Вопреки терзаниям (ЛП) - Бэлль Лола

Алмаз не заслужил всего этого. Он не должен был проходить эти мучительные испытания, но при этом молча и упорно шел к намеченной цели. Возможно, на его месте любой другой человек поддался бы отчаянию, бросил бы все к черту и позволил жалости к самому себе затмить все остальные чувства. Быть может, я и сам относился к числу подобных, но Алмаз не привык сдаваться.

Если для физического восстановления были необходимы лишь систематические тренировки, физиопроцедуры и комплекс медикаментов вкупе с внутримышечными инъекциями, то вот с психологической травмой не все так однозначно. В период реабилитации Алмаза часто мучили сильные головные боли, от которых, по его словам, хотелось вскрыть себе череп.

Первые месяцы были поистине мучительными для нас обоих. Обычно пик боли приходился на вторую половину дня, но настоящий ад начинался ночью. Он резко и со сдавленными воплями садился на кровати, хватался за голову и методично раскачивался взад-вперед с распахнутым в немом крике ртом. Это ужасающее зрелище навсегда врезалось мне в память.

Я и сам просыпался от шороха и громких звуков, затем большую часть ночи мы проводили без сна. Молча сидели рядом, я сжимал его ледяную ладонь, напоминая, что он не один. Что я всегда буду рядом, что бы ни случилось. Что ему не придется проходить через весь этот ужас в одиночку. Если бы я мог разделить с ним боль, чтобы облегчить страдания, не задумываясь, забрал бы ее всю.

Бывало, днем Алмаз дремал урывками, но после очередного пробуждения отказывался засыпать вновь. Те дни казались самыми тяжелыми, наши отношения не раз подвергались настоящим испытаниям. Я понятия не имел, как вести себя, чтобы не ранить его сильнее, прежде мне не приходилось сталкиваться с чем-то подобным.

А Алмаз с каждым днем становился все более нервным, я бы даже сказал, агрессивным. В глубине души я понимал, что его злость направлена не на меня вовсе, но и помочь ничем не мог.

Я также был уверен, что он безмерно благодарен мне за все, что я для него сделал и продолжал делать. Все же порой его резкие и обвинительные слова в мой адрес провоцировали слезы обиды, которые я старательно от него прятал. Я и без того чувствовал вину за случившееся, а несправедливые обвинения лишь усиливали это ощущение безнадежного отчаяния.

Мы оба прекрасно знали, кто виноват на самом деле, но обвинить его уже не представится возможным. Вся ненависть к этому парню, весь скопившийся гнев так и останутся глубоко внутри каждого из нас до самого конца.

Глава 3

Помню, как поначалу меня раздирали противоречивые чувства. Находиться рядом с Алмазом становилось все тяжелее, но я не осмеливался оставлять его одного. Я попросту ему не доверял. Временами он вел себя странно и в мгновения паники был способен сотворить с собой что угодно.

Я не представлял, откуда в таком хрупком парне столько мужества терпеть невыносимые боли. Но даже его железная выдержка не убеждала меня в том, что нервная система не под угрозой. Без крепкого сна и должного отдыха он потихоньку сходил с ума у меня на глазах, а я ощущал себя таким бессильным, таким беспомощным, что хотелось взвыть от отчаяния.

Я советовался с Серегой, поступаю ли правильно, опекая Алмаза, на что друг лишь неуверенно пожимал плечами. Как бы сильно ни желал помочь, он меньше моего понимал, как поддержать человека, пережившего тяжелейшую травму головного мозга, не говоря уже о психологической травме.

Я старался контролировать свою речь, не ступать на скользкую дорожку, делать все возможное, чтобы ничто не напоминало Алмазу о том дне, когда его жизнь пошла под откос. Но головные боли и панические атаки — вот оно яркое напоминание о трагедии. Напоминание об Андреа.

Конечно, Серега с Гришей не могли помочь мне дельным советом, зато их поступки значили для меня гораздо больше слов. И для Алмаза тоже. В первые недели после пробуждения, когда он еще оставался в больнице, я проводил все ночи без сна в поисках реабилитационных клиник за границей. Внутренний голос вопил: я должен оставаться с ним, не отходить от койки ни на шаг, ведь никто не давал гарантий, что его состояние не ухудшится снова. Но я всячески подавлял панику, упорно продолжая поиски. А чтобы мне было спокойнее, возле Алмаза всегда находился кто-то из ребят, не позволяя ему оставаться наедине со своими мыслями.

