Повесть о последней, ненайденной земле - Ольга Гуссаковская

— Я тоже пойду, — спокойно сказала Лена.

А Нонка только молча кивнула головой. Ее глаза опять уже рассматривали что-то, видимое только ей одной.

— Ну что, по домам, что ли? — предложил Кешка. — Мне еще вон картошку окучивать надо, успеть бы до вечера.

Все поднялись. Нонка пошла на луг — искать заплутавшихся в высоком разнотравье братишек. Лена — за нею.

— Да, а ты чья будешь? — спросил ее вдогонку Кешка. — Я знаю, что ты у тетки Нюры Золотовой живешь, а вообще-то ты чья?

— Ничья, — сухо и коротко ответила Лена. — Своя собственная, — и побежала прочь, расталкивая коленями неподатливую густую траву.

Кешка удивленно посмотрел ей вслед. Вот странная девчонка! Обиделась вроде, а с чего?

А Лена бежала по лугу, и руки рвали и безжалостно комкали хрупкие венчики колокольчиков и погремков. Никому, никому она не имеет права отвечать! Если бы Кешка знал, как ему хорошо жить на свете! Потому что теперь Лена вспомнила, кто он: сын председателя колхоза, единственного человека, вернувшегося с войны в деревню со Звездой Героя и здоровыми руками. Ведь это и слов не найти, чтобы сказать, какое счастье иметь такого отца.

Разве Кешка поймет это…

Татарская сеча не зря носила такое странное имя. Во всех лесных деревнях знали ее историю. Давным: давно, на самом пределе вековой народной памяти, сошлись на излучине лесной речки Выти две рати — татарская и русская. Долго бились. Выть кровью потекла, оттого и до сих пор вода в ней в краснину отдает. И дрогнули русские рати. Если пришло татар по десятеро на одного, стало их по сотне, и некому уже было защищать родную землю. И тогда случилось чудо: на глазах у татар поднялся из земли и стеною встал черный лес. В низине столпились ели-плакальщицы, а на холме зашумели сосны с недостижимыми вершинами. Тесно сомкнулись стволы деревьев, оберегая последних защитников русской земли. И не прошли сквозь дивный лес татары. Отступили. А печальный черный лес так и остался вечной памятью о давней битве.

Никто в нем не рубил деревьев, да и за грибами в Татарскую сечу мало кто ходил. Странную, необъяснимую печаль навевали деревья с непривычно темной хвоей. Даже смелому хотелось поскорее уйти из этого леса в солнечные березняки или журчащие осинники.

Там, где ельник редел, уступая дорогу соснам, густо разросся папоротник. Немятый, нехоженый, он поднимался почти до пояса, пряча под своими душными листьями крупную землянику и боязливые лесные цветы. А дальше на холме вечно шумели, рассказывали о былом одни только сосны, которые не мирились ни с кем. Только бледные листья заячьей капусты ютились возле их корней да светились рыжие россыпи лисичек.

…Высоко в небо бросает костер бесцветное пламя. Странная, волшебная ночь без сна и темноты спустилась над землей. Деревья темным кольцом сомкнулись вокруг костра. Пляшут над резным папоротником тонкие струи тумана.

Четверо ребят тесно прижались друг к другу, сливаясь в одно пятно. Как ни бодрись, все-таки страшно в такую ночь в лесу, хотя бы и вчетвером. Как-то особенно остро и волнующе пахнут цветущие травы. Птицы молчат, не играет рыба в реке, не хрустнет сучок под лапой ночного зверя. Самая светлая ночь года неслышно проходит над лесом.

Вот что-то медлительно и сонно плеснуло в реке.

— Ребята, а как вы думаете, русалки есть? — хриплым от сырости голосом спрашивает Валерка.

— Ну, сказал тоже, — не очень уверенно отвечает Кешка.

— А вот и есть! — вмешивается Нонка. — Русалки не только в воде живут, они и по лесу ходят, как люди. Вот подойдет к такому костру, попросится обогреться, а потом всех и защекочет до смерти.

— А ну тебя! Нашла о чем рассказывать! — шикнул на нее Кешка и вдруг вздрогнул, схватив Валерку за плечо.

Нонка с побелевшим, как молоко, лицом прижалась к Лене, По лесу, потрескивая сучьями, шурша о елки, кто-то шел, направляясь прямо к их костру.

— Странно… очень странно, — донесся до них глухой, словно бы вовсе не человеческий голос, — Бетула альба и пицеа эксцельза в качестве подлеска. Болетус эдулис вполне могли бы здесь быть, но их нет!

— Что это он говорит? — шепнула Лена.

— К-к-колдун! — совсем по-овечьи проблеял Валерка. — Бежим, ребята!

Ветви раздвинулись и пропустили совсем не страшного человека с бородой и в чудной белой панаме. На ногах у него было что-то вроде лаптей, оттого и шел он неслышно, и такой же лубяной туесок он нес в руке.

