За сроком давности - Ирина Зарубина

— А это что значит?.. — спросила Дежкина.

— А это значит, что их раздели, перед тем как закопать.

— Вполне логично. — Левинсон иронично улыбнулся. — Не сами же они разделись.

— Следовательно, кто-то не хотел, чтобы трупы были опознаны, — робко произнесла Ирина.

— Тоже ценное умозаключение, — ухмыльнулся Левинсон. — Хотя чаще всего трупы раздевают мародеры, сами кладбищенские служащие.

— Женя!.. — предупреждающе протянула Дежкина.

— Все, виноват. — Он развел руками. — Если принять твою версию, а она вполне логична, это значит, Ирочка, что по тем или иным признакам их могли опознать. Правильно, Клавдия?

Клавдия улыбнулась.

— Давай, Женя, что там еще интересненького?

— Пока все косточки не разложили, но, судя по всему, на два скелета найдены только три кисти рук.

— Один безрукий был? — уточнила Клавдия.

— Или перед смертью отрубили, — задумчиво сказала Калашникова.

— Вряд ли. — Дежкина покачала головой. — Зачем?

— Завтра-послезавтра экспертиза покажет. — Левинсон хитро улыбнулся.

— Ну давай, выкладывай. — Клава покачала головой. — Сколько у тебя еще козырей?

— Последний остался. — Левинсон развел руками. — Зато туз.

— И туз этот — золотой зубной протез. Я угадала?

— Ну вот, а я думал, что будет сюрприз. — Евгений Борисович сделал вид, что он разочарован.

— Будет, будет, в следующий раз.

— Кстати, Клавдия Васильевна, а как вы догадались, что этот, как его, Федя, спер мост? — спросила Ирина. — Только не говорите, что у вас работа такая.

— Именно такая. — Дежкина пожала плечами. — Все очень просто. Когда у человека спрашивают, находил он что-нибудь или нет, он обычно сразу отвечает — да, находил, или нет, не находил. А этот так задумался серьезно, так усиленно вспоминать стал. Тут трудно не догадаться. Ну и что там с этим мостом интересного?

— А интересно то, что мост этот… — Левинсон, как настоящий актер, сделал небольшую паузу. — Мост этот, так сказать, кустарного производства. А это значит…

— …что делал его какой-нибудь стоматолог-надомник, — закончила за него Ирина. — Я правильно угадала?

— Абсолютно. — Лицо Левинсона расплылось в довольной улыбке. — Абсолютно правильно.

— Значит, есть маленький шанс установить личность. — Дежкина не разделяла его оптимизма.

— Почему маленький? — удивилась Ирина. — Поднять всех стоматологов в Москве, и обязательно наткнемся на…

— А почему в Москве? — перебила Калашникову Клавдия. — А почему не в Питере или не в Риге? Откуда ты знаешь, что именно в Москве? Хорошо, допустим, что да, в Москве, допустим, он еще жив, а не умер десять лет назад. Но почему ты думаешь, что он способен вспомнить, кому делал мост двадцать, а то и тридцать лет назад?

Ирина перестала улыбаться и теперь испуганно смотрела на Клавдию.

— Ничего. — Дежкина улыбнулась и подмигнула ей. — Все равно это лучше, чем ничего. Что дальше будешь делать?

— Что дальше? — Калашникова задумалась. — Ну, дальше допросы, наверно. Правильно?

— И кого допрашивать будешь?

— Для начала… — Ирина начала загибать пальцы. — Для начала нужно установить, как они в этой могиле оказались. Отсюда первый круг свидетелей и подозреваемых. Нужно допросить Бербрайера, выяснить, кто работал в то время на кладбище, неплохо бы узнать, кто копал могилу и… и кто ее закапывал. Значит, следует допросить директора кладбища, потом этого Федьку, тетку-сторожиху. Как там ее зовут?

— Шилкина. Мария Даниловна Шилкина. — Левинсон посмотрел в папку.

— А зачем тебе Бербрайер? — поинтересовалась Дежкина. — Думаешь, он имеет какое-то отношение?

— Не знаю. — Калашникова пожала плечами. — Но, пардон, в его могиле нашли. Нужно хотя бы попытаться узнать, как они могли туда попасть. Если предположить, что…

— Ладно, давай сама, — перебила Клава. Она вдруг вспомнила, как двадцать с лишним лет назад сама вот так начинала. Тыкалась во все углы как слепой щенок, шишки набивала на каждом углу. Зато это был ее первый личный опыт, ее собственный багаж. То, чему учили, что советовали мудрые старшие товарищи, она забыла уже давным-давно, а то, на чем обожглась сама, осталось в памяти навсегда.

Ирина побежала в канцелярию регистрировать первое дело и выписывать повестки на допрос. Дежкина с Левинсоном остались в кабинете одни.

