В небе Молдавии - Григорий Речкалов

- Откуда это вы?

- Оттуда. - Хархалуп ткнул в телефонную трубку.

Вскоре я уже знал о всех его злоключениях. И о том, как заклинило мотор и Хархалупу пришлось садиться прямо на пахоту; и как самолет скапотировал, перевернулся на спину, так что летчик повис в кабине вверх ногами и висел до тех пор, пока не выкопал под кабиной дыру и не вылез наружу.

- И никто не помог?

- Проезжали земляки, - так Хархалуп называл бессарабцев, - да разве их дозовешься? Люди забиты, запуганы. Двадцать лет под игом румынских бояр не шутка. Самолетов они не видели, - Семен Иванович широко улыбнулся, - да еще в таком виде- кверху "пузом". Услышали голос - и дёру... На земляков надейся, а сам не плошай, - весело заметил он. - Оттопал двадцать километров - и дома.

Все это было рассказано просто, без рисовки, будто ничего особенного и не произошло.

- Ну, а свободная койка найдется?

- Конечно!

Хархалуп раскрыл окно. В ночи, где-то совсем близко, запел соловей. Сначала медленно, словно спросонья, на низких нотах, как будто откашливался. Но вот попробовал новое колено - и залился серебряным колокольчиком. Второй соловей отозвался ему лихим посвистом, и вскоре оба они разразились такой трелью, что у нас захватило дух.

- Хорошо... - негромко сказал Хархалуп. Он задумчиво смотрел в густые сиреневые заросли, над которыми уже начинала алеть тоненькая полоска зари.

* * *

На аэродроме меня вызвал командир эскадрильи.

Я не знал зачем и строил по дороге на КП различные предположения. Наверное, снова снимать стружку "за хулиганство", - так расценил мои действия на стрельбах капитан Жизневский, а с его легкой руки - и остальные. На эту тему со мной уже разговаривали и командир звена Кондратюк, и комиссар Пушкарев, и даже Петя Грачев.

Меня ждало наказание. Жизневский был в этих вопросах педантичен, он поступал точно по новому дисциплинарному уставу, который разрешал определять меру наказания в течение месяца. Но сейчас Жизневского не было: он болел.

Я предстал перед исполняющим обязанности командира полка майором Серенко и комиссаром Чупаковым. Кроме них у небольшого самодельного стола сидели Дубинин и Пушкарев.

Меня встретили приветливо, и я понял, что на этот раз "нагоняя" не будет.

- Ну как, надумал с курсами?- спросил Пушкарев.

- Думал и еще не надумал, - ответил я.

- Что так? - удивился Дубинин.

Я очень хотел учиться. Но сказать прямо, что мне совсем не улыбается опять быть под началом Жизневского, который, по слухам, должен возглавить курсы командиров звеньев, просто язык не поворачивался.

- Не могу по семейным обстоятельствам, - нерешительно произнес я.

Разговор был долгим. Я понимал: товарищи хотели мне добра, искренне заботились о моем дальнейшем росте. Но я стоял на своем, хотя упреки в том, что личные интересы я ставлю выше служебных, больно отзывались в сердце. Загляни кто-нибудь в эти минуты в мою душу, он понял бы меня.

Конечно, тяжело было оставлять о себе плохое впечатление, но я чувствовал, что поступаю правильно.

- Что ж, - Дубинин забарабанил пальцами по столу, прервал затянувшееся молчание, - пошлем вместо вас Дмитриева.

Такая дипломатия, конечно, не могла не задеть мое самолюбие. Все знали, Дмитриев из нашего звена. Недавно женился, но вот, несмотря ни на что, сам попросился на курсы.

Я проглотил горькую пилюлю и вышел.

Восточная сторона неба уже очистилась от туч. Сквозь их просветы веерообразными пучками вырывались тугие лучи солнца. И там, где они упирались в землю, все золотилось.

Летчики в синих комбинезонах возились около своих "чаек", помогали техникам.

Самолеты в нашей эскадрилье по оценке полковой комиссии были признаны лучшими. Мы первыми подготовили их к лету. Сейчас все ждали комиссию из Кишинева. Для предварительной проверки выдвинули нас, и инженер полка Шелохович особенно тщательно осматривал каждый самолет. За ним неотступно следовал Петя Грачев.

Инженер полка - невысокий жилистый мужчина с большими натруженными руками. Морщинистое лицо его загорело и обветрилось на солнце. Он не строил из себя большого начальства, а ходил от самолета к самолету как опытный старший товарищ. Иногда Шелохович откладывал в сторону свою большую сумку и сам принимался помогать механикам.

Плохо было тем, кто допускал оплошность. Нет, Шелохович никогда не ругался. Но его сдержанные, спокойные замечания пробирали до костей.

- Разве так в авиации хранят инструмент? - увещевал теперь он кого-то. - Посмотрите, кругом грязь, масло, тавот!... А сумка - как у захудалого шоферишки. Н-да... Вот вам и материал для боевого листка, товарищ Грачев, обернулся он к Пете и, чуть улыбнувшись, добавил, - правда, пока единственный.

Грачев и Ротанов были у нас бессменными редакторами. Первый хлестко писал, второй отменно рисовал. Их меткие реплики, броские, запоминающиеся карикатуры надолго приклеивались к проштрафившимся, крепко задевали за живое.

Так, за нежелание работать на материальной части лейтенанта Дементьева прозвали "контра-гайкой". Началось все с комсомольского собрания, где бурно, по-деловому, обсуждался вопрос, как лучше и быстрее подготовить самолеты к лету. После долгих споров пришли наконец к выводу, что все летчики должны взяться за дело, что называется, засучив рукава. Кое-кому решение пришлось не по душе.

- Контрогаить, что ли? - иронически бросил лейтенант Дементьев. Хватит и того, что мы присутствуем на материальной части.

На следующий день к очередному боевому листку невозможно было пробиться. Меткий карандаш Ротанова нарисовал в самом центре листка огромный шплинт с человеческой головой. Все сразу узнали искривившую тонкие губы ехидную усмешку. Внизу красовалась надпись: "Контра-гайка". С тех пор во время полетов можно было услышать: "Внимание! В воздухе "Контра-гайка". И все понимали, о ком идет речь.

* * *

На нашем самолете работы уже закончились. Богаткин аккуратно сложил инструмент, зачехлил машину, и теперь моторист и оружейник наводили лоск на стоянке. Я помогал привязывать хвост к штопорным креплениям.

Подошел Шелохович. Улыбнулся.

- Ну, как тут у вас дела?

- Все в порядке. Самолет готов к вылету, - отрапортовал я.

- Посмотрите, товарищ инженер, - предложил Богаткин.

- Не надо. Верю вам.

- Так я мигом расчехлю... Вот...

Богаткин дернул за шнур, и самолет мгновенно расчехлился.

- Отлично, - восхитился Шелохович.

- Это мы с командиром придумали, - застенчиво проговорил Богаткин. Будет тревога - раз, и полетели.

- Молодцы! - Видно, инженеру это новшество понравилось. - Вот вам, Грачев, и второй материал для боевого листка. Золотые у них руки. Не мешало бы и другим экипажам перенять.