Вольф Мессинг. Судьба пророка - Варлен Стронгин

– Вольф станет мудрым ребе! – радостно вымолвил набожный отец.

– Не уверен, – заметил Шолом-Алейхем, – возможно, он знает судьбы людей. Даже мое будущее. Он видит его сквозь время. Очень глубок и проницателен его взгляд! Весьма необычный мальчик. Я впервые встречаю ребенка, под взглядом которого робею, словно он знает обо мне то, чего не ведаю я сам!

– У вас будет прекрасное будущее! – сказал мальчик и вдруг погрустнел. – Но вы уедете из этих мест. Далеко и навсегда…

– Когда это случится? – растерянно спросил писатель.

– Когда белое покрывало опустится на двор дома в Киеве, где вы будете жить. Покрывало будет не из снега или материи, а из пуха вспоротых перин, – с грустью проговорил мальчик.

– Он намекает на погром! – зашумели евреи. – Он огорчил уважаемого писателя! Бесстыжий мальчик!

– Не ругайте его! – прервал людей Шолом-Алейхем. – Он многое видит, и его слова недалеки от истины. Я предчувствую это.

Писатель уехал из местечка, не предполагая даже, насколько точен оказался в своем предсказании мальчик. Ведь именно после очередного погрома в Киеве в самом начале века Шолом-Алейхем решился оставить страну. А покидая Гора-Кавалерию, он нежно потрепал Вольфа по щеке:

– Не знаю, кем ты будешь, мальчик. У тебя явно пророческие способности. Ты можешь стать знаменитым. Со временем. Развивая свое умение. И на твоем пути могут встречаться опасные люди. Будь осторожен с ними. И не отступай от цели. Никогда! – улыбнулся писатель и тронул извозчика за плечо: – В путь!

А Вольф остался и продолжал учебу в хедере. Родители были уверены, что он станет раввином. К этому подталкивала сама жизнь, сама обстановка в нищем местечке, где можно было занять достойнейшее положение, только став богослужителем. Местный раввин, зная о способностях Вольфа, решил направить его в иешибот, готовивший духовных лиц. Но мальчик неожиданно отказался туда ехать, что сильно расстроило родителей. Мама хваталась за сердце, руки отца тянулись к розге. А душу Вольфа терзали сомнения – чутье, внутренний голос подсказывали, что его ожидает другая судьба, более интересная. Дело решил случай. Произошел ли он в действительности или это фантазия литзаписчика (Вольф Мессинг до конца жизни плохо владел русским языком, и его мемуары записывал кто-то другой) – судить сейчас трудно.

Однажды вечером у своего дома Вольф встретил странного высокого человека в широких одеждах, с длинной бородой, который, как божий вестник, воздел к небу руки.

– Богу угодна твоя молитва! Иди в иешибот, мальчик! – исступленно возопил незнакомец. Вольф потерял сознание. Очнулся дома. Родители выслушали его, и мама неожиданно вскрикнула, а отец внушительно произнес:

– Бог указал тебе путь. Иди в иешибот, сын мой!

Иешибот находился в другом городе. Опять Вольф засел за Талмуд. Спал в молитвенном доме.

Прошло два года. Он, наверное, стал бы раввином, если бы не увидел в иешиботе того мужчину, которого прежде принял за божьего посланника. Те же одежды, тот же громовой голос. «Я испытал потрясение не меньшее, чем в момент первой встречи с ним. Значит, отец просто сговорился с этим прошедшим огонь и воду проходимцем, может быть, даже заплатил ему, чтобы тот сыграл свою „божественную роль“. Значит, отец попросту обманул меня, чтобы заставить пойти в иешибот! Если пошел на обман мой всегда справедливый и правдивый отец, то кому же можно верить?!.. Тогда ложь все, что я знаю, все, чему меня учили… Может, лжет и Бог?! Может быть, его нет и совсем? Ну, конечно же, его нет, ибо, существуй он – всезнающий и всевидящий, он не допустил бы такое… Он на месте поразил бы громом нечестивца, осмелившегося присвоить себе право говорить от его имени. Нет Бога. Нет Бога…

Примерно такой вихрь мыслей пронесся у меня в голове, мгновенно разметав в клочки и очистив мой разум от всего того мусора суеверий и религиозности, которым меня напичкали в семье и духовных школах…»

Оставим на совести литзаписчика и историю с прошедшим огонь и воду «проходимцем», и мгновенное отречение одиннадцатилетнего Вольфа от Бога, от «мусора суеверий и религиозности». Наверняка все было сложнее и иначе. Но перед нами мемуары Вольфа Мессинга, и нет других свидетельств и свидетелей событий того времени, случившихся с юношей. Вряд ли он думал так, как записано в мемуарах: «…мне нечего было больше делать в иешиботе, где меня пытались научить служить несуществующему Богу… Я не мог вернуться домой к обманувшему меня отцу». Возможно, юный Вольф чувствовал, что не найдет в удушающей местечковой жизни выхода своим способностям, которые, скорее всего, не связаны со служением Богу. С уходом за садом управляются отец и братья. Жаль было расставаться с матерью. Вольф считал, что искренне и крепко только она одна любит его. Вдруг вспомнились ее слова: «Мамы не живут вечно», и ему показалось, что он догадывается о времени ее смерти: она не доживет до лета, которое любила, уйдет из жизни весной, когда первые ручейки побегут по улицам…

«Но только не в этом году, – немного успокоился Вольф, – надо преуспеть в жизни, оправдать ожидания матери как можно быстрее, пока она жива…»

Вольф подсчитал, что за один день совершил три преступления, ну если не преступления, так дурные поступки: сломал кружку с пожертвованиями «на Палестину», где оказалось всего девять копеек, накопал на чужом поле картошки и испек ее в тлеющей золе костра, без билета нырнул в вагон первого же проходившего поезда. Спал он тревожно, ему снилась мать, у которой начался сердечный приступ, когда она узнала, что сын исчез из иешибота. «Прости, мама», – подумал Вольф и решил при первом удобном случае послать родным весточку о себе. И еще ему стало грустно при мысли, что он покинул родное местечко, которое не виновато в том, что бедно и убого, в том, что расположено в так называемой черте оседлости.

Позже он похоронит мать и воспримет как проявление своеобразной божьей доброты то, что она умерла в одночасье, без мучений, как говорится, своей смертью. И Вольфу не подумается, как его сверстнику из рассказа Шолом-Алейхема, что теперь он свободен от забот и обязанностей, он – сирота! Вольф почувствует дикое одиночество, и окружающий мир покажется пустым без матери, без человека, который постоянно заботится о нем, охраняет от напастей и неосторожных поступков. Охраняет даже на небесах. И когда потом Вольф сталкивался с сочувствием, с доброжелательностью людей, то считал, что они посланы ему мамиными молитвами.

Юноша в хрустальном гробу

Переход Вольфа от местечковой жизни к городской прошел быстро и сопровождался немаловажными событиями. Поезд, в котором он лежал под скамейкой, приближался к Берлину. Вольф, наверное, был единственным пассажиром, которого не волновало, прибудет состав на конечную станцию вовремя или опоздает. Он боялся лишь одного – попасться на глаза кондуктору, и, чем дольше тот не появлялся в вагоне, тем более волновался Вольф. Он страшился не столько сдачи полиции, сколько того, что его высадят ночью на неизвестной маленькой станции, где не устроиться на работу и можно запросто умереть с голоду.