Чаще всего у койки парня сидели Алена или Регина. Алена, как правило, щебетала без умолку, старательно делая вид, что предыдущих полутора месяцев, когда она рыдала после каждого посещения, и вовсе не было. Я видел, какое счастье переполняло девушку, едва ее взгляд обращался на молчаливого и подавленного Алмаза. В такие моменты все прошлые разногласия теряли значение.

Но ни с Аленой, ни с Региной Алмазу все равно не удавалось отвлечься от воспоминаний, затягивающих его в пучину мрака и боли. Как потом он признался, те минуты в больнице казались вечностью. Он постоянно прокручивал в голове вечер трагедии и никак не мог вспомнить, почему очнулся прикованным к кровати. Часть воспоминаний стерлась, но врачи успокаивали нас, что после комы память восстанавливается не сразу. Иногда требуется больше времени, чтобы вспомнить даже самые незначительные факты из жизни до травмы.

Я бы предпочел, чтобы Алмаз оставался в неведении о поступке Андреа и по сей день, ведь в таком случае нам удалось бы сохранить отношения. Может, я мыслил эгоистично, но тогда был готов удержать его возле себя любыми способами.

Когда Алмазу становилось совсем тяжко, я просил парней побыть с ним до моего приезда. Буквально летел по дорогам, собирая штрафы за превышение скорости, но думая лишь о том, чтобы оказаться в палате Алмаза как можно скорее.

Как-то раз я разогнался настолько, что приехал раньше, чем обещал Сереге. Мне было совестно отрывать друга от работы, в то время он только запускал свою линию спортивной одежды и целыми днями пропадал на деловых встречах с партнерами и рекламщиками, а также успевал проводить частые собрания со своими сотрудниками. Параллельно еще разрабатывал план будущего проекта. У него и без меня забот было выше крыши.

Однако Серега — как всегда беспечный и самоуверенный — без конца убеждал меня, что в его отсутствие бизнес не развалится, поскольку в подчинении имеются люди, которые прекрасно справляются с возложенными на них обязанностями без присутствия строгого начальства. А согласовать нюансы можно и по телефону.

Весь запыхавшийся от продолжительного бега, я тихо приоткрыл дверь, заглядывая в палату, и замер, когда услышал приглушенное бормотание. Серега сидел в кресле, которое пододвинул вплотную к койке Алмаза, по-деловому закинув ногу на ногу, а в руках сжимал толстую книгу в твердом переплете. Он водил пальцем по строчкам и четко, но в то же время негромко, проговаривал каждое слово.

Я перевел взгляд на Алмаза: невидящим взором он уставился в потолок, лицо бледное, губы плотно сжаты. На миг у меня перехватило дыхание, жалость к парню сдавила горло. Он выглядел таким беззащитным, подавленным, я никогда прежде не видел его в таком состоянии.

Проглатывая слезы, я постарался взять себя в руки. Сомневаюсь, что Серега обнаружил бы мое присутствие, не постучи я костяшками пальцев по дверному косяку. А Алмаз и вовсе не обратил внимания на мое внезапное появление в палате.

Серега пару раз моргнул, возвращаясь в реальность, и медленно закрыл книгу. Улыбнувшись Алмазу, хотя тот продолжал смотреть прямо перед собой, друг поднялся с кресла. Одернул край серого бомбера и протянул мне книгу, тонко намекая, что я обязан закончить чтение, а ему пора бежать. Я машинально взял толстый том из его рук, взглянул на название. Разумеется, классика, ничего иного и не ожидал, ведь Алмаз и раньше отдавал предпочтение классическим произведениям.

Серега сжал мое плечо, когда я с благодарностью ему кивнул. При всем желании не смог бы выразить словами, как сильно для меня важна его поддержка. Думаю, за годы крепкой дружбы он научился понимать меня без слов и знал, настолько я признателен ему за помощь. Без него я бы не справился со всеми трудностями.