Вольф Мессинг. Судьба пророка - Варлен Стронгин

Запомнил Вольф и свою первую любовь. Наверное, она была похожа на Бузю – героиню произведения великого Шолом-Алейхема. «Наступил милый, славный день Пасхи. Нас обоих нарядили во все новое. Все, что надето на нас, блестит, сверкает, шуршит. Я гляжу на Бузю и вспоминаю „Песнь песней“, которую перед Пасхой я учил в хедере. Вспоминаю строфу за строфой: „О ты, прекрасная подруга моя, ты прекрасна! Глаза твои как голуби, волосы подобны козочкам, спускающимся с горы, зубки – белоснежным ягнятам, из реки вышедшим, все как один, словно их одна мать родила. Алая лента – уста твои, и речь твоя слаще меда“.

Скажите мне, почему, глядя на Бузю, невольно вспоминаешь «Песнь песней»? Почему, когда учишь «Песнь песней», на ум приходит Бузя?.. Я чувствую себя странно легким, мне кажется, у меня выросли крылья: вот поднимусь ввысь, полечу».

Наверняка нищие полуголодные дети мечтали о богатстве, не представляя себе, откуда оно возьмется, видимо думая, что свалится им на голову или будет ниспослано Богом.

«Будь я Ротшильдом!» – восклицал юный Мессинг, вторя герою Шолом-Алейхема и мечтая устроить своей Бузе на земле рай небесный, но принимая за него лишь сносные условия быта. И Бузя благодарно смотрела на юношу только за то, что он желает положить к ее ногам целый мир, впрочем не представляя его лучше и богаче, чем Вольф.

Детей пускали на свадьбы – удивительные вечера, где можно было вдоволь поесть и забыть обо всех своих горестях и несчастьях. На свадьбах пели много веселых песен. Вольфу особенно нравилась та, где тесть шутливо хвастался наиболее уважаемыми гостями, включая легендарно богатого Лазаря Полякова, получившего дворянский титул и скончавшегося в 1914 году. Из Парижа тело его перевезли в Москву. На похороны из Лондона приехала побочная дочь Полякова – знаменитая на весь мир балерина Анна Павлова. Помимо строительства двух синагог – ныне центральной и ортодоксальной – Лазарь Поляков по просьбе И. В. Цветаева содействовал сооружению Музея изящных искусств (ныне Музей изобразительных искусств имени А. С. Пушкина). Давал деньги на музыкальное и балетное образование Анны Павловой, помогал молодежи: построил гимназию, лицей цесаревича Николая, в Ельце – железнодорожное училище, в Петербурге – ремесленное, а также еврейскую больницу в Москве. Один из сыновей Полякова перебрался в Англию, где за развитие мануфактур получил от королевы звание сэра. Однажды, путешествуя по Европе, он зашел за кулисы к уже известному тогда Мессингу, представился.

– Вы тот Поляков? Из песни?

– Нет, – усмехнулся гость, – в песне пели о моем отце, а вот кто-то из рода Поляковых остался в России. Там сейчас запрещена коммерция. Чем он занимается? Как живет? Я грущу, вспоминая о нем… Вы – ясновидящий, может, поможете мне? Вы – моя последняя надежда, – со слезою на реснице вымолвил Поляков.

– В России остался один из Поляковых. Он жив! Владимир Соломонович Поляков! – постарался обрадовать гостя Мессинг.

– Вы серьезно говорите? Вы видите его?! – изумился «английский» Поляков, заметив, как напряглось лицо Мессинга и в экстазе задрожали руки. Потом его тело окаменело. Он впал в транс. Поляков уже хотел было вызвать врача, но неожиданно его остановил пришедший в себя Мессинг.

– Ведь вы из моего детства, – грустно произнес он. – Вы – одно из моих редких радостных воспоминаний. Отец, братья и другие родственники погибли в Майданеке. Мама умерла раньше, наверное, предчувствовала беду, грозящую семье, всем евреям. И у меня не осталось даже фотокарточки от тех лет. Ничего… А ваш родственник, Владимир Соломонович Поляков, живет в Ленинграде, он пишет веселые сценки для гениального артиста, сценарии для кинокомедий (В. С. Поляков тридцать лет сотрудничал с Аркадием Райкиным, был, совместно с Б. Ласкиным, сценаристом кинофильма «Карнавальная ночь». – В. С.). И я вижу… вижу… как вы встречаетесь с ним немолодые. Плачете от радости. Обнимаетесь. Потом – тринкен – выпиваете за встречу и… поете. Кажется, ту песенку, где упоминается Лазарь Поляков.

– Не может быть! – изумляется гость. – При «железном занавесе», опущенном между нашими странами, эта встреча невозможна!

– Извините, но занавес, даже железный, иногда приподнимается, – улыбнулся Мессинг, – вы встретитесь в Лондоне! – сказал он, направляясь на сцену.

– Мне верить в это или нет?! – вдогонку Мессингу крикнул Поляков, но ответа не услышал. Он вспомнит об этом разговоре только через полвека, когда к нему, девяностолетнему, приедет в гости из Москвы семидесятилетний Владимир Соломонович с молодой женой. Они обнимутся, заплачут, выпьют по рюмке русской водки и огрубевшими, хриплыми от старости голосами запоют популярную у бедных евреев свадебную песню…

Что еще запомнил Вольф Мессинг из своего детства?

Как ни странно, корыто, глубокое, с закругленными краями, такие продавались на базарах. Хозяйки ходили вокруг него и цокали языками. Полезная в хозяйстве вещь, но дороговатая. Сколько раз спотыкался об него Вольф, когда летом направлялся к открытому окну, за которым в небе сияла луна. Мать наполняла корыто водой, и Вольф, попав в нее ногой, останавливался. Луна по-прежнему манила к себе, но он понимал, что ему никогда не добраться до этого чудесного загадочного светила в окружении бесконечного множества звезд. Вольф думал, что небо похоже на землю, если смотреть на нее с большой высоты. Одни люди излучают свет, как эта луна, другие, менее удачливые и не столь именитые, кажутся звездочками, а остальных, бедных и несчастных, скрывает темнота, их не видно. Косые улочки, угловатые дома, заборы, лавки, синагоги, русские церкви – все они спрятаны во мраке. Может, поэтому Вольфу хочется засверкать хотя бы как самой малой звездочке на небе, заявить о себе, доказать, что он не зря появился на этом свете…

Ноги мерзли в холодной воде, и Вольф возвращался в кровать, но завтра, перед сном, он незаметно от родителей заберется на крышу дома и оттуда будет любоваться луной и звездами. Это зрелище окрыляет, и он мечтает вырваться из беспросветной нужды, взлететь высоко к звездам, держа за руку юную Бузю. Потом он удивится, увидев воплощение своих грез на картинах известного художника Марка Шагала, своим творчеством перелетевшего далеко за пределы родного Витебска…

История с корытом упомянута не случайно.

Сон мамы был чуток, и однажды она проснулась, услышав, что Вольф встал с кровати, подошел к окну, за которым ярко светила луна, и попытался влезть на подоконник. Мать перепугалась, рано утром побежала к раввину, который, по ее мнению, знал все, и рассказала ему о происшедшем. Раввин задумался, почесал бороду, затем открыл толстенную книгу и вычитал из нее, что мальчик, по всей видимости, страдает лунатизмом, то есть снохождением.