Марта из Идар-Оберштайна - Ирина Говоруха
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Утром завтракали на веранде, удобно устроившись на камышовых стульях с шелковыми подушками, читали в газетах объявления об утерянных колье и продаже гиацинтов (десять копеек – за штуку, восемь рублей – за сотню), а вечерами играли в карты и крокет. Ходили в гости к таким же дачникам-соседям. Марта кормила мужа сливами, пытаясь унять его жар, и варила варенье: на кило слив – полкилограмма сахара, два бутона гвоздики, одна палочка корицы и две звездочки бадьяна. Оставляла на два часа для более тесного знакомства ингредиентов и поддерживала длительный медленный огонь.
Похудевший Отто, сухо покашливая, пил парное молоко и старался глубже дышать чистым деревенским воздухом. Искренне радовался введению в эксплуатацию Кильского канала и огорчался инцидентом на станции Шепетовка, в результате которого скоропостижно скончался от инфаркта министр иностранных дел России князь Алексей Лобанов-Ростовский, сопровождавший императорскую семью. А еще баловал Марту парадными кружевными платьями на контрастной подкладке и непревзойденными шоколадными конфетами из кондитерской Франца Голомбека.
В этой деревне жили необычные люди. Мнительные, наивные, трудолюбивые, не ведающие иных миров, кроме своих хат, огородов, вишневых садов, махровых мальв и плавней, поросших густым камышом. Варили кашу из чистого проса с привкусом орехов и травы, выращивали сладкую клубнику и верили в чудодейственную силу яйца в темной скорлупе, способного выкатать из человека страх. Главное, положить боящегося головой на восток, взять яйцо в правую руку и трижды прочитать «Отче наш», кланяясь в пол на слове «Аминь». Все блюда ели ложками, считая вилку «чертовым хвостом», в поле выходили с первыми солнечными лучами и радовались куриным дракам – значит, скоро гости.
Марта после вычурной городской архитектуры, величия Цепного моста, дома Некрасова и гостиницы «Националь», после вкуса засахаренного миндаля и трюфелей, роскошных туалетов из шелка, атласа, тафты и муара пыталась переварить шокирующую разницу между городом и деревней. Все хаты – с крохотными копеечными окнами и тяжелыми соломенными крышами. Вечно сохнущие на изгороди горшки, напоминающие грибы-поганки. Воинственные петухи. Женщины, зажимающие между ног нижнюю юбку во время менструаций. Ватаги оборванных ребятишек, играющих в странные игры. Они лопали зеленые яблоки и рыли в низинах дерн, добывая неведомый «красный корень». С юных лет пасли скот, ездили в ночное, на сенокос. Самое интересное, чем беднее выглядел дом, тем больше в нем было детей. Как говорится, Arme haben Kinder, Reiche haben Rinder[4].
Однажды Марта стала свидетелем жесточайшей забавы. Два оборванца взяли палками в клещи своего товарища и стали, видимо, в шутку, душить. Тот сперва возмущался, потом осел, покрываясь угрожающе синими пятнами. Она выбежала со двора и отбила несчастного. Кричала на немецком так надрывно, что потом три дня шипела гусем. Ребенок оклемался, проплакался, вскочил на ноги и отправился на речку купаться.
На следующий день наблюдала не менее жестокую охоту на суслика. Мальчишки вылили в норку два ведра воды, а когда бедняга выполз, повязали на шею бечевку и водили до тех пор, пока зверек не подох.
Вечером за ужином жаловалась Отто на халатное отношение взрослых к собственным детям. Муж кивал в сторону огородов и сгорбленных женских спин:
– Видишь поле? Для его обработки не хватит двух жизней. А дети – это такое. Нарожают еще.
Девушка с особым интересом присматривалась к сельским женщинам с тяжелой обвисшей грудью, выкормившей до десятка детей, и мягкими теплыми животами, не скованными бельем. Они ходили босиком до морозов и, казалось, интуитивно разговаривали с землей на каком-то архаичном языке. Их кровь и пот беспрепятственно орошали почву, волосы пахли любистком, мятой, куриным желтком и календулой, а руки – кефиром, сливочным маслом, кукурузной мукой и льняным волокном.
Сельские жительницы тесно соединялись с природой и жили скорее на ощущениях, чем опирались на знания. Вставали и ложились вместе с солнцем. Носили лен. Работали под дождем. Поднимали тесто молитвой, снимали боль зверобоем, кожей определяли печной жар и лечили простуду парами сваренной картошки. Никогда не слышали пение шансонетки Марии Ленской, которую недоброжелатели называли «женщиной-клоуном», не пробовали какао-пралине и не видели укротителя львов и тигров Рихарда Саваде. Не читали газет, будучи неграмотными, но выглядели счастливыми. За работой пели купальские песни, а когда не пели, слушали колоратуры соловьев и шелест предрассветных звезд. Следовали приметам. Безоговорочно верили в Творца.
Марте нравилась деревенская жизнь с ее нерушимыми ритуалами. На рассвете выгоняли скот и отдавали пастухам, способным одним ударом бича перебить хребет волку и мастерски играющим на дудочке. После топили печи, умещающие до пятидесяти килограммов хлеба. Начинали косьбу, прополку, сеяние льна и сбор ягод. В зной дремали под копнами сена, но стоило солнцу сдвинуться чуть западнее, опять хватались за косы, лопаты, лейки, мотыги, вилы и грабли. Единственное, она тяготилась ощущением, что за ней кто-то наблюдает. Казалось, чьи-то глаза безостановочно сверлят позвоночник и подсматривают, как перебирает в тени щавель, сочиняет письма, собирает полевые цветы и сушит их в белой муке и манке. Куда бы она ни направлялась, за ней следовал чей-то внимательный, пытливый взгляд. В такие минуты женщина резко оглядывалась, но никого, кроме воробья, застрявшего в кусте кизила, не замечала.
Сентябрь уродился теплым, и, казалось, лето заблудилось, запуталось в рыбацких сетях, застряло воздушным змеем на кряжистой ветке и в неубранной картофельной ботве. Виноградные лозы клонило к земле, твердокорые тыквы жадно добирали солнце, появилось много грибов: лисичек, подосиновиков, белых. Созрели облепиха, калина, клюква, боярышник, брусника. Петухи облюбовали пыль для купания, и расплодились туманы. Они вплотную подбирались к сенным дверям и дрыхли, свернувшись калачиком.
В октябре задождило, и молодая семья, упаковав зеркала и ковры с самоварами, вернулась в город. В первых числах ноября улицы засыпало снегом, горожане пересели с тарантасов в сани, а Отто резко сдал. Банкир с трудом передвигался по квартире, жаловался на удушье и разбитость и все реже ездил на службу. Марта старалась порадовать его любимыми клопсами, придумывала маршруты прогулок, но когда появлялась при полном параде, оказывалось, муж спит в кресле прямо в шапке и пальто.
Рождество встречали дома. Женщина все еще пыталась устроить праздник и украсила гостиную собственноручно вырезанными гирляндами. Запекла свинину с квашеной капустой, зарумянила вишневый штрудель и разлила по тарелкам суп с клецками. Сварила кофе. Отто, дышащий со звонким свистом, не смог нарядить елку и не купил ни одного нового стеклянного шара. Почти ничего не ел, с трудом сдерживал кашель, доставляющий нечеловеческие страдания, и бесконечно слушал камин. Марта, надеясь хоть немного