— Ну что, не цветет ваш папоротник? — спросил он спокойно.

— А вы откуда про папоротник знаете? — живо откликнулась Лена. Она уже больше не боялась этого человека, он слишком забавно выглядел.

— Да я, собственно, наудачу спросил, — так же спокойно и доброжелательно ответил незнакомец. — Сам его когда-то в детстве искал.

— Ну и что? — выдохнули разом четыре рта, и четыре пары глаз впились в непонятное лицо говорившего.

— Не нашел, — с чуть уловимой грустью ответил он, словно не замечая ребячьего волнения. — И никто его не находил и не найдет. Не может папоротник цвести…

— А как же тогда счастье? — не очень понятно спросила Нонка.

— Или клады… Он ведь и клады тоже открывает, — добавил Валерка.

Человек присел у костра, протянув к огню сухие длинные пальцы.

— Счастье? Не много его, я думаю, осталось на земле после войны. А то, какое было до нее, никакой папоротник не уберег… Только вам об этом еще рано загадывать, ваше счастье успеет и вырасти и расцвести. А клады… Смотря какие. Если золото, про которое старухи на печах байки плетут, то его, пожалуй, искать не стоит — зря время потеряете. А для настоящих кладов папоротника не нужно, были бы глаза, чтобы видеть, и ноги, чтобы ходить…

— Это какие же — настоящие? — заинтересовался и Кешка.

— Те, что вокруг нас, только видеть их вы еще не выучились, — постепенно воодушевляясь, как человек, попавший на любимую тему, заговорил незнакомец. — Вы вот идете и смотрите: это ель, это береза, это осина, а это не знаю что — растет, и ладно. А может, это «не знаю что» во много раз интереснее самых главных разбойничьих кладов!

— Знаем мы это! — Лена сразу потеряла интерес к теме разговора. — Пойти в лес, надрать чего попало под руку, потом засушить в книжке, и будет гербарий. Скучища!

— Конечно, скучища, если делать так, как ты говоришь, — сейчас же согласился с ней незнакомец. — Да ведь ты ничего-ничегошеньки не знаешь о лесе! А может быть, и не хочешь знать?

— Хочу. Только я не понимаю, о чем вы говорите.

Незнакомец поудобнее устроился возле огня, еще раз внимательно посмотрел на ребячьи лица:

— Я говорю о том, что растения, как люди, бывают добрые и злые… Есть среди них чудесные врачи, спасающие жизнь людей и животных, есть и убийцы. Одни из них губят своих соседей, как хмель или нежная повилика; другие, вроде красивого волчьего лыка, убивают животных и неосторожных людей. Лес ведет войну с человеком, пытаясь вернуть отнятые у него земли, высылая вперед разведку в виде зарослей елохи, сосняка, мелкого ельника. Но он же и служит человеку с древнейших времен преданно и верно. Тысячи лет тому назад пепел сожженных деревьев удобрял первые пашни человека; звонкие смолистые сосны стали мачтами первых кораблей, стенами первых домов. А сейчас? Ведь с самого дня рождения лес живет рядом с вами в тысячах больших и малых вещей. И вы совсем не знаете его…

Глаза рассказчика смотрели куда-то в сторону, туда, где под елкой плясали тени огня и ночи.

Посветив пылающей веткой, он нагнулся и сорвал невзрачное маленькое растение, похожее на младшего брата огромных папоротников, росших вокруг.

— А вы счастливые, ребята, — оживленно повернулся он к притихшим полуночникам. — Лет десять ищу эту штуку — и вот нашел…

— Что это? — спросила Лена.

— Папоротник-ключник. Тот самый, что указывает клады и цветет в Иванову ночь. Смотрите!

На сморщенных листьях уродливого растеньица, как капли крови, светились странные красочные выросты-цветы.

Ребята вздохнули коротко и открыли глаза — сейчас начнется… Исчезнет лес, и земля станет прозрачной, а в ее глубине вспыхнут огни несметных сокровищ…

Но… ничего не случилось. Костер все так же тянулся к небу — далекому и бесцветному. Так же стояло вокруг темное кольцо деревьев. Человек засмеялся:

— Напрасно ждете, друзья. Чудес не бывает. И даже этот диковинный папоротник все-таки не цветет: красные наросты — споры, они заменяют ему семена. Но встречается он очень редко, и оттого темные люди приписали ему чудесную силу открывателя кладов…

Костер, никем не оберегаемый, развалился и дымно умирал, полыхая россыпями углей. Ночь померкла. С реки потянуло холодом. Надо было идти по домам. Общими силами погасили огонь. Лена зябко повела плечами:

— Пошли, ребята! Поиски папоротникова цвета отменяются… пока Валерка еще чего-нибудь не выдумает!