Край света - Ольга Ворон

Вдалеке раздалась автоматная очередь.

Я толкнул мужика в плечо, направляя к выходу:

– Показывай!

Выскочили на улицу.

Охраняемая зона вся в огнях, словно ёлка под Рождество – десяток мощных прожекторов лупили по каждому квадратному метру площадки между бараками. А там сотни людей надрывали глотки, потрясали кулаками и чем-то увесистым, и чувствовалось издалека – кровью пахнет. Даже, если не уже пролитой, то будущей – наверняка.

Я быстро нашёл глазами «Кастро» – он стоял на крыше джипа и размахивал пистолетом, выкрикивая слова, которые тут же поглощал общий ор и бешеный лай собак. К машине толпе не давало подступиться полукольцо автоматчиков и десяток псов, удерживаемых охранниками на «строгачах», а со спины «команданте» защищала стена административного здания.

Обгоняя тихоходного мужичка, я рванул и врезался в толпу дурно пахнущих вопящих маломерков. И пошёл, гребя руками, словно по грудь в воде: влево оплеуха, сшибающая с ног, и тут же – вправо. Влево – вправо, влево – вправо. Вокруг ревело, вопило, выло и стонало немытое человеческое море. А под ладонями хлюпало, трещало и рвалось. Широкие и узкие морды всех оттенков евроазиатских рас оглядывались, и лишь успевали заметить меня – деваться в толпе некуда – их тут же сносило в сторону от размашистых ударов.

Когда до автоматчиков оставалось совсем чуть – море вокруг меня раздалось в стороны само, отхлынуло назад и заглохло. Где-то стонали, шептались, шипели злобно, но уже не кричали. Затихли. Ждали.

«Кастро» приосанился и, ткнув пистолет обратно в кобуру, вытянул стек, похлопал по ладони:

– Что, козлы ссанные, уделались? Я вам, мать-перемать…

Кольцо охраны пропустило безоговорочно, и я прошёл к самому джипу – чёрному тонированному «УАЗ-Патриоту». Глянул на команданте, орущего благим матом, потом на толпу, быстро трезвеющую и тихорящуюся. С чего бы им пребывать в такой задумчивости? Пока есть за тобой сила и бунтарский угар – надо ломить всё и вся. А уж как призадумаешься, так, ведь, и не захочется… Вот ведь верно сказал «Кастро» – козлы ссаные и есть!

Я сел на капот «Патриота» – тот лишь скрипнул, сразу чувствуется, что серьёзная машина – и в задумчивости стал оглядывать толпу. Разношерстная стояла компания. Тут и желторожие кто с Китая, кто с Тадж-Киргыз-стана, и тёмнолицие с Кавказа, кто-то даже из братьев-славян, только опустившийся до скотского состояния.

– Вот вам по закону! Кто готов? Хвосты поджали, яйца прикрыли? Ну?! Кому жопу порвать? – Кастро кричал и стучал стеком по высокому голенищу. – Как требовать чего – так мы молодцы, а как отвечать – девицы? Ну? Кто пойдёт?

– Ты типа это… – сбоку ко мне подкатил высокий, ладно сложенный боец с автоматом на плече – стволом вверх.

– Чего?

Он выплюнул жвачку и кивнул на толпу:

– Щаз… это… выйдет кто драться. Порви нафиг, но не мочи. Командир… это… сказал – чем жестче, тем больше уважуха будет. Ну, выламай чего… Ты… это… теперь заместо Костяна – поединщик типа. Батыр по-ихнему. Понял?

Понял, чего не понять. Костик мне внятно объяснил – бить гадов. А большего мне и не надо.

Со стороны толпы вышел поединщик.

– О как! – удивлённо усмехнулся боец. – Это ж тот же гад, который, эта… Костяна помял! Ты это… осторожнее.

Я покосился на советчика и повернулся к поединщику, с кем сводила судьба.

Мужик роста невысокого, но сам себя в плечах шире, с жёлтой казахской мордой, меченой шрамами, и с упрямо сжатыми губами. Самое то для первого раза. Мужик встал перед строем автоматчиков и стянул рубаху, обнажая литое тело. Вроде как устрашает или красуется, но мне-то видно – просто себя распаляет. А тело хорошее, прокаченное тело: пресс кубиками, грудь двумя черепицами, на плечах мышц канаты. Бывает и у степных народов рождаются такие богатыри, что на глазок прикидываешь и понимаешь, что на зубок щупать не хочется. Но до меня ему всё равно ещё далеко.

Я скатился с капота – джип скрипнул и качнулся – и вразвалочку пошёл на поединщика.

Что, сука, Костяна помял? Ну, меня попробуй!

Пока шёл, стащил рубаху – бросил под ноги автоматчикам – авось ума хватит подобрать. И встал напротив маломерка. Тот смотрел снизу вверх, горбился, растопырив руки и, словно матрос на палубе, расставив ноги.

– Давай, Емеля! – удовлетворённо рыкнул сзади «Кастро».

А чего… Сейчас и «дам». Не переварит.

«Аминь, твою мать!»

