Вопреки терзаниям (ЛП) - Бэлль Лола

Раньше я пробуждался с криками оттого, что в мои сны вторгался Андреа с безумным взглядом горящих зеленых глаз, держа в руке нож или винтовку, а бывало, и топор сжимал в окровавленных ладонях, с которых струйкой стекала алая, липкая жидкость. А сейчас воспоминание об Алмазе встревожило меня в разы сильнее.

Я всегда задавался вопросом, как у него хватало мужества закрывать глаза после того, через что нам пришлось пройти. Как перед мысленным взором не мелькало его лицо. Потому что каждый божий день меня передергивало от одной лишь мысли о предстоящей ночи. Но перепробовав почти все снотворные на основе трав, на которые не требовался рецепт, я последовал совету отца и обратился к квалифицированному специалисту. Только с волшебными пилюлями проваливался в сон мгновенно и наутро с трудом мог разлепить веки.

Тот кошмар, что мне довелось пережить, врагу не пожелаешь испытать на себе. И если спустя целый год как такового прогресса в моем состоянии не наблюдалось, можно ли считать это серьезным поводом для беспокойства?

Вероятно, такой яркий и реалистичный сон спровоцировал вчерашний вечер в кругу друзей. А точнее, частое упоминание имени Алмаза. Парням ошибочно казалось, что я пришел в норму, что теперь они могли, не запинаясь от волнения, обсуждать внезапный отъезд моего бывшего парня и даже вспоминать события прошлого года, когда еще ничто не предвещало беды.

Да я и сам не спешил их переубеждать. Мне приятно было осознавать: если сейчас жизнь и катится в бездну, когда-то не так давно я чувствовал прилив счастья, радости и готов был на все, чтобы удержать в себе эти ощущения.

Серегу только не так-то легко обмануть, и очень часто он недоверчиво косился в мою сторону. Я растягивал губы в самой оптимистичной улыбке, на какую только был способен, но по глазам друга ясно видел, что убедить его мне не удалось. Ну еще бы, этот парень знал меня как облупленного.

Подавив тошноту, я переместился на диван, чтобы хоть немного вздремнуть. Сон мне необходим, как воздух, ведь сегодня я планировал вылазку в «Colpo». За последние месяцы так редко приходилось там бывать, что Витя буквально обрывал телефон, не переставая интересоваться моим самочувствием. Учитывая, какие между нами сложились доверительные отношения, еще после трагедии я вкратце объяснил ситуацию, чтобы сотрудники не тревожили меня по пустякам и привыкали к частому отсутствию директора на рабочем месте. Но время шло, а жизнь так и не вернулась в прежнюю колею. И во многом становилось только хуже.

Я смахнул с дивана пустые банки из-под пива, обертки от чипсов и противные крошки, которые всегда доводили меня до исступления. Позже приберусь тщательней, не ночью же этим заниматься. Несмотря на мой непоколебимый тон, когда я отказался принять помощь парней с уборкой, обида все же сжала горло оттого, что никто не стал настаивать на обратном. Я понимал, им хотелось хорошенько выспаться перед предстоящими выходными, которые наверняка пройдут гораздо тяжелее трудовой недели, поэтому и не просил остаться.

Скинув последнюю банку на пол с характерным стуком, я удобно устроился на диване. Опустил голову на мягкую подушку, но глаза все никак не решался закрыть. С грустной улыбкой вспоминал прошлый вечер, наши с парнями приколы, которые и спустя десяток лет никому из нас не наскучат. Только недавно я стал по-настоящему осознавать, насколько мне повезло иметь таких преданных и отзывчивых друзей.

Но стоило подумать о том, что их могло быть гораздо больше, как желудок тотчас сжался. Я убеждал себя не вспоминать о Лешке, тем более об Андреа, о том, каким он был в те мгновения, когда не напрягал своим присутствием, не бросался колкими фразами в мой адрес, но угнетающие мысли не всегда получалось контролировать в полной мере. Так или иначе, воспоминания пробивались сквозь брешь в моей ничтожной броне.

