Вопреки терзаниям (ЛП) - Бэлль Лола

Прежде мне редко приходилось видеть его настолько преданным, отзывчивым и понимающим. Словно бы смерть Андреа и трагедия с Алмазом окончательно стерли все разногласия прошлого. Теперь мне с трудом виделось будущее без лучшего друга и его крепких, утешительных объятий.

Кстати, об Андреа. Со временем, когда состояние Алмаза постепенно улучшалось, обрывки воспоминаний о той роковой ночи стали всплывать в его сознании все чаще. Разговаривал он с трудом, делал долгие паузы между словами, запинался, когда сбивалось дыхание, однако это не мешало отцу Сереги осторожно с ним побеседовать. Наводящими вопросами он помогал двигаться в правильном направлении, но от такого давления Алмаз лишь замыкался в себе, а в глазах отражалась настоящая паника.

Я опасался за его душевное равновесие и всем сердцем желал прекратить допрос. Благо врачи были со мной солидарны.

Я же сам не упоминал о трагедии, боясь, что это напрочь разрушит наши отношения, которые и так были под угрозой. То ли рядом со мной Алмаз почувствовал себя в безопасности и расслабился, то ли видел во мне некое напоминание об Андреа, но память понемногу начала возвращаться сама.

С первого дня пробуждения он помнил только самого Андреа и до конца не реализованную ими идею совместного творчества. Остальные воспоминания порой прорывались наружу сквозь забытье, но тут же ускользали обратно во мрак. Алмаза это по-настоящему пугало, я видел, с каким бессилием он копается в своей голове, невзирая на предостережения врачей.

Уже затем я смирился с неизбежным и помог дяде Игорю и его парням воссоздать примерную картину произошедшего. В отношении некоторых деталей нам оставалось только гадать, ведь подтвердить их Андреа уже не сможет. Хотя полиции были необходимы лишь недостающие фрагменты, чтобы поставить окончательную точку в расследовании.

В тот вечер в доме Андреа Алмаз обнаружил альбом с отвратительными и мерзкими рисунками этого сумасшедшего художника. Он успел рассмотреть почти каждый портрет. Помимо рисунков Маши, измазанных кровью, из альбома выпали и другие вырванные листы.

Алмаз сразу догадался, что красная краска, размазанная по нашим лицам, и не краска вовсе. Наверное, это было слишком очевидно. Серега лишь мельком видел улики, но я до сих пор помню, каким бледным он выглядел, когда вкратце рассказывал об увиденном кошмаре. Мне достаточно было его слов, чтобы к горлу подступила тошнота.

Представить только, Алмаз сам себя загнал в ловушку к маньяку с нарушенной психикой. Не пойму лишь одного: для чего ему понадобилось рыться в личных вещах Андреа? Либо мои слова подтолкнули его к этим действиям, либо же Андреа и не намеревался прятать рисунки от глаз посторонних.

Кто знает, вдруг в глубине души он мечтал продемонстрировать людям свое творение , но по понятным причинам приходилось держать все в тайне. Алмаз стал первым, кто раскрыл его секрет.

Серега также упомянул о рисунке, где был изображен набросок нашей совместной фотографии еще со школьных времен. Кровь, разумеется, украшала лица только троих парней из пяти. Андреа бы никогда не посмел осквернить память лучшего друга, а нас он пусть и не явно, все же всегда на дух не переносил.

Сейчас я уже окончательно убедился, что все эти годы Андреа терпел нашу компанию только ради Лешки. Он прекрасно знал, что ставить того перед фактом и просить отвернуться от нас — значило потерять его навсегда.

И после гибели друга ненависть Андреа к нам только укрепилась. Возможно даже, что в смерти Лешки он винил нашу троицу. В какой-то степени так и есть: мы не замечали очевидного, не видели, что творилось под самым носом, в то время как Андреа находился на расстоянии тысячи километров. У него не было шансов вмешаться, по телефону такие дела не решаются. А мы свой шанс так глупо упустили.

