Квантовая теория любви - Дэнни Шейнман

Когда Элени у него за спиной подбрасывает на очередном ухабе, Лео просит Карлоса ехать медленнее. К его изумлению, шофер послушно сбавляет ход.

Они едут по городу, и никому нет дела до грузовика с трупом в кузове.

Вот и кладбище.

— Я-то думал, мы едем в морг, — говорит Лео.

— Он здесь, сеньор, только подальше, — успокаивает Карлос.

Зловещая тьма. Лео с трудом различает надгробия. Из мрака проступают очертания небольшой часовни. Ворота кладбища закрыты. Карлос сигналит. Через какое-то время в свете фар появляется тщедушный старик с фонариком, хромает по усыпанной гравием дорожке к воротам, открывает и жестом приглашает заезжать.

Они останавливаются у тяжеловесного каменного строения с остроконечной крышей, чем-то напоминающего египетскую пирамиду. Подходит старик, улыбается беззубо, от него несет табаком.

Неужели придется оставить Элени на его попечение, тревожится Лео и припоминает упорные слухи о торговле человеческими органами, процветающей в Южной Америке. Подмешают ничего не подозревающему туристу в баре что-нибудь в выпивку, и очнется бедняга на следующий день где-нибудь в глухом переулке с заштопанным боком и без почки.

В голове у Лео мелькают дикие картинки из фильмов ужасов.

Карлос выключает фары. В темноте виден прямоугольник — дверь пирамиды открыта. Внутри мерцают свечи. Электрического освещения, похоже, нет.

Они заносят Элени. В здании сыро и для помещения без холодильной установки до странности зябко. В морге пять бетонных столов, на одном лежит труп старика. Окон нет. От запаха хлорки и гниющей плоти Лео начинает мутить. На сером каменном потолке пляшут тени.

Элени кладут на стол посередине.

— Здесь не место для нее, — отчаянно кричит Лео. — Это какой-то застенок.

Голос его множится эхом. Тени словно отвечают ему.

— Вам лучше уехать, сеньор, — говорит Карлос.

Лео берет Элени за ледяную руку и плачет навзрыд. Морг наполняется неясным издевательским ропотом. Лео уже не хочет жить ради нее. Умереть и быть вместе с ней, больше ему ничего не надо.

— Она на небесах, сеньор. Ее душа покинула тело. Идемте, нам пора возвращаться в госпиталь.

— Я не покину ее. Никогда не покину.

Внезапно тянет сквозняком. Две свечи гаснут.

— Вот видите, она еще здесь.

Карлос и сторож обмениваются взглядами.

— Элени, Элени! — кричит Лео. — Не уходи!

«Элени, — отзываются стены. — Уходи… ди… ди…»

Труп старика бесстрастно взирает на них. Его кончина наверняка осталась почти незамеченной. Прожил жизнь, покойся с миром. Но Элени… Через две недели ей исполнилось бы двадцать два. Она мечтала о семье. Она любила жизнь. Девочкой Элени вечно ходила чумазая, первая прыгала в лужу, лазала по деревьям и плескалась в горных ручьях. Лео хорошо знал, что она с природой на «ты», обожал смотреть, как она рыщет по горным склонам в поисках водопада, восхищался, когда она в мае очертя голову ныряла в ледяные волны неласкового английского моря…

— Элени, Элени, вернись! — орет Лео и рвет у себя на груди рубаху.

— Надо увести его отсюда, а то как бы не рехнулся, — говорит Карлос сторожу.

Они хватают Лео за руку, но он вырывается.

— Элени, не уходи без меня!

«Элени… без меня», — насмешничают тени.

Карлос обнимает Лео за талию и ведет к двери.

— Сеньор, вам пора. Вам надо отдохнуть.

— Я никогда не брошу тебя! — вопит Лео.

Гаснет еще одна свеча. Над трупом старика сгущается темнота. Отблески пламени пляшут у покойника на лице, и кажется, что он сердится.

Сторож в ужасе пятится к двери:

— Пресвятая Богородица, помилуй нас.

Лео хрипит и вырывается.

Карлос из последних сил тащит его к выходу.

— Да убирайся же отсюда, hijo de puta,[5] пока чего дурного не накликал.

Все трое вываливаются наружу.

Порыв ветра гасит свечи.

Сторож с грохотом захлопывает дверь и трясущимися руками закрывает замок.

Лео падает на траву, утыкается головой в колени и клубком катается по земле.

Карлос, задыхаясь, приваливается к машине.

— Господи, — пыхтит он, — забери меня подальше от этого ужасного места.

Летят минуты.

Или часы?

Лео поднимается на ноги и тихо произносит:

— Извини.

Карлос обнимает его за плечи и крепко прижимает к себе. Два совершенно посторонних человека стоят так несколько минут, пока их сердца не начинают биться ровнее.

