BASE 66 - Йефто Дедьер

Чтобы удостовериться, что при поворотах я возвращаюсь в первоначальное положение и не поворачиваюсь слишком намного, я фиксировал взгляд на каком-нибудь объекте на земле. Это мог быть дом, угол рощи деревьев или что-то подобное. Я поворачивал на четверть оборота налево, опуская левую руку. Чтобы остановить поворот, я немного раньше, чем повернуть на нужный угол, опускал правую руку, возвратив левую в исходное положение. Затем, возвратившись в первоначальное положение, я делал такой же поворот, но направо. Справившись с поворотами на четверть оборота, я перешёл к обучению поворотам на 360 градусов. Тут развивается большая скорость поворота, и важно остановиться в нужный момент, не повернувшись по инерции еще градусов этак на 180. Один поворот налево, стоп! Один поворот направо, стоп! Один поворот налево, стоп! Позже я узнал, как сделать переднее и заднее сальто, стабильно падать спиной вниз и делать бочки.

При подготовке к прыжкам на RW (Relative Work, групповая акробатика), которые состоят в построении формаций (фигур в свободном падении) из различного количества парашютистов, от двух до 250, меня учили тречке (tracking). Положение тела, нужное для этого, похоже на позу лыжника, прыгнувшего с трамплина: руки вдоль тела, туловище прогнуто вверх, носки ног оттянуты, голова и плечи опущены, и ты со свистом несёшься как можно более горизонтально. Чем больше участников прыжка, тем раньше они должны развернуться друг от друга и перейти в тречку, перед тем как раскрывать парашюты. Четыре парашютиста могут начать «тречить» на 3000 футов, восемь — на 3600 футов и т. д. Прыгая в больших формациях из 50–60 человек, важно быть дисциплинированным и оставаться в пределах собственного сектора воздушного пространства, как подлетая к формации, так и во время тречки, или может быть серьезная неприятность. Врезавшись с приличной горизонтальной и вертикальной скоростью в другого парашютиста, можно получить два мёртвых тела.

Мои прыжки «на тречку» получались хорошо, и вот я был готов к первому прыжку на RW. Я впервые увижу другого парашютиста, падающего рядом со мной! Моим партнером в прыжке был инструктор Стефан Олссон по прозвищу Сол. Сол сделал 700 прыжков и считался опытным в групповой акробатике. Мы должны были одновременно прыгнуть с 10 000 футов, и моя задача состояла в том, чтобы подлететь к Стефану и осторожно взять его за руки. На 4000 футов мы собирались отпустить друг друга, «тречить» в противоположные стороны и раскрыть наши парашюты. После прыжка я написал в парашютной книжке: «Я состыковался с Солом и был вознагражден большим влажным поцелуем, отпустил его на 4000 футов, тречил, очки с меня соскользнули, ничего не видел, поэтому тречил плохо». Прыжок я провалил, потому что тречил недостаточно далеко. С очками на подбородке на скорости 120 миль в час я был фактически слеп, потому что глаза у меня слезились, и решил раскрыть парашют.

Теперь я понимал, почему опытные парашютисты говорили мне, что групповая акробатика — фантастическая вещь. Свободное падение больше чем минуту со скоростью 120 миль в час вместе с хорошими друзьями — это нечто такое, что я желаю каждому испытать хотя бы раз в жизни. Вид лица друга, искаженного сильным потоком воздуха, может заставить даже самого угрюмого человека смеяться до слёз. Те, кто открывает рот в падении, похожи на каких-то морских иглобрюхих, когда воздушный поток заполняет полость рта. Посмотрев свои фотографии, сделанные в падении, они обычно никогда так больше не делают. А если падать с закрытым ртом, поток прижимает щеки к глазам, придавая парашютисту вид некоего чёрта с квадратным лицом.

Что меня прямо-таки интриговало в групповой акробатике, так это возможность управления своим свободным падением. Вытянул ноги — и ты летишь вперёд, вытянул руки — назад. Даже скоростью падения можно управлять, прогибаясь. Чем больше ты прогнут, тем быстрее ты падаешь, и наоборот. Это очень важно в формациях, где все должны быть на одной высоте. Если один парашютист падает на полтора фута выше группы остальных, то стоит ему прогнуться ещё немного, и он окажется на одном уровне с другими и сможет сделать захват за них. Чтобы ещё больше усложнить групповую акробатику, природа создаёт людей различных размеров и формы. Высокий и худой, низенький и пухлый — каждый имеет свою скорость падения. Теоретически камень и перо падают с одинаковой скоростью — но в вакууме. Мы же падаем в воздухе, и его сопротивление становится очень важным. Четыре человека разного телосложения должны сделать хотя бы несколько прыжков вместе, чтобы падать на одной высоте, не имея необходимости при этом постоянно думать, как же это сделать.

В тот же день я сделал еще три прыжка на RW с опытными парашютистами. От прыжка к прыжку моя техника улучшалась, и я невольно сравнивал себя с птенцом, который учится летать. Поначалу я был нерешителен и чрезмерно осторожен в движениях.

С началом прыжков на RW свободное падение в моих глазах перешло в другое измерение. Передо мной открылся новый мир неба. Раньше я только смотрел на него изнутри пассажирских самолетов, а теперь оказался в нём самом, на его просторах, свободно падая на высокой скорости.

