Информационно-семиотическая теория культуры. Введение - Ольга Николаевна Астафьева

Увы, предмет культурологии (онтологическая сущность культуры) пока остается, скажем так, в процессах «конвенционализации», в пространстве дискуссий и поисков. А в общем теоретико-методологическую ситуацию в культурологической науке достаточно точно диагностирует название обстоятельного сборника статей ведущих отечественных культурологов «Теория культуры: разнообразие подходов и возможности их интеграции» (под ред. д.ф.н., проф. Резника Ю.М… – М.: Научно-политическая книга, 2012. – 479 с.). Этот диагноз, в котором «разнообразие подходов» мы склонны трактовать широко (включая и подходы к поиску онтологической сущности культуры), стал для нас и отправным моментом дискурса, и основой общности позиций авторов, и сквозным смысловым рефреном монографии, который еще не раз прозвучит.

Остается лишь добавить, что из многообразия бытующих концептуальных подходов к пониманию сущности культуры, претендующих задать и выстроить соответствующую систему методов познания культуры, ее феноменов и процессов в нашей культурологической науке, пожалуй, пока наиболее проработана и уже десятилетия претендует на статус теоретичности разве что «деятельностная концепция». Что касается нас, наших авторских (авторского коллектива) концептуальных предпочтений, они обозначены в названии монографии, соответственно, красной линией, проходящей через все разделы нашего дискурса и объединяющей их в целостность, будет идея информационно-семиотической природы культуры.

Эти обстоятельства и определили структуру и содержание книги в целом и данной главы – в частности.

1.1. Особенности поиска онтологической сущности культуры как признак методологического кризиса в культурологии

Хотя в последнее время острота полемики по поводу проблематики развития культурологии заметно спала, ситуация в этой науке остается парадоксально противоречивой: сущность ее объекта познания, т. е. сущность культуры, так и остается предметом дискуссий; продолжает шириться список определений, претендующих выразить эту сущность, но в то же время культурология демонстрирует едва ли не все признаки развития. Подобная ситуация в истории науки – не редкость, и она, как правило, является индикатором назревающих в недрах науки качественных (парадигмальных) сдвигов в развитии, что, разумеется, вполне относимо и к культурологии.

И в самом деле, как показывает анализ, существует целый ряд признаков, дающих основание полагать, что в культурологии явно зреют подобные сдвиги и перемены. Об этом свидетельствует, прежде всего, означенный характер ее внутренних противоречий. Так, если судить по критериям наукометрии, культурология, как уже подчеркивалось, демонстрирует целый ряд признаков успешного развития: достаточно активно публикуются статьи и создаются монографии, нередки также конференции, конгрессы и симпозиумы; существуют различные формы самоорганизации и профессиональной коммуникации культурологов. А что касается культурологических дисциплин, они институционализированы и представлены практически на всех уровнях и ступенях образования. Но, в то же время, ключевая проблематика этой науки – онтологическая сущность культуры, ее предметное пространство и ее методологические ориентиры (в том числе прикладные, технологические), а также место культурологии в системе социально-гуманитарных наук, остается предметом дискуссий на протяжении всего периода становления и развития культурологической науки в постсоветской России.

Характерна в этом плане позиция одного из ведущих философов современной России И.Т. Касавина: «вряд ли можно считать культурологию отдельной научной дисциплиной, наряду с философией, социологией, этнологией и прочими науками» [1]. И широко известный культуролог В.М. Межуев выражает подобное сомнение, но в более дипломатичной формуле: «существование особой науки о культуре остается пока под вопросом» [2], хотя в последнее время он часто выступает на культурологической арене как участник процессов формирования и легитимации отечественной культурологии в статусе самостоятельной науки. Но особенно категорична позиция Ю.М. Резника, настаивающего на том, что «претензии культурологии на статус „главной“ или единой науки о культуре следует признать необоснованными, а действия группы носителей такой позиции – неприемлемыми» [3].

Возможно, эти оценки излишне резки, в чем-то грешат преувеличением. Однако, любой, кто сколь-либо внимательно следит за процессами роста отечественной культурологии, не может не заметить хотя бы ее следующих, неоднозначных особенностей. Здесь едва ли не в равной мере дискурсивным вниманием пользуются, скажем, далеко не общепризнанные историко-культурологические концепции Л.Н. Гумилёва, отечественная софиология, устаревшие идеи неокантанства, а также яркие по форме, но, увы, не столь глубокие смыслом концептуальные изыски постмодернизма. К этому надо добавить, что отечественная культурология в значительной мере бытует как этнокультурология (региональная культурология), которая, мягко говоря, недалеко ушла в своих методах от натуралистического описательства феноменов культуры, характерного для этнографии (не говоря уже о том, что наша этническая культурология страдает излишней самокомплиментарностью, в ущерб научной объективности).

Конечно же, как и в любой другой науке, на ниве культурологии трудятся немало талантливых ученых; в рамках этой науки выдвигаются интересные идеи, продвигаются и развиваются современные методы научного познания, предпринимаются также и усилия к развитию форм и к росту уровня коммуникации в научно-культурологическом сообществе.

Однако ситуация в целом такова, что в нашей культурологии пока отсутствуют четкие, общепризнанные и разделяемые в научном сообществе (или его подавляющим большинством) парадигмальные контуры, которые обеспечивали бы (как это имеет место в любой науке):

– системность методологии и ее структурированность;

– общность (общепризнанность) объектной (культурологической) картины мира и ее онтологических элементов;

– иерархию проблемно-тематических приоритетов данной науки;

– системность ее объяснительных и интерпретационных принципов и схем;

– общность базового набора важнейших культурологических категорий.

В отечественной культурологии пока многое обстоит иначе: здесь, как правило, доминируют «авторское видение онтологий», «изящное описание» феноменов, событий и лиц, а также импровизационная герменевтика.

Да и мнение многих коллег, что «культурология – это новая наука, находящаяся выше и вне теоретико-методологического инструментария и предметных рамок других наук», читается не иначе как своеобразный «манифест свободы» культурологического дискурса от «стеснительных рамок строгостей и скукоты» общепринятых принципов и правил научной методологии.

Ситуация в культурологии, очерченная нами в весьма общих чертах, пожалуй, как нельзя лучше выразилась в названии статьи – «Культурология: возможность стать наукой», в которой констатируется, что «пока так и не существует культурологической теории, отвечающей надлежащим критериям научной рациональности» [4]. Небезосновательность этой позиции находит подтверждение и в нашем анализе [5].

Критичную позицию в отношении российской культурологии, а точнее – по поводу уровня ее методологической культуры, занимают и известные европейские исследователи, отмечая при этом, что в ней зачастую игнорируются общепринятые принципы науки [6].

Между тем, ситуация в социально-гуманитарном познании сегодня такова, что идеи и принципы неклассической и постнеклассической науки (в частности, синергетики, теории систем, теории информации) стали главными методологическими ориентирами философии, социологии, лингвистики, психологии, когнитивистики, на которые так или иначе должна опираться культурологическая наука. Однако культурология все еще преимущественно остается в рамках эмпирико-нарративного формата научной методологии, отдавая особое предпочтение историко-типологическому и структурно-морфологическому подходам. Положение усложняется и тем, что в культурологической науке, как уже отмечалось, накопилось громадное количество определений культуры, что само по себе является признаком «кризисности», требуя критической фильтрации этой массы определений в целях их переосмысления, обобщения