[6]

3

Ну вот и ты. Я очень рад. Мне столько надо тебе рассказать. Подойди поближе, не стесняйся. Пододвинь стул к койке и сядь. Не бойся, я не заразный. Вытяни ноги, пусть отдохнут. Я беспокоюсь за тебя, Фишель, ты уже вон сколько дней молчишь. Мама говорит, это у тебя началось, когда меня забрали. Но ведь выпустили. Правда, со здоровьем у меня не очень, и вид… Главное, я вернулся и больше уж за мной не придут. Может, ты тоже беспокоишься из-за меня. Вы, дети, чувствуете тоньше нас, а мы обычно об этом и не подозреваем. Ты ведь знаешь, что я скоро умру, да? Ничего, мальчик мой… не хочешь говорить, молчи… никто тебя не заставляет. Признаться, когда-то я и не думал, что столько проживу на белом свете. Смерть гналась за мной не один год. Я уже привык, что она рядом, и даже перестал ее бояться. Теперь жизнь и смерть передо мной словно двое обнявшихся возлюбленных. Их не разделить. Они без ума друг от друга… Ох, извини… проклятый кашель… подай мне… плевательницу… и носовой платок… спасибо. Тебе, наверное, противно смотреть на это? Поставь обратно на стол. Я-то уже привык, мне все равно. Слушай, они забрали все… и мастерскую тоже. Но память они отобрать не в силах.

Ты устраивайся поудобнее. Представь себе тихую плавную реку, текущую через густой лес. Меж деревьев к реке сбегает тропинка. Большие камни образовали укромную заводь с тихой водой. На одном из валунов сидят, свесив в воду ноги, юноша и девушка. Ни одна живая душа не знает, где они. Это их тайное место, здесь можно подержаться за руки и поговорить по душам. Он поворачивается к ней, а она — к нему. Сердца их беспричинно колотятся. Юноша нежно берет лицо девушки в ладони и впервые в жизни целует. Губы у нее мягкие, точно зрелый персик. Завиток черных волос касается его лица, ресницы щекочут щеку. Они закрывают глаза. Лес вокруг них млеет и тает. Юноша и девушка возносятся над рекой и парят в воздухе, летний ветерок подхватывает их и мягко опускает обратно на землю.

— Я люблю тебя, — шепчет он.

— Я тебя тоже, — сладко вздыхает она.

Слова их уносит журчащая вода, они вливаются в реку побольше и плывут к морю. Память навсегда сохранит это мгновение. Поцелуй станет нерушимым обетом.

Через год тот же самый юноша опять окажется в лесу на берегу реки. Только это будет другой лес и другая река. На западном берегу занимает свои позиции австро-венгерская армия (юноша призван в ее ряды), на восточном — армия русская. Стоит август 1914 года. Войне месяц от роду. А этот юноша — я. В руке я держу письмо от девушки. От письма пахнет духами.

Оно начинается так:

Мориц, любовь моя!

Мое сердце принадлежит тебе, и ты не идешь у меня из головы…

Я сижу, привалившись спиной к мешку с песком. Того и гляди меня убьют. На фронте короткое затишье. Рядом со мной мой лучший друг Ежи Ингвер. Поодаль примостился Франц Кирали, дюжий венгерский крестьянин-батрак, грубиян и матерщинник. С другой стороны от меня расположился Петр Борислав, поляк из Кракова, мягкий и доброжелательный. Вокруг нас сотни и тысячи людей, но тебе незачем о них знать. Я и сам-то почти никого из них не помню. Да, чуть не забыл. Прямо передо мной расхаживает лейтенант Найдлейн по прозвищу Венская Колбаска. Тощий, длинный австриец. Он ждет приказа.

Когда смерть так близко, мир кажется особенно прекрасным, хочется упиваться жизнью, плескаться в ней, впитывать всеми порами тела и души. Мелочи, на которые раньше и внимания-то не обращал, предстают совсем в другом свете: вкус свежевыпеченного хлеба в шаббат, тепло очага зимой, шорох осенних листьев под ногами, блаженное безделье долгих летних дней. Я бы, кажется, все сейчас отдал, чтобы эти дни вернулись. Но возврата им нет, а смерть — вот она, рядом. Я знаю это, хотя всего один день на фронте.

Прячу письмо. Меня сотрясает страх. Хочется домой в Уланов к папе и маме. Хочется повидаться с сестрой Эйдель, со своими горластыми братьями, с прочими родственниками. Но чаще всего я думаю о Лотте и о нашей с ней заводи на реке Сан, испещренной бликами солнца. Я вижу, как брачный ковер торжественно разматывается перед нами… Наши дети, на кого они будут похожи, на меня или на нее? Нет, прочь такие мысли. От них делается только хуже. Ведь я в Галиции, на наши позиции наседают русские, нас обстреливает их артиллерия. Случайный выстрел — и куски моего тела будут перемешаны с грязью.