Повесть о самурае - Дмитрий Иванович Богуцкий

несли службу, –  торгашами. Не в лицо, конечно. И за задвинутыми дверями. Служба там была, само собой, куда менее почетна, чем у Парадных ворот, через которые въезжал и выезжал за пределы замка наш князь.

Но все, что вывозят из замка, описывается. И то, что ввозят, тоже. Я и сам это знал, кстати. Но спасибо простуженному приказчику, что напомнил.

Глава 2

Честь, от которой не уклониться

История о том, что не всякая честь по чести честна.

Начальник воротной стражи, господин привратник, встретил меня неласково:

– Я слышал, господин Исава, вам следует приготовлять себя к одному важному делу, а не носиться по замку, вызывая дикие слухи.

Никогда он не называл меня господином. Он вообще обычно со мной не говорил. А тон не изменился, все такой же надменный. Ну так кто он, а кто я? И конечно, он был Воякой, иначе я бы не отважился явиться сюда.

Но гордость моя была в смирении. Я поклонился и подтвердил его удобное объяснение:

– Простите, господин привратник. Именно оное приготовление привело меня сюда к вам, как к признанному знатоку. Есть детали, которые темны для меня, и я просил бы вас прояснить их светочем вашего опыта.

Привратник несколько удивился, оглянулся, окинул взором воинов воротной стражи, занимавших весь первый этаж слева от ворот. Те всеми позами своих тел показывали, что вовсе не интересуются нашим разговором и совершенно ничего не подслушивают. Тогда господин привратник пригласил меня наверх, в надвратное помещение, где было у него свое место.

Он сел за столик, указал мне место на полу напротив, где я сел на пятки и колени, как подобает просителю.

Мы оба слышали, как на воротной галерее над потолком этой комнаты ходит часовой.

– Чем могу помочь, господин Исава? –  почти как у равного спросил он. Он никогда не допустил бы такого на людях, но наедине снизошел до моего особого положения. –  Признаться, –  добавил он, –  недоумеваю, чем могу вам помочь, ведь вас избрали за обладание определенным опытом. Все рассчитывают, что вы справитесь лучше кого-то другого.

– Я осмелюсь просить вашей помощи в другой области. –  Я совершил приличный моей просьбе поклон. –  Я слышал, все, что попадает и покидает замок, описывается.

Он бросил на меня быстрый взгляд, внезапно вскочил, подошел к лестнице вниз, бросил туда быстрый взгляд, затем вернулся на свое место.

Я понял: он допускает, что нас подслушивают.

Негромко он произнес:

– Вы действуете с санкции вашего господина? Нет? Вот даже как…

Помолчав, он добавил:

– Вы должны понимать, Исава, ваше особое положение временно и ничем вам не поможет впоследствии.

– Я надеюсь, –  поклонился я, –  найти записи о том, что определенное количество товара, пусть даже в другой упаковке, проходило через эти ворота в неурочное время. Это могло бы…

– Вы думаете, Исава, я сам не знаю, как у меня тут все устроено? –  Господин привратник с едва сдерживаемым гневом уставился на меня. –  Это было пять лет назад! Документы давно переданы в архив.

– В архив?

– Именно туда. Обычным порядком, как всегда заведено.

Архив. Логово Лизоблюдов.

– Исава, вы же не намереваетесь влезть в это лисье гнездо? На что вы надеетесь? На приезд ревизора Ставки? Думаете, мы сами не пробовали что-то найти? Я знаю дату документа. Я даже знаю, кто это был. И что с того? Такая свара пред лицом ревизора приведет не к одному сэппуку, а к десятку. А может, и казням.

– Кто это был? Кто передал это все, э-э… тому человеку?

Привратник, прищурившись, смотрел на меня, пока я не начал ежиться на своем месте и совершенно непроизвольно поклонился.

– Ты слишком много знаешь, Исава, –  зло процедил он через узкие губы. –  Садовник чересчур много тебе доверил. Я могу это понять: он подобрал тебя, взяв за тебя ответственность, ты воевал рядом с ним, но сейчас времена переменились. Ты просто опасен для него теперь, понимаешь ты это, тупой служака? И просто из благодарности за все предыдущие благодеяния твоего господина тебе лучше покончить с собой. После того, как закончишь начатое.

Похоже, он прав. И мне придется так поступить. Просто из человеческой благодарности…

Он указал мне на лестницу сложенным веером, и я молча поднялся и пошел вниз. Он спускался следом, и я чувствовал спиной его ледяной взгляд.

Я уже выходил из башни, когда он бросил мне вслед во всеуслышание:

– Господин архивариус хвастает, что обладает свитком времен Адзути, в котором интересующая вас тема описана исчерпывающе. Я думаю, он не откажет вам в вашем положении, господин Исава.

Я поклонился ему, прежде чем покинул это место навсегда.

* * *

Архив! Оплот Позолоченной молодежи, читателей поэтических сборников времен Хэйан, коллекционеров свитков, ценителей августейших автографов, игроков в рэйки и го, подвижников ложных записей, мастеров путать документы, двухвостых неуловимых интриганов, зубастых лихоимцев, нечистых на руку и сердце, шептунов в уши вышестоящих, ничем не доказавших свою мужественность женоподобных ценителей романов о царевиче Гэндзи. Лисы во плоти, никогда не снимающие маски приветливости, –  так называл их господин старший садовник в беседах без посторонних.

Я вошел туда, ежась, предчувствуя, что буду сожран мгновенно и без остатка, и кости мои сгинут неведомо где, и монах над ними сутру не споет.

Я замер перед раздвижной дверью в эту обитель зла в главном здании княжеского дворца, слева от Зала аудиенций, робко заглянул внутрь, а внутри кипела работа.

Десяток юношей в изысканной одежде разбирали груду сваленных у входа пачек из сложенных в учетные тетради длинных полос дешевой пожелтевшей бумаги. Шипя сквозь зубы, они поднимали очередную отсыревшую после хранения в башне тетрадь кончиками отточенных ногтей или чихали от пыли на пересохших покоробленных сгибах, читали пометку о дате, складывали в стопы, откуда их перетаскивали поближе к человеку, возглавлявшему это заведение, человеку с большой красной печатью.

Тетради пред лицом его быстро пересчитывали по числу лунных месяцев, два писца на коленях перед низкими столиками вносили одинаковые пометки в две учетные ведомости, затем пачки перевязывали тканью и они попадали под тяжелую длань руководителя, чтобы оставить на белой ткани красный след ответственной печати.

Главный архивариус в окружении высокопоставленной прислуги работал не покладая рук.

Он меня первый и заметил.

Словно волна пробежала от него ко мне, по мере того как писари оборачивались вслед начальственному взору. Работа прекратилась, наступило молчание.

Архивариус поставил печать в нефритовую тушечницу в форме жабы и указал сложенным веером в мою сторону одному из писцов за столами.

Тот, поклонившись, с достоинством поднялся,