственное, что тебе остаётся, – смириться.

– Верещагин, проснись, твой храп весь Дагестан слышит, – толкал в плечо спящего в окопе бойца Селютин. – Иди чайку хлебни, пока время есть, скоро опять вперёд двинем. На этот раз, кажется, пешком придётся прогуляться.

Саня недовольно взглянул на бойца, но, увидев перед собой знакомое лицо, передумал говорить гадости, которые лезут в голову

спросонья. Сориентировавшись в утреннем полумраке, он с трудом разогнул ноги и руки, всем телом чувствуя утренний озноб.

– По факту, мужчина, – зевнул Верещагин, – мы уже перешли границу и теперь находимся в соседней Республике Ичкерия. Которая, кстати, очень не любит парней, говорящих по-русски. Да ещё и с оружием в руках. Так что забудь о России, она за спиной. Давай лучше расширим её границы где-нибудь этак до Грузии.

– Чего, правда, что ли? – от чистого сердца удивился солдат. – Типа мы уже в Чечне?

– Правда, – кивнул Саня, – внимательнее нужно офицеров слушать, даже когда весь твой ум занят поеданием сухого пайка.

Саня встал во весь рост, потянулся, хрустя позвоночником, разминая мышцы затёкшей шеи. Открыл фляжку с охладившейся за ночь водой и сделал пару больших глотков. Набрав полный рот воды, он сплюнул её на грязные ладони, ополоснув лицо. Рота просыпалась. Парни ёжились от ночной прохлады на жёстких бронежилетах, тут же закуривали, глазея по сторонам, собирались с первыми мыслями. Раздался знакомый рык дизелей и мат командиров, сопровождавшийся скрежетом гусеничной техники. Впереди ещё один день, ещё одно число, которое будет зачёркнуто шариковой ручкой на потрёпанном дембельском календаре.

– Слушай, а ротный где? – спросил Верещагин у жующего тушёнку Селютина.

– Уехал в штаб батальона, – не переставая есть, быстро работая челюстями, ответил боец. – Ох и тяжко ему сегодня. Мне кажется, от вчерашнего банкета он так и не отошёл. Вроде как разведка вернулась. Если честно, я не знаю, чего нас в такую рань подняли.

– Может, мы заблудились, – засмеялся Саня, – и теперь понять не можем, в Чечне мы или в Дагестане. А взводный наш где?

– Он автомат чистит, – улыбнулся боец, – разобрал и теперь собрать не может. Одним словом, «пиджак».

– Так сходи и помоги лейтенанту, хватит жрать.

– А я предлагал, – развёл возмущённо руками пехотинец, – так он послал меня подальше. Высшее образование, видите ли.

– Стесняется, наверное, – сказал Саня, надев кепку, – его призвали пару месяцев назад. «Дух» ещё короче. Хотя смешного тут мало.

Воевать ведь придётся когда-нибудь.

– Нет, не придётся, – выкинул пустую банку за насыпь окопа Селютин, – как с разобранным автоматом в атаку идти?

Парни дружно засмеялись и отправились к взводному, здороваясь на ходу с приятелями. Начиналось пасмурное утро октября, всё ещё полетнему тёплое, но всё-таки осеннее. Эту осень ребята ждали полтора года, и вот она пришла, приближая дембель каждым своим мгновением.

– Пароля, доброе утро, сокол ты наш ясный. Глаз ты наш орлиный! – кричал из своего окопа Харитон в окоп соседний. – Дай мне с весла твоего шмальнуть, а я тебе за это пару выстрелов от РПГ подарю. Вместе с подсумком, веришь, нет? Прямо навсегда. Делай с ними что хочешь. Можешь даже противника по башке ими огреть или вставить гранату куда следует! Я знаю, у тебя фантазии хватит.

– Ты заткнёшься, нет? – вытащил голову из окопа снайпер. – Отслужи ещё полгода для формирования серого вещества в голове, потом обращайся.

– Мне мозг не нужен, – продолжал второй номер расчёта, – я мир вокруг всем своим существом впитываю. Як святой дух. Есть у тебя закурить?

Тут Паролин не удержался от смеха, приподнялся на одно колено и швырнул пачку «Примы» в окоп шутника-соседа.

– Точно дух, – смеялся Паролин, – только навряд ли ты святой. Лучше признайся, что вчера перед сном сожрал? Всю ночь воздух портил. Все ребята худеют на глазах, а с тобой обратное происходит.

– Уметь нужно, – закурил Харитон, выпустив белое облако табачного дыма. – Я, в отличие от тебя, всему радуюсь и от всего пользу получаю. Правда, «карандаши» мне всю малину портят, устаю сильно, – показал один выстрел из окопа боец.

Люди завтракали кто чем. Гремели котелками и кружками, ломали булки хлеба, запивая мякоть томатным соусом консервированной кильки. Пили сгущённое молоко, неохотно отрываясь от банки, передавая её по кругу. Смеялись, уже привычно всматриваясь в хмурое небо Кавказа. Понимание и осознанность того, что солдатские подошвы топчут чеченскую землю, не тревожили коллективный разум подразделений. Наоборот, появился некий непостижимый смысл пребывания здесь, который, казалось, вот-вот раскроется каждому бойцу. Вернуться домой с войны, даже пусть ещё не начавшейся именно для тебя самого. Не это ли звучит восторженно и романтично?

– Появился, хрен сотрёшь, – глядя в окуляр винтовки, сказал Серёга. – Ротный едет. Взводных предупредите! – крикнул он бойцам как можно громче.

– Строиться повзводно! – раздались крики сержантов и командиров взводов. – Проверить оружие, надеть бронежилеты, бегом в строй!

Механики, к машинам!

Ротный спрыгнул с брони и остановился перед неуклюжим, неровным, но готовым ко всему строем. Прошёлся вдоль шеренг тяжёлой походкой, взглянул в глаза молодых лейтенантов и произнёс речь:

– Итак, ребятки. Сегодня, а точнее, прямо сейчас нам предстоит выполнить приказ командования. Приказ непростой, но, я думаю, мы справимся. В двух километрах от нас находится станица Червлённая. Населённый пункт, скажу я вам, не маленький и, сука, очень важный. Нас там ждут. По данным разведки боевиков немного. Находим, уничтожаем и захватываем винный завод. Говорят, станица этим и живёт.

Улыбки пробежались по лицам солдат, сердца застучали быстрее. Шёпот в строю на мгновение превратился в гул, пока бойцов не одёрнули лейтенанты.

– А немного – это сколько? – не удержался Харитонов.

– Немного – это меньше нас, – недовольно ответил капитан. – Первая и вторая роты уже снялись с позиций и выдвигаются на свой огневой рубеж. Третий батальон у нас в резерве. Так что не дрейфьте, пацаны. Дадим «чехам» прикурить и отпразднуем победу хорошим вином. И ещё, – сбавил обороты офицер, – примите