И в такие минуты я вспоминал еще об одном человеке. Прошло буквально пару месяцев с его отъезда в Москву, а кажется, словно минул целый год. В первые часы одиночества я с трудом воспринимал окружающую меня реальность, почти не шевелился, глядя в одну точку на темно-коричневых обоях. Меня будто парализовало от шока и отчаяния.

Поддавшись порыву, я выключил телефон, чтобы никто не донимал меня звонками. Вряд ли в таком состоянии я смог бы внятно объяснить, что со мной не так.

Насколько я знаю, Регина первая подняла тревогу, ведь именно ей Алмаз сообщил о своем скором переезде. Сестра запаниковала, хотя такие проявления чувств ей совершенно не свойственны. Видимо, испугалась, что я сотворю с собой нечто поистине ужасное, а она не успеет предотвратить трагедию.

Регина-то и позвонила Сереге, а тот, в свою очередь, захватив Гришу, рванул сразу к домику. Как ни странно, даже с помутившимся от душевной боли сознанием я заранее просчитал их ходы, поэтому поспешил покинуть дом, не позволив Бени последовать за мной. Его отчаянный вой еще долго отзывался эхом в моей голове, пока я бродил по пустынным улицам города.

Теперь уже и не вспомню, где пропадал днями и ночами, в каких отелях оставался на ночлег вдрызг пьяный, я не отдавал отчета своим действиям. Но никогда не забуду, как плечи сотрясались от рыданий на мосту набережной, как пальцы до боли сжимали железные перила, как невидящим взором я уставился на мутную воду речки, а кожа покрывалась мурашками от дуновения прохладного ветерка и страшных мыслей, которые мне словно кто-то нашептывал на ухо.

Каким бы сильным я ни считал себя все эти годы, в тот самый миг в душе будто что-то надломилось. Казалось, я перестал существовать. Больно, очень больно .

Когда я наконец позволил друзьям меня найти, то был вынужден выслушать в свой адрес бесконечный поток брани и всяческих упреков. На секунду я даже решил, что Серега меня ударит — для чего-то же он вскинул в воздух сжатый кулак.

Я не шелохнулся, убеждая самого себя, что заслужил хорошей взбучки. Вместо этого друг притянул меня к своей груди и обнял так крепко, что затрещали все кости, не испытывающие нагрузок уже очень давно.

Знаю, ребята приняли мой поступок за очередную истерику, и тогда впервые за последние дни я испытал укол совести. Зацикленный на собственных страданиях, я напрочь отказывался признавать, что рядом со мной всегда были те, кому небезразлична моя судьба. В отличие от парня, который добровольно принял решение не в мою пользу. Я попросту неправильно расставил приоритеты.

В отъезде Алмаза винить кого бы то ни было не имело смысла. Возможно, все к этому шло с того самого дня, как он вышел из комы спустя полтора месяца. Врачи на наши вопросы отвечали односложно и на своем профессиональном языке объясняли, что каждый случай индивидуальный и нет ничего опасного, если пациента продержат в коме дольше положенного времени. Меня же трясло почти каждую минуту, когда уже прошел месяц со дня трагедии, а нас продолжали держать в неведении.

Даже вспоминать страшно, с какими мыслями мне приходилось засыпать и просыпаться в те адские дни. Я буквально похоронил Алмаза, отказываясь верить, что когда-нибудь он очнется. И только друзья не позволяли мне впасть в уныние и опустить руки.

После длительного пребывания в коме Алмазу требовался особенный уход и долгая реабилитация. Это значило, что нам стоило набраться терпения, потому что процесс восстановления считается далеко не простым. Но тогда, охваченный эйфорией, я плакал от счастья и не задумывался, с какими ужасами нам придется бороться в ближайшее время.

Я сам лично организовывал перелеты за границу, где он проходил лечение в самых востребованных клиниках. Благодаря современным технологиям Алмазу довольно быстро помогли восстановиться без серьезных последствий для организма. Он буквально заново учился разговаривать, ходить и питаться, а чтобы поднять руку, требовалось приложить немало усилий.

Глядя в некогда сияющие глаза моего всегда оптимистичного и милого парня, я с трудом сдерживал вопль ужаса. Физически ощущал его боль точно свою собственную и не мог найти в себе силы справиться с накатывающей на меня волной паники.