Лед, война и яйцо вселенной - Дэвид Нордли

Преодолев пост безопасности, мы очутились на площади, ярко освещенной звуковыми прожекторами. В центре ее красовался гладкий, блестящий шар, похожий на ледяной и диаметром не менее трех стандартных длин. Рядом стояла огромная лебедка, на барабан которой был намотан толстый канат из паутины водяного жука, стоивший, наверное, целое состояние.

— Юный Хелицерис! — обратился ко мне генерал Антенссон. — Ты знаешь, что легкамни, которые мы не успеваем перехватить, поднимаются наверх и исчезают навсегда. Несомненно, все они попадают в Центр мира. За время существования нашей вселенной там должны были скопиться несметные сокровища — буквально горы легкамней, которые можно собрать и переправить назад. До недавнего времени мы не знали, как далеко от поверхности находится Центр. Сейчас я могу ответить на этот вопрос. Майор-профессор Антенкер изобрел прибор, с помощью которого нам удалось получить отраженный эхосигнал.

— Отраженный эхосигнал? — удивился я. — Неужели там, наверху, тоже есть чередующиеся слои льда и воды?

— Да. Судя по всему, верхняя твердь расположена от нас на дистанции не более двухсот пятидесяти пяти стандартных длин тела. Для современной техники это вполне доступно.

— Профессор Антенкер совершенно уверен, что это — след какой-то блуждающей температурной аномалии, — вмешался профессор Трикликстон. — Преграда, на которую наткнулся сигнал, представляет собой нечто более плотное, осязаемое, неподвижное. Несомненно, это и есть неведомый Центр мира или, по крайнем мере, нечто, способное задерживать легкамни.

Я снова бросил взгляд на лебедку и шар. Только теперь я заметил над ним тонкую, но прочную сеть, слегка покачивавшуюся в колышимой течением воде. Сеть была полна легкамней, стремившихся оторвать наш летательный аппарат ото льда. Сколько стоят эти легкамни, я боялся даже вообразить.

Не в силах справиться с восторгом и волнением, от которых щетинки на моих ногах встали дыбом и начали мелко вибрировать, я спросил:

— Выходит, мы можем отправиться туда же, куда уходят наши мертвые, и собрать легкамни?

— Не только можем, но и должны, — подтвердил Трикликстон. — И тебе предстоит лететь с нами.

Это было сказано мягким тоном, но я сразу понял: от этого приглашения нельзя отказываться — особенно теперь, когда мне стало известно, что наша наука сделала подобное путешествие возможным. Больше того: если бы профессор меня не пригласил, я готов был умолять его взять меня с собой.

— Когда? — только и спросил я.

Двое моих собеседников, к которым успели присоединиться лейтенант-профессор Локаторис, мистер Клешнехваттер, мистер Октоподс и почтенная мать Айсбергссон, ответили не сразу. Во внезапно наступившей тишине неожиданно громко прозвучали глухие далекие удары. Это работали боевые машины Западных, и над далеким горизонтом то вспыхивало, то разгоралось низкочастотное звуковое зарево.

Трикликстон повернулся к генералу.

— Что скажете, сэр?

— Мешкать нельзя, — с военной прямотой ответил Антенссон. — Мы отправляемся немедленно, как только в шар погрузят провиант. На борту есть все необходимое, так что собирать вещи вам не понадобится. Должен, однако, еще раз напомнить вам об опасности.

С этими словами он поочередно направил свои антеннулы на каждого из нас, но, насколько я мог почувствовать, никто не колебался.

— Превосходно. До старта у вас есть примерно тридцать минут. Рекомендую потратить это время на улаживание самых неотложных дел.

У восточной стены есть акустические переговорные кабинки, можете воспользоваться ими.

— А сами-то вы полетите? — поинтересовался я, не подумав, что мой вопрос звучит по меньшей мере бестактно.

Генерал резко повернулся ко мне, но потом, поняв, что я не хотел его оскорбить, экспансивно взмахнул клешней.

— Командир должен вести своих людей за собой — только тогда он настоящий командир. Таков мой принцип, Хелицерис, — ответил он и ушел.

Я некоторое время стоял неподвижно, разглядывая шар и лебедку, потом отправился к переговорным кабинкам. Никаких особых дел, которые необходимо было улаживать, у меня не было — с этой точки зрения, я подходил для столь опасного путешествия едва ли не идеально. Из родных мне хотелось известить только мать, из яйца которой я появился на свет, но она оказалась в отъезде, поэтому я связался с университетским регистратором и оставил для нее сообщение. Кроме того, регистратор записал мою последнюю волю, в которой я распорядился немногими имевшимися у меня личными вещами.

Оставалось решить, что будет с моим проектом, если события обернутся наихудшим образом. Поручить его я мог только Сонарис, которая была моим первым научным руководителем. Правда, наши отношения нельзя было назвать простыми: Сонарис твердо верила, что спариться с собственным учеником — не самая лучшая идея, однако ее яйца имели высокий интеллектуальный потенциал, да и я скоро уже не буду студентом. Кроме того, мы были одного возраста (и она, и я успели перелинять трижды), а этот срок считался самым подходящим для производства потомства. По моему глубокому убеждению, каждое живое существо так или иначе стремится оставить после себя хоть какой-нибудь след, хоть какую-нибудь память. Что ж, подумал я, если Сонарис не суждено стать матерью моих детей, она по крайней мере сумеет позаботиться о моей теории.

Потом я задумался о дальнейшей судьбе найденной мною глыбы легкамня, если, конечно, я не ошибся. Подобная находка способна была обессмертить мое имя (и даже скорее, чем моя пока еще ничем не подтвержденная космогоническая гипотеза), однако я знал: если этот легкамень попадет в руки Западных, ни одно живое существо во вселенной не сможет чувствовать себя в безопасности. С тяжелым сердцем я велел регистратору внести мое завещание в перечень документов, подлежащих обязательному уничтожению, если Длинная Долина будет захвачена Империей. Как ни странно, только произнеся эти слова вслух, я окончательно осознал, насколько близка и реальна грозящая нам всем опасность.

Потом я услышал протяжные, пульсирующие звуки. Очевидно, это был сигнал к отлету, хотя генерал почему-то нас не предупредил. Выйдя из переговорной кабинки, я вернулся к шару. Там уже стоял мистер Клешнехваттер. Несмотря на грозное имя, его клешни были довольно маленькими. Он подвел меня к открывавшейся на петлях дверке у основания шара и сказал:

— Это входной люк, Хелицерис. Открой его.

Я подчинился. Люк отворился на удивление легко. Я этого не ожидал, и массивная дверца, откинувшись внутрь шара, едва не вырвалась у меня из рук.

— Мне кажется, — проговорил я в раздумье, — дверь не слишком тяжела, чтобы быть по-настоящему крепкой.