Живым не брать - Александр Александрович Щелоков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Выражая переполнявший его восторг, Макс выругался матом. Каким еще образом можно столь экспрессивно продемонстрировать зло или радость?
Сел в кабину, включил скорость и съехал с ящика. Теперь железо уже не преграждало ему доступ к богатству.
Не нагибаясь, Макс откинул ногой крышку.
Ящик был полон денег.
Новенькие желтые сотенные и синие полусотенные купюры, толстые пачки, которых накрест обтягивали банковские бандерольки, заполняли железную коробку по самую крышку.
— Капуста! Бабки! Тити-мити!
Думаете, эти слова — пренебрежительнофамильярные, небрежные и уничижительные — содержат в себе хоть какую-то долю правды о чувствах, которые испытывает человек, глядя на бумажки, будь это «деревянные» рубли или благородные «зеленые» доллары? Как бы не так!
Больше всех лицемерят те, кто демонстрируют собственное пренебрежение к деньгам в словах и разговорах.
Все эти слова о «капусте» лишь маска, позволяющая спрятать от чужих взглядов внутренний трепет и алчность, собственную готовность из-за денег убить отца, зарезать мать, продать друга.
— Ни хренасеньки! — довольно охнул Чикин. От радости он заговорил сам с собой и вынес себе благодарность: — Ты, Макс, крутой мужик. Я тебя люблю. С такими бабками нам жить. Да, жить!
Он стал лихорадочно выгребать тугие пачки из ящика и перекладывал их в вещевой армейский мешок, который нашел на панели заднего стекла автомобиля.
К его удивлению, пачек оказалось не так уж много, как о том можно было судить по весу ящика. Зато на дне хранилища лежали три тяжеленные мешочка с денежной звонкой мелочью.
Макс недовольно выругался, но монетами не пренебрег и положил их в мешок вместе с банкнотами.
Покончив с добычей, Макс ощутил полнейший упадок сил, такой, словно из него выпустили воздух. Он безвольно сел на землю, привалился спиной к стволу древней лиственницы, положил рядом с собой мешок с добычей, на колени — автомат и прикрыл глаза. Но, несмотря на изнеможение и на то, что нервное напряжение, которое он до того испытывал, теперь ослабело, заснуть он не мог. Хотя сказать, что он бодрствовал, тоже нельзя. То и дело его глаза закрывались сами собой, и тут же Макс впадал в состояние бреда. Ему чудилось, что его засасывает болото, топкое, вонючее. Он дергал руками, открывал рот, стараясь вдохнуть побольше воздуха, вдыхал и просыпался. Несколько минут обалдело глядел по сторонам, плохо понимая, где он и как тут оказался. Потом приходил в себя, успокаивался и снова закрывал глаза. И тут же чувствовал, что лезет в гору по глубокому сыпучему песку. Он делал шаг вперед, а сыпучая масса тащила его назад. Он ложился на живот, отталкивался ногами, помогал себе руками, но укротить течение песка не удавалось. Колючие песчинки попадали в рот, забивали ноздри, и он опять начинал задыхаться. Глубокий судорожный вдох со стоном возвращал его в реальный мир, который он снова не мог воспринять нормально и объяснить себе, куда исчез сыпучий песок и почему он сидит под деревом.
К рассвету Макс чувствовал себя окончательно разбитым, растерзанным, разобранным на составные части, собрать которые вместе и заставить целое двигаться можно было только огромным усилием воли.
Макс встал, потер лицо ладонями, растер шею, чтобы разогнать кровь. Потом подумал и решил, что перед тем как отправиться в путь, следует хорошо подкрепиться. Время для этого было. Как считал Макс, он имел фору по меньшей мере в пять часов. Ночью начинать поиск вряд ли кто станет. Порядки в гарнизоне солдат знал хорошо.
Выкатив из мешка банку тушенки и достав из кармана куртки пайку черного хлеба, которую сунул туда, уходя на пост, Макс все это умял быстро и с аппетитом. По беспечности горожанина бросил банку на землю и пинком загнал ее в кусты. Потом закинул за плечи лямки вещевого мешка и двинулся в путь.
К вечеру он ушел из мест, более или менее обжитых населением Синегорска, которое забиралось сюда в поисках лесных даров, в основном за кедровыми шишками, и углубился в дремучий девственный лес, где трудно найти следы человека.
Деревья в этой части тайги жили, старели и умирали стоя. Стволы сосен, лиственниц, кедров покрывали сизые наросты лишайников, с ветвей как бороды стариков свисали то ли стебли, то ли корни растений-паразитов. С умерших деревьев сперва сползала кора, обнажая стволы, изъеденные червями-древоточцами. Потом мертвые и основательно подгнившие гиганты пытались упасть и улечься на землю, но это не всегда им удавалось. Падая, стволы повисали на живых сородичах и ждали, когда время и тлен помогут им разломиться на части, рухнуть и окончательно превратиться в рыжую труху и пыль.
Сумерки быстро сгущались, и пришло время искать место для ночлега.
* * *
Имя и фамилия — это фирменная марка человека. Она может его возвысить, а может унизить, сделать предметом постоянных насмешек.
Капитан Лев попал в категорию людей, обреченных постоянно выслушивать шуточки в свой адрес благодаря остроумию папаши, который нарек первенца Львом.
Сочетание имени и фамилии — Лев Лев постоянно ставило офицера в дурацкое положение и обрекало его на выслушивание разного рода подначек. Младшие и равные по званию в своем остроумии упражнялись чаще всего за глаза, потому что Лев был мужчиной крупным и сильным. Он одно время занимался самбо и мог дать урок обидчику, не ломая ему ребер или носа. А вот с начальниками дело обстояло сложнее. Начальник в армии — священная корова, которая может бодать других сколько угодно, а ей самой стегануть хворостиной по боку никто не имеет права.
Принцип «я начальник — ты дурак, а дураки должны молчать» — это основополагающее правило дисциплины. Отступишь от него — впадешь во грех, которому нет искупления. В военных уставах противодействие командиру именуется нарушением субординации, а в уголовном кодексе названо «нарушением уставных правил взаимоотношений».
Замкомбрига полковник Оборванцев (тоже фамилия, верно? А попробуй над ней пошути) любил поддразнить капитана и с серьезным видом называл его «наш тигр Лев». Комбриг полковник Зотов всегда был подчеркнуто вежлив со всеми, но ни разу не пропустил случая сострить: «Дежурный, двух Львов срочно ко мне».
Так вот и в этот раз, хотя обстоятельства не располагали к шуткам, Зотов приказал:
— Двух Львов ко