— Как думаешь, раскроет? — тихо спросил Евгений Борисович.

Клава вздохнула и покачала головой.

— Вряд ли. Даже если определим личности, что почти невозможно, это все равно вряд ли поможет. Жень, сколько лет прошло. Бербрайер говорит, что могилу посещали каждую неделю, ничего подозрительного не заметили, стало быть, закопали этих двоих сразу же после похорон, пока могила была свежая. А это уже лет двадцать прошло. Срок давности вот-вот выйдет. Так что раскрутить нужно быстро, чтобы суд успеть провести. А там ведь еще адвокаты как начнут по полгода знакомиться с материалами. И все. Мартышкин труд, сам понимаешь.

— Тогда зачем взяла? — удивился Левинсон.

— Жень, ты же сто лет тут. Разве дела берут? Дела дают. И попробуй отказаться. А она пусть повозится, ей это действительно будет интересно. Или не так?

— Так, наверное.

Смотреть на ноги этой молодой девушки было просто невозможно. Бербрайеру казалось, что они растут буквально от шеи — такие они были длинные. Ирина спокойно сидела и заполняла его пропуск, а он не мог оторвать взгляда от этого чуда. Одно из двух — либо это не называется ноги, либо ногами не называется то, что у его жены. Потому что настолько разные предметы нельзя называть одним именем. Те толстые, короткие, в вечных порезах от бритвы, потому что постоянно лезут черные колючие волосы, даже сильнее, чем у него на лице. А эти…

— Марк Борисович, вы не могли бы вспомнить похороны вашего отца?

— Что? — Он вздрогнул, оторвал взгляд от завораживающего зрелища и огляделся по сторонам. Ирина вопросительно смотрела на него.

— Что вы сказали? — Бербрайер опять покосился на ее ножки и нервно сглотнул. Калашникова проследила за его взглядом, покраснела и одернула юбку.

— Я говорю, не могли бы вы вспомнить похороны вашего отца, Бориса Моисеевича. Подробно вспомнить.

Дежкина сидела в углу и делала вид, что читает какие-то протоколы. На самом деле она старалась не пропустить ничего. Ни звука, ни движения. Как будто это не у Ирины, а у нее самой сегодня был первый допрос.

— Могу, конечно. — Марк Борисович поморщился. Ему не очень приятно было вспоминать похороны отца. Они тогда сильно с ним поссорились, а через неделю отец умер от сердечного приступа. И все время теперь грызла мысль, что это он виноват в его смерти.

— Кто похоронами занимался? Вы или супруга ваша?

— Я. Я сам. — Он откашлялся. — Она поминками занималась, столом, родней, а я всеми этими делами. Место на кладбище, гроб, венки, автобус, оркестр — сами знаете.

— Нет, пока. — Ирина улыбнулась. — Пока не знаю.

— Значит, повезло. — Бербрайер достал сигарету и, заметив на столе пепельницу, вопросительно посмотрел на Калашникову.

— Да, конечно, можете закурить. — Она поставила пепельницу перед ним. — Скажите, а место вам сразу выделили?

— Как же, сразу! — прикурив, Бербрайер выпустил под потолок облако дыма. — Разве они выделят чего, пока им взятку не дашь?!

— А место новое было?

— Да. Новый участок. Мы еще даже хотели место рядом застолбить.

— А почему же не застолбили?

— Не для кого. — Марк Борисович виновато улыбнулся. — Мама еще раньше умерла, в семидесятом. Она на Хованском кладбище покоится. Мы и отца хотели рядом с ней похоронить, но денег не хватило. Там столько просили, что машину можно было купить.

— Понятно. А с кем по поводу ямы договаривались? — спросила Ирина. — Рабочих тех помните?

— Нет. — Он наморщил лоб. — Не помню. Ах да, с директором. С директором и договаривался. Я ему тогда за все заплатил. И за место, и за работу, и за венки. Я, знаете ли, с работягами этими вообще как-то… Ну, вы понимаете?..

— Не совсем. — Ирина вопросительно подняла бровь.

— Ну, не нахожу я с ними общего языка. Мне легче директору переплатить маленько, чтоб он с ними нервы портил. Я пьяных, видите ли, просто не переношу.

— Понятно. Ну а похороны как проходили?

— Нормально, как у людей. Оркестр небольшой был, родственники, венков пять штук. От сослуживцев, от безутешных детей, от родных и близких. Потом еще от однополчан его и от ЖЭКа.

— А вы не один сын у него? — удивилась Ирина.

— Почему вы так решили?

— Вы сказали «от безутешных детей».

— Это я Юлю, мою жену, имел в виду. — Бербрайер непроизвольно поморщился при воспоминании о супруге. — Они с отцом моим в очень хороших отношениях были.