Волчье счастье - Паоло Коньетти

машины, среди груды грязных тарелок, он по-прежнему казался благородным, немного странным и отчужденным, словно только что сошел с гор и просто заглянул сюда поздороваться.

Жарко, шеф?

Да здесь настоящая сауна.

Хочешь пива?

Не откажусь.

Сильвия забрала с кухни взбитые сливки и вернулась с бокалом холодного пива. Запустив посудомоечную машину, Фаусто взял у нее пиво и сделал большой глоток. На усах осталась пена. Вдруг послышался гул — глухое бормотание, вобравшее в себя шум голосов в ресторане. Сильвия насторожилась.

Что это? Неужели гроза? Разве в январе бывают грозы?

Это снежная лавина.

От лавин всегда такой гул?

Иногда. Если два-три дня подряд валит снег, а потом теплеет, с гор спускаются лавины.

Сильвия вышла на террасу посмотреть. Вгляделась в горы, которые теснились к северу от Фонтана Фредда. Прислушалась к гулу, к рокоту снега, который звучал густым басом. Над склоном взметнулся белый вихрь. Потом еще один — и обрушился каскадом. С вершин мчался снег, он рвался вниз с угловатых уступов, катился, гонимый собственный тяжестью, по каменистым хребтам, следуя их очертаниям, и громоздился у подножия. Спустя минуту Сильвия увидела в ложбине между сутулых склонов настоящую лавину. Сверкнула молния. Выждав мгновение, зарычал гром, глухо и раскатисто. С угрозой. Снег мчался вниз, кружась и подминая все на своем пути; наконец он угомонился. На склоне чернел длинный, размашистый след, словно это была стена, с которой облупилась краска. Скрестив руки на груди, Сильвия смотрела вдаль.

5. Ветер вечером

Вечером Фаусто пригласил ее к себе. Он снимал дом, типичный для 1960–1980-х годов: окна с узорными наличниками, на спинках стульев вырезаны сердечки, повсюду вышивки со звездочками. Он напоминал ему хижины, которые построили внизу, в долине, для лыжников, когда лавины сходили не так часто, а теперь, заброшенные, они ветшали. Фаусто нравился его домишко — казалось, именно здесь можно начать жизнь сначала, храня надежды и расставшись с разочарованиями. Он не привез с собой никаких вещей, кроме домашних тапочек, которые приютились у порога, нескольких книг, стоявших на полке, радиоприемника и тетради. Сильвия сразу заметила ее на столе.

Ты пишешь?

Когда есть время.

Что ты пишешь?

Фаусто взял с полки свою книгу, изданную несколько лет назад. Рассказы о несостоявшихся парах. О мужчинах и женщинах, которые наскучили друг другу, об их изменах и расставаниях; или они не расставались, а продолжали жить вместе лишь ради того, чтобы причинить друг другу еще больше боли. Раньше Фаусто занимала эта тема, но теперь ему казалось, что рассказы написал не он, а кто-то другой. Сильвия листала книгу.

Ты ведь уже не работаешь в книжном магазине?

Нет.

Эта книга недолго была в продаже.

Почему?

Никто не покупал ее. А потом издатель разорился.

И после этого ты ничего не писал?

Книги — нет.

Кивком головы Сильвия указала на тетрадь.

Можно посмотреть?

Смотри, если почерк разберешь.

Осенью Фаусто набросал несколько очерков. Он отправлялся на прогулку с тетрадью в рюкзаке и, прошагав два или три часа, поднимался повыше в горы, выбирал место, откуда открывался красивый вид, садился на камень и пытался передать словами то, что видел вокруг. С первой же прогулки Фаусто понял, что ему еще долго предстоит оттачивать мастерство. Он чувствовал себя музыкантом, сменившим стиль или, возможно, даже инструмент. Он не знал, удастся ли сделать из этих очерков что-то законченное, ему просто нравилось писать, и вдобавок он устал от историй о мужчинах, женщинах и любви.

Вот этот отрывок, сказала Сильвия, ночная река и олень, который пришел пить. Ты в самом деле видел это?

Да. Мне нравится ночевать в лесу.

В лесу?

У меня есть теплый спальный мешок. В конце лета это моя традиция. Когда лето клонится к концу, люблю ночевать под открытым небом.

Красиво ты тут все описал.

Ты правда так думаешь?

Да, хороший отрывок. В нем есть тайна, которая остается тайной.

Сильвия здесь, в этом доме. Листает его тетрадь.

Они занялись любовью — на своем особом языке, который постепенно усвоили и который знали лишь они одни. Слушали ветер, опять загудевший за окном. Фаусто пошел подбросить дров в печку: в трубе выл ветер, пламя подпрыгивало. Он вспомнил, что где-то есть бутылка вина, отыскал ее и, прихватив два стакана, вернулся к Сильвии. Она сидела в кровати, прислонившись спиной к изголовью. Накинула на голые плечи свитер. Фаусто стал разливать вино, и ему захотелось рассказать, как так вышло, что он стал писателем.

Знаешь, кто погубил мою жизнь? Джек Лондон. Я понял, что у меня тоже есть о чем рассказать, и уцепился за эту мысль. Писать, пить вино, едва сводя концы с концами. Встречаться с девушками, с какими встречаются писатели.

Что это за девушки?

Сумасшедшие.

Протянув Сильвии стакан, он залез в кровать.

В двадцать лет это казалось захватывающим. Было здорово чувствовать себя человеком, который следует призванию.

Призванию?

Я бросил университет — думал, что ничему там не научусь. Стал читать книги, которые удавалось достать. Писал ночами, писал в метро и в кафе — это означало следовать призванию.

Я не знаю, что такое призвание.

Серьезно?

Я всегда следовала за другими людьми. И немного доверяла случаю. Наверное, я следовала чужим призваниям.

Однако же ты сама приняла решение приехать сюда.

Это правда.

Знаешь, что я сделал, когда получил авторские экземпляры этой книги?

Что?

Пошел за новым паспортом. Сказал, что прежний потерял. В графе «профессия» поставил: «Писатель». Даже книгу захватил с собой в качестве доказательства.

Сильвия засмеялась. Фаусто допил вино — «за славное прошлое».

Выходит, потом ты бросил писательское ремесло, сказала Сильвия.

Да и нет.

То есть?

Я научился сводить концы с концами. Любопытно. Что это значит?

Это слишком грустная история для такого чудесного вечера.

Пожалуй, я догадываюсь, что ты имеешь в виду.

Потягивая вино, они болтали, пока бутылка не опустела. Фаусто нравилось разговаривать с Сильвией в темноте ничуть не меньше, чем заниматься с ней любовью. Эта чужая хижина, которая сдавалась туристам, теперь казалась ему домом, а кровать с резными рождественскими узорами — их кроватью, и комоды тоже, и стаканы, и таким уютным был запах их тел, который простыни вобрали в себя.

У Сильвии слипались глаза.

Когда я работала в книжном магазине, она сказала, лежа на боку, я нашла там одну детскую книжку по географии. В ней говорилось, что подняться в Альпы на несколько тысяч метров — все равно что отъехать к северу на тысячи километров.

Правда?

Да. В