Зеленые горы и белые облака - Марина Москвина

Теперь он стал умнее и решил соблюсти конспирацию. Питон был надежно припрятан в дорожной сумке, которую Леонтий, как вошел, сразу сунул в шкаф.

В тот день Соня с Кларой Цезаревной пригласили гостей. Панечка, старшая сестра Сони, наконец-то собралась выйти замуж. Вот они всей компанией ожидали родителей жениха, сам герой был в служебной командировке. Стол накрыли у

Сони - селедка под шубой, соленые огурцы, маслята, "Столичная" в холодильнике стынет, нарезали колбасу, Клара Цезаревна поджарила свиные отбивные. Максим Максимыч, побритый, наодеколоненный, в габардиновом костюме, взволнованно сновал взад-вперед по коридору, подносил хрусталь...

Зазвонил звонок. Явилась пожилая пара с маленькой собачкой. Собачка нервничала, сердилась, лаяла и даже цапнула легонько Максим Максимыча за ногу. Короче, посидели, выпили немного. Обо всем договорились. Смотрят, а собачки нет.

Все стали звать ее, искать. Страшная догадка шевельнулась в голове у Леонтия. Он кинулся к шкафу - дверца приоткрыта, питон лежит на полу, толстый, неподвижный, и глядит на всю эту суету равнодушными глазами.

Тут родные Леонтия и сам Леонтий поняли, в чем дело. Родители жениха рассердились, хлопнули дверью. Свадьба расстроилась. Панечка осталась старой девой и всю жизнь считала Леонтия виноватым в своей несчастной судьбе. Их семья снискала славу людей отпетых. А про Леонтия стали говорить, мол, он полоумный, одержимый. К тому же в юности он зарабатывал на жизнь тем, что ловил воробьев, перекрашивал их в малиновок и продавал на Птичьем рынке.

Сонечка сразу выдвинула ультиматум:

- Или я или питон!

(Будь я женой Леонтия, никогда бы не рискнула так ставить вопрос. Леонтий и за мной ухаживал, жарко шептал: "За одну ночь с тобой я готов отдать..." Дальше всегда шло перечисление какой-нибудь чепухи. Ни разу не слышала я - даже в такие мгновенья, - чтоб он сказал мне просто и прямо: "За ночь с тобой я готов отдать своего питона!")

Леонтий отвечал Сонечке уклончиво:

- Что ж мне его, на улицу вытолкать?

А сам купал змея в общей ванне (питон подолгу лежал на дне - отдыхал), кормил котлетами из кулинарии, всячески холил и лелеял. Тот был красавец крупный экземпляр, длиною метра четыре, но рос прямо на глазах, обещая стать исполином. Голова оливковая, спина с желтоватым узором посередине. Говорят, эти сетчатые питоны, когда входят в силу, могут завалить буйвола.

Леонтий рассказывал, один охотник в Индии подобрал подобную змею и нашел в ней при вскрытии целого оленя средней величины. В желудке другой такой же змеи он будто бы обнаружил дикого козла с длинными рогами. Внутри у третьей оказался дикобраз с иглами. А как-то раз, утверждал этот потрошитель змей, сетчатым питоном была проглочена беременная женщина!..

Естественно, Сонечке не понравилось, что однажды под утро питон заполз к ним в кровать погреться. Поэтому во избежание крика и шума Леонтий стал на ночь заворачивать его в одеяло и обкладывать вокруг бутылками с горячей водой.

На улице стояла теплынь. Весь город был полон чудесной и странной музыки. До поздней ночи после работы слонялась я по Москве, не зная, куда поведут меня ветры нового дня. Одно только ясно: во мне катастрофически нарастало ощущение родства с чужими людьми - прохожие это чувствовали, повсюду окликали меня или, может, просто отзывались? И я брела, не разбирая дороги, ошалевая - до чего все переплетено и взаимосвязано, не поймешь, где первичный звук, а где эхо.

Вот мы стоим с Леонтием в очереди в продуктовом, а впереди мужик взял белого батон и буханку, идет на выход.

- Мягкий? Мягкий? - спрашивают у него.

Он:

- Мягкий, нате попробуйте.

Все протянули руки, целая очередь! Давай ощупывать и белого батон, и буханку.

- Да, да, мягкий, - говорят.

Я спрашиваю:

- ...А вкусный?

Он подумал немного - такой, в старой куртке, потрепанный житейскими бурями, и говорит:

- Попробуйте.

Я:

- Что? Можно откусить?

А он мне:

- Конечно.

Я откусила горбушку - и правда, мягкий, вкусный.