Еще Алмаз обнаружил наброски с лицами каждого из нас по отдельности, с моим лицом тоже. И тогда он попросту потерял над собой контроль. При рассказе он не вдавался в подробности, но я понял, что наш разговор за несколько часов до этого послужил тем самым толчком. И пусть Алмаза поглотила обида, когда его мечты были растоптаны в одночасье, в тот момент это казалось такой мелочью в сравнении с явными отклонениями у Андреа.

На этой почве и возник спор. Алмаз защищал меня, защищал и Серегу с Гришей, убеждая Андреа, что тот просто сошел с ума, раз так плохо относится к своим близким друзьям. На что парень просто расхохотался Алмазу в лицо, назвав его моей подстилкой .

Это слово Алмаз выговорил с трудом, его дважды передернуло, по-видимому, от воспоминаний того, что происходило дальше. Но раскрывать детали он не стал. Уверен, Андреа на этом не остановился, наверняка нападал словесно, давил, оскорблял, найдя идеальную мишень, какой сам был все эти годы для нас. И в определенный момент терпение Алмаза, такого спокойного, доброго и искреннего парня, дало трещину.

Я все никак не мог понять, почему он не сбежал сразу, как не почувствовал, что до добра этот разговор не доведет. Он был настолько озлоблен, что даже не подумал о причастности Андреа к исчезновению Маши. По его словам, это было похоже на некое помутнение, будто тело перестало подчиняться разуму. У него и мысли не возникло, что Андреа посмеет причинить ему вред умышленно.

Это и стало его ошибкой.

В отличие от кого-либо из нас, Алмаз не был обучен навыкам борьбы и, даже обладая быстрой реакцией, не смог бы отразить удар. А распознать по лицу Андреа надвигающуюся угрозу тем более.

Андреа назвал нас зажравшимися ничтожествами, которые мнят себя Богами, хотя сами ни черта не добились. Не дословно, конечно, но суть примерно та же. Он пытался донести до Алмаза, что из всей нашей компании только они с Лешкой были добрыми и светлыми людьми, и в итоге именно их постигло несчастье. А мы продолжаем жить как ни в чем не бывало, развлекаемся дальше, не испытывая угрызений совести и не мучаясь чувством вины. У нас попросту нет сердца. Мы, видишь ли, блатные мажоры, которые используют людей, вытирают о них ноги, как о потертый и грязный коврик, и бросают их на произвол судьбы.

По убеждению Андреа, мы должны были оказать ему поддержку, когда он потерпел крах за границей. Но ведь он ничего тогда толком не объяснил! Как бы мы поняли, в чем конкретно ему требуется помощь, если он намеренно избегал этой темы? А наседать на него никто бы не стал.

Помню, в какой необузданной ярости пребывал Серега после того, как я поведал ему о последних воспоминаниях Алмаза. Также не забуду замешательство на лице Гриши, его бегающий и растерянный взгляд. Он словно бы и не ожидал очередного удара от Андреа. Действительно надеялся, что друг , несмотря ни на что, простил нам глупые, далеко не безобидные приколы в школьные годы? Или забыл, как часто мы унижали его на публику, тем самым выставляя себя в лучшем свете?

Разве мог он стереть из памяти, как однажды Серега и ребята постарше поджидали его у крыльца школы, чтобы устроить очередной, лишь на первый взгляд кажущийся шутливым, розыгрыш? Тогда Андреа пришлось выбираться на улицу из окна на первом этаже, рискуя себе что-нибудь повредить, но и там его ждала засада.

Я уже смутно припоминал те дни, даже годы в институте казались давно забытым сном, мало похожим на реальность. Но я точно уверен, что Андреа запомнил каждый миг, когда мы причиняли ему боль. И с каждым прожитым днем, месяцем и годом лишь взращивал в себе обиду, злобу, ненависть, пока эти чувства окончательно не поглотили остатки его человечности.

Глава 4

Наша вчерашняя вылазка в клуб вышла спонтанной, поэтому мотоцикл остался на парковке «Colpo». Пришлось снова просить Серегу закинуть меня на работу, я уже заранее готовился к получасовым нотациям в дороге. Старался не так часто напрягать его просьбами, прекрасно понимая, что нет никакого удовольствия в долгой поездке за черту города, однако, как верный друг, Серега никогда не отказывал. Ворчал, что мне давно пора купить новый автомобиль, но покорно соглашался приехать.