В небе Молдавии - Григорий Речкалов

- Ну как, Афанасий Владимирович, - обратился я к своему технику, успеем сегодня справиться?

Богаткин был много старше меня, и я всегда величал его по имени-отчеству. В авиацию он пришел давно. Служил солдатом, мотористом, механиком. Словом, был мой Богаткин насквозь промасленным "технарем" и прекрасным знатоком своего дела. Худое лицо его с заостренным подбородком загорело от постоянного пребывания на солнце. Лукавые глаза обрамляла мелкая сеть морщинок.

- Все будет в порядке, командир. Разве Богаткин когда-нибудь не заканчивал работу вовремя? То-то же, - подмигнул он мне. - Ждем вас уже давно, вот только штурман куда-то запропастился.

- Я здесь, - весело закричал незаметно появившийся Ротанов. - Можно начинать, - и бойко вскочил на подножку.

- Ноги-то вытри, прежде чем в кабину лезть, - одернул его Богаткин. Не видишь - коврик лежит?

Я всегда удивлялся предусмотрительности и аккуратности своего техника. Всё у него на месте, все под рукой. Инструмент хранился не в брезентовых сумках - как у всех, а в деревянном чемоданчике; для каждого ключа - свое гнездо, выкрашенное в красный цвет: возьмешь ключ или отвертку, и сразу видно, чего не хватает. Ящик с песком Богаткин тоже сколотил сам: добротный ящик, аккуратно выкрашенный масляной краской.

- Ну, ну, уже заворчал, - огрызнулся штурман, но ноги вытер.

- Становись под хвост, поехали крутить.

- "Ехало" не едет и "ну" не везет. Ты поторапливайся, сегодня суббота.

- Куда вам спешить. Вы сначала окурочки под: берите на стоянке, подковырнул Ротанов. - А я посмотрю.

У лвоста самолета собрались техники. Ротанов привернул к козырьку кабины магнитный пеленгатор и нацелился на стоящее на холме дерево. По его команде техники разворачивали самолет то вправо, то влево, а он снимал и записывал показания компаса.

Ребята сыпали шутками.

Смеялись над Германошвили, который недавно, стоя ночью на посту, открыл стрельбу по приблудной корове.

- Расскажи, Вазо, как ты стрелял в "шпиона", - допытывался младший воентехник Бессикирный.

- Нэ хочу повторять, опять смеяться будэшь, - отнекивался Германошвили.

- Ты нам расскажи, - настаивали другие.

- И что тут красивий, нэ панимаю. Стаю с ружьем на стоянка. Тихо совсэм. Ухом вдруг слышу: дышит кто-то, ногам осторожно шагает, а глазам нэ вижу. Сам нанимаешь, ночь, темно, как в старый сакля. Кричу: "Стой, стрелять буду!"

- Ну, а дальше?

- Что дальше? Топ-топ, совсем близко дышит. Что делать? Еще раз громко кричал "Стой!", а потом, как надо, стрелял.

Все весело смеялись, хотя многие уже не первый раз слышали эту историю.

В небе послышался слабый рокот мотора. Мы насторожились. Незнакомый звук постепенно усиливался, приближался к аэродрому.

Первым увидел самолет Ротанов. Высунувшись из кабины и задрав к небу белобрысую голову, он указывал на маленькое черное пятнышко:

- Вон, из-за тучи выходит!

Самолет медленно и высоко плыл со стороны города. Хорошо был различим длинный, как у крокодила, нос между двумя близко расположенными моторами, слегка скошенные назад закругленные крылья.

- "Хейнкель"! - крикнул со стоянки Ханин. - Откуда он взялся?

Закругленный вырез на задней кромке крыла у фюзеляжа, полуовальная форма оперения. Да, это "хейнкель". Но чем вызван его визит?

Мы знали, что немецкие самолеты иногда нарушают нашу границу. Однако атаковать их запрещалось. Нам объясняли, что это ошибочные залеты. Вышел даже специальный приказ: при встрече в воздухе немецкие самолеты не атаковать, а знаками показывать им курс на запад.

"Хейнкель" спокойно пролетел над нашим аэродромом.

- Красиво летит, - залюбовался воентехник Борисов.

- Чего тут красивого! - возмутился Петя Грачев.- Сбивать надо паразита, а не восхищаться.

- Смотри, как бы он тебя не того, юнец! - усмехнулся воентехник.

- Знал бы, что это враг, влепил бы по самую катушку, - кипятился Гичевский.

- Если бы да кабы...- угрюмо проговорил Ханин.- Без приказа ни ты, ни я не имеем права стрелять. Немцы в нашем небе хозяйничают, а мы сидим, как клуши.

- Все вы храбрецы на земле, - подзадорил летчиков Борисов. - А в воздухе в конус попасть не можете.

- А ты что, летал с нами? - крикнул ему вдогонку Грачев. Занимайся-ка лучше своими горюче-смазочными.

Борисова из батальона обслуживания летчики не жаловали, хотя ни в чем упрекнуть его не могли: знали мы его плохо, да и не пытались узнать поближе,- как-то душа не лежала, хотя сам он очень любил заводить знакомства с летчиками.

Самолет скрылся за огромной черной тучей. Ослепительная зигзагообразная молния рассекла воздух, и в затихающий рокот моторов влился громовой перекат.

- Эй, ребята, пошевеливайся, гроза надвигается,- заторопил Городецкий.

Мрачные, лохматые тучи быстро обволакивали небо. Трава затрепыхалась под сильными порывами ветра. О перкалевые плоскости расплющились первые дождевые капли.

- Тяни на стоянку, братва, у меня все в порядке! -звонким тенором крикнул Ротанов, выскакивая из кабины.

- А ну-ка, - он подсунул мне журнал, - распишись за ювелирную работу.

Получив подпись, Ротанов лихо сдвинул набок пилотку и, бодро посвистывая, направился к соседнему самолету.

Работа на материальной части подходила к концу. Техники зачехлили самолеты. За теми, кто жил в городе, пришел грузовик. Кое-кто забрался в кузов, другие потянулись в казарму переодеваться. А наше звено ходило взад и вперед вдоль стоянки, подбирая окурки, время от времени с опаской поглядывая на небо. Тучи вплотную подступили к аэродрому. Все притихло в ожидании грозы. По отдаленным холмам сплошной стеной уже косил дождь. Машина с людьми ушла в город.

Выполнив приказ командира, мы вернулись в казарму. Там вовсю шла подготовка к увольнению. Летчики спешили поспеть к следующему грузовику: начищали сапоги, меняли воротнички, прихорашивались в умывальнике перед потускневшим зеркалом.

Ждали только адъютанта. Он подписывал у командира список отъезжающих.

- Выходи на построение! - послышался голос дежурного. Эту последнюю субботнюю команду, мы всегда выполняли с особым удовольствием. Я стремглав побежал к выходу, застегивая на ходу гимнастерку и ремень.

- Ты, Речкалов, можешь не спешить, - съехидничал Дементьев, - тебя в списках нет.

Я подошел к комиссару. Пушкарев виновато посмотрел на меня:

- Мы все просили - и я, и Хархалуп, и Дубинин... Командир ни в какую...

- Но я ведь не был...

- Знаю, все знаю. Три недели не был дома. Схожу еще к Чупакову.

Я побрел в казарму. Не раздеваясь, бросился на кровать. Душила обида.

Пришли Петя Грачев и Ротанов. Вместе с Пушкаревым они были у комиссара полка, но все уговоры оказались бесполезными: менять решение командира эскадрильи Чупаков отказался.