После 69-го прыжка я принял участие в бугах. В данном случае буги — не танец, а карнавал парашютистов. Мои первые буги назывались «Геркулес Буги-82». Организаторы сумели уговорить шведские ВВС сдать в аренду один из их транспортных самолётов C-130 «Геркулес». «Геркулес» берёт на борт 20 тонн груза, это могут быть и автомобили, и лёгкие бронированные машины. Парашютистов в него помещается целых 85. Самолет имеет широкую рампу для входа и въезда внутрь, если опустить которую, то с неё одновременно могут прыгнуть 25 человек. «Геркулес» поднимается на 13 000 футов всего за 10–12 минут, что парашютисты очень ценят. Для прыжков на бугах, продолжавшихся четыре дня, зарегистрировались парашютисты из 15 стран, а в общей сложности их было 600. Мы спали в палатках или трейлерах на дропзоне. В одном углу разместились голландцы, в другом — британцы, а в третьем — французы. Турбовинтовые двигатели «Геркулеса» ревели с раннего утра до позднего вечера. По вечерам мы развлекались тем, что пили пиво в огромных количествах, и играми вроде жонглирования, построения человеческих пирамид, фрисби и тряпичных мячиков.

Мы также арендовали F-28 у шведской авиакомпании «Линиефлюг». Там были несколько удивлены, когда организаторы буг настаивали на том, чтобы снять с этого самолета все сиденья, ковры и дверь. Парашютисты сидят на полу самолета, чтобы их втиснулось туда столько, сколько возможно, и двери только мешают. Я особенно любил добавлять новый самолет в список тех, с которых прыгал. В Сконе была только Эстер — Cессна-205, в которую помещалось пять парашютистов. Несколько раз я прыгал с Cессны-206, а теперь мог добавить в мой список еще две модели — C-130 «Геркулес» и F-28 «Фоккер Фэрчайлд».

За четыре дня было сделано больше 4000 прыжков, и не сообщалось ни об одном серьезном несчастном случае. Мои самые весёлые воспоминания от буг состояли в том, что однажды группа девушек внезапно начала раздеваться в самолете на высоте 12 000 футов. Они сняли каждый предмет своей одежды по отдельности, пока на них не остались надеты только парашюты. Само собой разумеется, мы искренне приветствовали их инициативу. На 13 000 футов рампа опустилась, и все они выскочили. Военный инструктор-парашютист, не представлявший, что в самолете могут находиться так скудно одетые леди, долго не мог вернуть на место отвисшую челюсть. Их прием после приземления был более чем восторженным.

Новые друзья из высшего света

Большинство моих друзей поступило в университет Лунда. Я думал изучать журналистику, но мои школьные отметки были хуже, чем требовалось для приёма на эту специальность. Ничто иное в университете не интересовало меня настолько, чтобы потратить на это три или четыре года. После глубоких раздумий я решил поехать за границу.

Едва я вспомнил о замечательном Рождестве, которое наша семья провела в дельте Луары, когда мне было 15 лет, моим естественным выбором стал Париж. Тогда, после посещения красивых замков Шанонсо, Шамбор и Шомон, я впервые попробовал и сразу же влюбился во французское фирменное блюдо — устрицы! В Швеции я слышал ужасные истории о том, как французы ели живых устриц. Я воображал, как бедные животные ползают взад и вперед по тарелке, крича: «Помогите!». Когда же на столе передо мной оказался поднос с устрицами, оказалось, что они спокойно лежат там, дожидаясь, пока их съедят. Если они и были живыми, то не показывали этого. Я съел дюжину fines de claire № 5, и до сих пор это мой любимый вид устриц, и по размеру, и по вкусу. Ам! Мммммм. Ам! Ммммм.

Я послал письма 200 шведским компаниям с филиалами во Франции в надежде получить там работу. Довольно скоро я стал получать ответы; к сожалению, все они оказались отрицательными. Тон писем был учтивым, но твёрдым. «Дорогой г-н Дедьер, мы благодарим Вас за Ваш интерес, но, к сожалению, сообщаем, что у нас нет вакансии, которую мы могли бы Вам предложить. Мы желаем Вам удачи в дальнейшем поиске. Искренне Ваш…» После больше 50 отрицательных ответов я получил один положительный, от «Гамбро», шведского изготовителя оборудования для почечного диализа. Я понятия не имел, что я могу там делать, но предполагал что-то вроде офисной работы, потому что работать на «Гамбро» я должен был три месяца, которые секретарь был в отпуске. Проблема моего проживания решилась, когда женщина, которая меня наняла, написала другое письмо, в котором «была счастлива сообщить», что фирма нашла мне комнату рядом с Лa Бастиль. Моя зарплата была установлена равной минимальной зарплате во Франции — 5000 франков в месяц. Я не думал, что этого хватит на многое, и попросил маму помочь мне купить хорошую костюмную рубашку и соответствующий галстук. В такой экипировке я мог бы также произвести хорошее первое впечатление. Как будто одного хорошего сообщения было недостаточно, прибыл и другой положительный ответ, на сей раз от фирмы «Фаси», где спрашивалось, смогу ли я начать работать как стажер к концу сентября. Ответ от «Фаси» был написан неразборчивым почерком на маленькой белой карточке и подписан Стелланом Хорвицем, исполнительным директором компании. Сосчитав все вещи, которые нужно было взять с собой, я решил путешествовать поездом. Билет я купил в спальный вагон, чтобы можно было спать всю дорогу. Мама проводила меня до станции, чтоб помахать рукой на прощание. Это было грустное прощание, потому что я не знал, когда увижу ее снова.