Черное сердце - Сильвия Аваллоне

– Ты путаешь с тетей из Равенны… – сказал отец.

– Везде есть телевизор!

– Если на то пошло, везде есть асфальтированная дорога.

Эмилия понуро присела на ступеньку винтовой лестницы – такого подвоха она не ожидала. Ее не волновала ни крошечная ванная комната, выходящая на северную сторону – практически ледник, ни спальня без электричества. Она привыкла жить в спартанских условиях и никогда не жаловалась. Там, где она побывала, не принято привередничать. Бытовые неудобства ее не смущали, но телевизор – не удобство, а спасение. Спасательный круг, который удерживал на плаву, когда нарастало напряжение, когда депрессия захлестывала и тянула вниз, на дно.

– Что за трагедия? – Риккардо стоял у лестницы, нацепив обезоруживающую улыбку. – Будешь больше читать!

Эмилия скорчила кислую мину. В памяти всплыл случай, когда ее уговорили посетить практикум по креативному чтению и письму; она пошла туда только ради обещанного бонуса. Вела семинар дама средних лет, писательница. Из нее бил фонтан ярких слов, положительных эмоций, радужных грез. В середине второй встречи Эмилия, почувствовав нестерпимый зуд, не выдержала и подняла руку: обычно помалкивавшая, она решила прервать этот поток розовых соплей.

– Говорите, слова залечат наши раны? Спасет чтение книг? За идиотов нас держите? Вы поживите-ка в нашей шкуре, хоть денек.

Марта ее поддержала. Сунула в рот два пальца и оглушительно свистнула. Все закричали, зааплодировали. Возмущенная писательница покраснела как рак, встала и с гордым видом вышла из класса. Марта обняла Эмилию за плечи, поцеловала за ухом, и это было в тысячу раз лучше бонуса.

– Па, нужно купить телевизор. Прямо сейчас.

– Спуститься в город и вернуться обратно? Если так, то сначала надо найти электрика: здесь нет антенны.

– Но я не засну без телевизора.

– Я же говорил, что это безумие, – покачал головой отец. – И психолог, и социальный работник говорили тебе… Поедем домой.

– Какого черта?! – закричала Эмилия.

Лицо перекошено, глаза распахнуты. Хрупкий сюжет ее жизни повис над пропастью, и она жутко боялась сорваться вниз.

– О каком доме ты говоришь?

Риккардо сохранял невозмутимость и пытался успокоить Эмилию.

– Всего на пару ночей, ничего не случится.

– Я никогда, никогда не вернусь в Равенну!

– Тогда давай найдем отель на полпути, пересмотрим план.

– Я хочу остаться здесь. – Эмилия чуть не плакала. – Как ты не понимаешь?

– Тогда веди себя как взрослая. – Теперь Риккардо смотрел строго. – Обойдешься без «Большого брата», «Последнего героя» и прочей ерунды. Хватит ныть, займись лучше унитазом. – И он протянул ей бутылку с хлоркой.

Оба молча, с остервенением принялись за уборку. Риккардо убедился, что телефон на кухне ловит сеть и что плита, водонагреватель и холодильник работают. Эмилия обломала блестящие лиловые ногти об кафель в ванной, соскребая черноту со швов плитки. У этого родственника Альдо, думала она, своеобразное представление о чистоте.

Покончив с уборкой в ванной, она прошла в комнату, которая должна была стать ее спальней: обои в цветочек с пятнами сырости, сидящая на стуле пластмассовая кукла с растерянным взглядом стеклянных глаз, мрачная кровать резного дерева, навевающая мысли о католической школе-интернате или о супружеской паре, давшей обет целомудрия.

«Я не смогу здесь заснуть», – подумала Эмилия. Она приподняла латунный подсвечник на тумбочке у кровати, где лежали свечи и спички, которые надежный родственник – он не станет болтать лишнего – оставил, чтобы победить ночь. Эмилия долго рассматривала их, размышляя о том, что борьба будет нелегкой.

Вошел Риккардо, принес подушки, матрас, старые льняные простыни, шерстяное одеяло, которое весило тонну, и вместе они застелили кровать, подмели скрипучие деревянные половицы, предпочитая заниматься делом, чтобы не поссориться. Садом, который превратился в джунгли, и чердаком, заросшим паутиной, они займутся позже. Пока же они с наслаждением вдыхали теплый, фальшиво весенний каштановый аромат, проникавший в дом через все окна вместе с моим взглядом.

Они закончили, когда солнце скрылось за горой Кресто.

– Давай перекусим, – сказал Риккардо, – и я пойду.

При словах «я пойду» Эмилия почувствовала, как земля уходит у нее из-под ног. Она неохотно спустилась вслед за отцом по узкой лестнице в кухню на первом этаже, которая, как все кухни в Сассайе, была сырой и темной и скорее напоминала погреб.

Эмилия помогла отцу нарезать хлеб, разложить на нем ломтики ветчины, кусая губы, чтобы не вырвалось: «Останься». Они уселись с бутербродами на диван, тот самый, на котором тетя Иоле проводила часы, дни, годы без телевизора. Неужели так бывает? Сидя в прямоугольнике света, падающего от окна, они молча жевали и глотали, не в силах заговорить.

Возможно, подумала Эмилия, он тоже переживает «травму сепарации». Одно из любимых выражений Вентури и, конечно, писательницы. Забавно, с какой легкостью эти успешные дамы, сделавшие карьеру честь по чести, определяют любую проблему. Эмилия хотела бы снова пойти на творческий семинар и поднять руку: «Синьора Чтение-Нас-Лечит, что вы подразумеваете под „травмой сепарации“? Вы можете объяснить мне, черт возьми, что она означает? Только конкретно?» Каждый раз, когда Эмилия слышала эти слова, они казались ей холодными, бессмысленными. Ей просто было больно. А боль горяча. Она сжигает тебя, уничтожает до основания.

Бутерброды не доели, потому что были не голодны. Выпили по стакану ледяной воды. Отец попытался пошутить:

– Ради такой воды стоит жить в Сассайе! – Риккардо разглядывал стакан. – Попробую сварить кофе, интересно, как получится.

Это так естественно, что взрослая дочь хочет жить одна, да еще в таком месте и в таком доме, который сама выбрала и упорствовала в своем выборе до последнего. Но правда в том, что естественного в их истории не было ничего.

– Кофеваркой не пользовались лет пятнадцать.

Пятнадцать лет… в них все дело. Если быть точным, четырнадцать лет, четыре месяца и девять дней.

Они подождали, пока сварится кофе. Положили в него побольше сахара, но вкус все равно был отвратительный. Отец поставил две фарфоровые чашки в раковину, аккуратно повесил кухонное полотенце. Затем, грустно улыбнувшись, сказал:

– Мне пора. Четыреста километров – путь не близкий. Вдруг будут пробки, боюсь опоздать на ужин, о котором тебе говорил.

– Не оправдывайся.

Они привыкли жить не вместе – так сложилось, но теперь они сами сделали свой выбор. Эмилия почувствовала, как заныло в груди. Боль, однако, ощущалась по-новому – с примесью адреналина.

Риккардо взял с комода бумажник, часы и ключи от машины.

– Послушай, – он решил дать ей указания, – не теряй времени, займись делом. Завтра утром отнеси в город резюме. И пользуйся тем, что есть связь: звони, если что. Оставь свою гордость, не артачься. Четыре часа – и я буду здесь.

– Я справлюсь, – твердо сказала Эмилия. Она