Ну, я обняла его, прижалась головой к плечу и подумала: как все-таки нас всех роднит то, что мы едим хлеб. И не только это, нас многое роднит! Хотя бы - простое удовольствие ставить на землю одну ногу вслед за другой. Или как мы шарахаемся от всего, что сумрачно, и стремимся к покою сердца. Как мы странствуем в беспредельных просторах, сливаемся с лучами солнца и луны, великое для нас мало, а далекое близко. То, что мы все родились из земли и вернемся в землю и каждый из нас единственный, поэтому бесценный. Причем от всех шел такой силы свет, такая любовь - я просто не выдерживала.

- Ты, наверное, будешь очень долго жить, ты так ладно скроена, говорил Леонтий. - У тебя тип фигуры - устойчивая пирамидка. А у моей тещи она

считает - песочные часы. "Я тут вышла из ванны, - она заявляет, посмотрела на себя в зеркало и увидела, что я вылитая Даная!.."

Были ли мы с Леонтием влюблены друг в друга? Были, конечно. Именно он меня научил трем важным в жизни вещам - пить, курить и целоваться. Но дальше поцелуев у нас с ним дело не пошло, хотя в Леонтии бушевало что-то неукротимо вакхическое, а жизнь дикой природы, царившая в Уголке Дурова, звала к простоте и естественности в основополагающих вопросах бытия.

Как в древнем пастушеском обществе пылкие пары сливались в любовном экстазе на лужайке или на сеновале, в Уголке Дурова таким местом любовных встреч служил слоновник. Старая слониха Дженни безмолвно хранила тайны этих свиданий. Но если они оканчивались свадьбой, молодые после ЗАГСа отправлялись не на Ленинские горы, а с апельсинами - к старушке Дженни. Ходят слухи, что эта тропа была протоптана еще прославленным хозяином особняка на Божедомке в прошлом веке и, может статься, отпечатаны на ней тающие следы его именитых потомков...

Наверно, и мне было бы суждено тогда пройти по этому пути осторожными шагами. Но как-то зимой на заднем дворе я увидела закутанную девочку - она шла, раскинув руки, к пингвину, который свободно прогуливался по заснеженному двору. Это была дочка Сонечки и Леонтия. В тот день я впервые увидела ее: когда я к ним приходила, она уже отчаливала в детский сад.

Покачиваясь в едином ритме - одинаковыми походками, одного и того же роста, они с пингвином двигались навстречу друг другу, и в сердце моем навсегда запечатлелась эта картина, зато маячащая на горизонте тропинка к Дженни в ту же минуту поросла непролазными тропическими лианами.

Впрочем, Леонтий не тужил по таким пустякам, твердо зная, что, когда Аллах закрывает одну дверь, открывает несколько других. Эпикуреец, любимец женщин, он то и дело одерживал любовные победы. Поэтому все дружно хохотали в Новый год: Леонтий первый раз нарядился Дедом Морозом, а в Уголок Дурова на праздник пришли дети сотрудников.

Один мальчик, наряженный зайцем, стал читать стих про Деда Мороза.

...Борода из ваты,

А глаза-то папы!!!

воскликнул он и лукаво взглянул на Леонтия.

- Нет-нет-нет! Ничего подобного!!! - закричал вдруг испуганно Леонтий.

Такой у меня был идеальный рыцарь Ланселотт.

В испанском языке есть слово, которое невозможно точно перевести на другие языки. Глагол "vacilar" означает идти куда-то, не слишком заботясь о том - дойдешь ли до намеченной цели, хотя путь твой лежит в том направлении. Подобного путника испанцы называют "vacilador". И это как раз про моего Леонтия.

Он просто проникся ко мне вечной любовью и навсегда запомнил, когда у меня день рождения. Запомнить это было совсем нетрудно, поскольку мой день рождения катастрофически совпал с днем рождения Владимира Леонидовича Дурова.

Обычно в этот день работники Уголка с цветами собирались в музейной комнате вокруг бюста основателя династии. Анна Владимировна, обняв отца за бронзовое плечо, принимала поздравления. В возвышенных тонах все отмечали подвиг великого артиста, создавшего гуманный вкусопоощрительный метод дрессировки, который он решительно противопоставил бессмысленной жестокости старого цирка. Одним словом, Дуров - это было наше все.

Поэтому, когда погожим июньским утром, в момент зенита общего ликования по случаю рождения столь выдающегося клоуна, в музей вошел Леонтий с букетом бордовых пионов, осыпал меня цветами и объявил во всеуслышание, что сегодня родился не только дедушка Дуров, но и девушка Мальвина, все вздрогнули и оцепенели.

У постамента сидела кошка с ярко-зелеными глазами, так вот эта кошка встала и ушла, такая вдруг воцарилась тишина, словно перед бурей. И в этой звенящей тишине я встретилась взглядом с Анной Владимировной.

Она глядела на меня с недоумением, горечью, укоризной - казалось, глаза ее говорили: как??? В этот день??? Не может быть, что кто-то еще посмел родиться, кроме великого Дурова!!! Букашка, из которой неизвестно что получится и вряд ли что-нибудь путное! А посягнула на самое сокровенное, святая святых!!!