Информационно-семиотическая теория культуры. Введение - Ольга Николаевна Астафьева

8. Кемеров В.Е. Введение в социальную философию. – М.: Академический проект, 2001. – 316 с.

9. Кремлев Н.Т., Тейлор Э.Б. Современная западная социология. – М.: Издательство политической литературы, 1990. – С. 339–340.

1.2. Деятельностная теория культуры: смыслы, прочтения, операциональность

Очевидно, что на любом этапе истории цели и методы познавательной деятельности человека определяются достигнутым к этому времени общим уровнем развития знания и процессов познания. Так, судя по фактам и оценкам египтологии, феномен (формы проявления) статического электричества был известен еще в Древнем Египте, а слабые электрические заряды в Античной Греции получали без труда, натирая янтарную палочку шелковым платком. В итоге греки подарили человечеству милый термин физики «электрон». Но сущность электричества открылась науке лишь в начале ХХ века.

А в целом же, процессы познания и история науки развивались так, что такие аспекты бытия, как вещество и энергия (движение), их свойства, формы существования и закономерности, их роль и место в жизнедеятельности человека и в процессах цивилизационного развития стали известны задолго до открытия информации. И опять же именно в двадцатом веке пришло осознание того, что не только вещество, но и информация является атрибутивной стороной бытия, в том числе – социокультурного бытия. В итоге в науке сложилась такая ситуация, когда знания о веществе и энергии, об их роли в социокультурогенезе вошли в научно-познавательный оборот давно и стали базовой частью аналитической аргументации социально-гуманитарных наук, чего нельзя сказать в отношении информации.

В этом плане особенно характерна материалистическая теория истории и общества. В ее логике за историей и цивилизацией (значит – за культурой), их непростыми перипетиями стоят лишь материально-вещественные процессы – экономические, производственные отношения; что касается культуры, ее форм и механизмов, в марксизме они рассматривались как второстепенные, «надстроечные».

Вот здесь мы подошли к одному из ключевых вопросов нашего дискурса. Любой, кто хоть в какой-то мере знаком с социальной философией, знает, что деятельность – это способ бытия, способ существования, экзистенции человека. Уже в силу этих обстоятельств деятельность неразрывно связана с культурой и должна найти место в теории культуры. К тому же, в истории науки и в развитии ее теорий существует прецедент, который делает привлекательным деятельностный подход в изучении всех аспектов бытия человека.

Дело в том, что этот подход в свое время оказался продуктивным в психологии и педагогике, что особенно успешно проявилось в трудах и идеях А.Н. Леонтьева [1] и Л.С. Выготского [2] (хотя из этого, конечно же, автоматически не следует универсальность деятельностного подхода в прочих сферах социально-гуманитарной науки, социальной практики).

Здесь уместно вновь обратиться к философии. Как известно, в философии все категории (сущность, субстанция, время, пространство, форма, содержание, система, структура, человек, культура, деятельность и т. д.) связаны между собой в единую и целостную категориальную сеть определенным образом – в неких субординационных и координационных отношениях. Например, если речь идет о материи, то способом ее бытия является движение, а в роли форм бытия материи выступают время и пространство (а точнее – бесконечное многообразие пространственно-временных форм, структур, процессов).

В этом контексте уместно задаться вопросом: в каких же отношениях находятся человек, деятельность и культура с позиции философии, в логике философии? Это и есть ключевой вопрос в адрес любой теории культуры, как деятельностной, так и информационно-семиотической.

Начнем с деятельностной концепции культуры и нюансов ее методологии. В частности, если следовать принципам и логике философии, деятельностный подход изначально предполагает придание деятельности особого онтологического статуса, а именно – понимания деятельности как некоего вида действительности (реальности), воздействующего не только на внешний предметный мир (на объекты и предметы реальной действительности), но и на субъект деятельности, на самого человека – через процессы опредмечивания и распредмечивания [3]. Однако здесь следует учитывать, что деятельность не предопределяется (не задается) биологическими или социальными инвариантными программами: она спонтанна, вариативна, ситуативна, изменчива и задается свободным целеполаганием человека, текущими внешними обстоятельствами и «поправками» самого субъекта деятельности (скажем, его намерениями учесть свои прошлые и текущие ошибки и добиться лучших результатов). Таким образом, деятельность не ограничивается преобразованием «объектного» мира (созданием артефактов), поскольку под ее влиянием и в ее процессах непрерывно меняется сам человек, характер его действий. С учетом указанных обстоятельств в философии деятельность рассматривается исключительно как способ бытия человека, поскольку в ее (деятельности) рамках, в ее логике и процессах человек непрерывно преобразовывает как реальную действительность, так и самого себя, создавая, воспроизводя и развивая собственное бытие и собственные потенции.

Отметим еще один методологический нюанс деятельностного подхода, который нередко игнорируется. Дело в том, что в логике философии деятельностный подход предполагает не апеллирование к каким-то частным видам и формам деятельности, а учет всех видов деятельности, образующих в совокупности способ бытия человека (в числе коих труд, игра, общение, познание, интерсубъективность, интеракция, самоорганизация, управление), а также детальный анализ особенностей деятельности и характера ее соотнесенности со всем спектром механизмов социокультурного бытия. А это, в свою очередь, требует анализа деятельности, по меньшей мере, в следующих трех ключевых планах:

– историко-генетическом – в нем исходной формой деятельности является совместная деятельность людей, в ходе которой происходит освоение и преобразование «внешней действительности» (объективного предметно-процессного мира), включая также означивание (символизацию), структурирование и осмысление внешней действительности (когницию) и ее перевод «во внутренний мир» (в картину мира, мировоззрение, знание, в культурные универсалии и в процесс познания) человека;

– структурно-функциональном, в основе коего лежит анализ структуры деятельности, а также ее разложение на «составные единицы» (включая и процесс вовлечения человека в деятельность, а также процессы целеполагания, проектирования программ и средств действий, анализа результатов деятельности и их соотнесения с первоначальной целью), регуляцию и корректирование деятельности;

– динамическом, предполагающем рассмотрение деятельности в ее самодвижении и развитии, в актах «опредмечивания и распредмечивания» [4].

Если учесть суть взаимоотношений этих актов, открываются нюансы, которые, как правило, не учитываются в культурологических дискурсах.

Например, перечисленные выше акты деятельности связаны между собой неразрывно, при этом опредмечивание означает перевод (преобразование) знания в технологии и процессы деятельности, в материально-вещные предметы (товары, артефакты); распредмечивание же, напротив, означает процесс перевода свойств вещи (вещей) и предметного мира в формы знания, в смыслы, идеи, символы, фетиши.

Таким образом, культура соотнесена с деятельностью как способом бытия человека (способом его существования, экзистенции) вовсе не напрямую, а опосредованно – через процессы «опредмечивания-распредмечивания», т. е. через процессы перевода материально-вещного мира в знаково-символический мир (иначе говоря – в формы информации) и наоборот – через процессы декодирования информации. Так что культура и деятельность связаны именно посредством информационных процессов, через информационные процессы. Следовательно, именно сочетание, синтез, взаимное дополнение деятельностного