И…

Мужик рванулся мне под ноги…

Плечом в «солнышко», руками под бёдра…

Приподнял, сминая живот…

С натугой оторвал от земли…

И шибанул башкой оземь!…

Заплясал, от радости хохоча…

И…

Огонь опалил! Ненависть ринулась лавой! Взбурлило, взбунтовалось, закипело!

Мужик рванулся мне под ноги. Вот ещё был там, а вот – уже почти подо мной мокрая от волнения спина – все жгуты мышц видно. Сейчас обхватит…

Я шагнул назад – в сторону и, словно вежливый пионер для падающего старичка, подхватил под выставленный локоть. Пока ещё вперёд летел батыр, не видя цели, добавил ускорения и… жёстко подломил под себя его руку. Теперь либо лети башкой в землю сам, либо с плечом прощайся. Мужик всхрапнул и прыгнул – перекувыркнулся в воздухе, пал на спину, спасаясь. Но всё равно не успел – я сверху с колена рухнул на напряжённую руку. Трах! И всё.

Мужик посерел, лицо вытянулось. Рот открывался – закрывался, глаза стали огромные – ну прям сом на мелководье. Одно хорошо – не орал. Не люблю, когда орут. Тут сразу надо дорабатывать до нокаута, чтобы потом сами себе душу не травили, что так опозорились. В этом бойцовское милосердие. Этот мужик не кричал. Только смотрел, будто в душу пытался заглянуть, да здоровой, неполоманной рукой скрёбся по земле.

Я поднялся, оглядел притихшее стадо, уже готовое подчиняться. И, спокойно отвернувшись, пошёл к «Кастро». Кишка у них оказалась тонка – никто даже не чихнул мне в спину, не то чтобы там ударить или вызов бросить.

– Работать, негры! Солнце ещё высоко! – захохотал команданте и, молодецки спрыгнув с крыши, показал мне рукой, мол, иди сюда.

Автоматчики расширяли круг, тесня толпу, а та рассасывалась, струйками растекаясь по баракам. Молча, словно пришибленные. Молодцеватый боец подал мне рубашку – всё-таки догадались. Я оделся, пока ночной прохладой не прихватило по распаренному телу.

Подошёл «Кастро», приложился к фляжке, выуженной из кармана, сноровисто дыхнул, жмурясь от навернувшихся на глазах слёз, и сунул мне фляжку в грудь:

– На!

Я покачал головой:

– Не пью. Спортсмен.

Он хохотнул, убирая коньяк в карман:

– Ничё, научишься. Тут без этого – смерть гнилая! – и кивнул: – Ну, иди, отдыхай. До завтрашнего вечера они шёлковые будут.

Я и пошёл. Под ободряющие крики охранников. Каждый из них норовил подойти ближе, похлопать по плечу и высказать, какой я молодец, как классно сделал «обезьяну». Кто-то предлагал зайти в барак, отметить это дело, но я упрямо мотал головой и лишь хмуро позволял хлопать себя по плечу, протискиваясь между бойцами в сторону сейсмологической станции. Почему-то не было того победного угара, что возникает после каждого выигранного боя на ринге. Пусто было, и холодно внутри, как это было тогда, в тяжёлое пасмурное октябрьское утро, возле стройки многоэтажного паркинга. Вот так…

Профессор ждал возле входа на сейсмостанцию. Механически гладил Тасю, завёрнутую в свитер на его руках, и задумчиво смотрел, как я подхожу.

– Значит, вы и есть новый палач… – пробормотал он.

Вот выдал!

Я на мгновение опешил, останавливаясь, словно налетев на невидимую стену. Но потом очухался и разжал кулаки – последнее дело для бойца бить старикана только за то, что болтает пьяный язык!

Решительно забрал Тасю и, сунув за пазуху, буркнул:

– Я – боец! – и посмотрел исподлобья.

Отведя взгляд, он посторонился, и я пошёл по тёмному коридору на дальний свет.

Но ещё услышал, как Профессор негромко кинул мне в спину:

– А здесь нет разницы.

Вот гад! Всё настроение испортил. Его даже не хватило уже на то, что наметил сделать на вечер – привести в порядок своё теперешнее пристанище. Всерьёз стал подумывать о том, что стоило найти себе другое место для житья-бытья, но решил окончательно определиться с этим утром. В конце концов идти отсюда толком тоже некуда – или в бараки ко всяким «Брынзам», или на этаж общежития, где ждала кого-то забытая перчатка на полке. Что так, что эдак получалось не лучше, чем тут.

Профессор же, вернувшись, сел за стол, повернувшись ко мне спиной, и зарылся в свои бумаги.

Спать лёг без ужина. Не хотелось. Только допил из термоса какао и покормил Тасю. Рюкзак тоже решил разобрать потом, поэтому лёг, попросту раздевшись, благо постельное бельё принёс чистое. Накрылся одеялом, чтобы не мешал верхний свет – четыре лампы дневного света на всю комнату – закрыл глаза и замер, вслушиваясь в себя и мир вокруг. Тело утомлённо расслаблялось, растекаясь каждой жилкой по мягкой постели. Но сознание, заиндевевшее в предчувствии кошмара, всё никак не могло отпустить контроль и позволить провалиться в сон.