BASE 66 - Йефто Дедьер

В день перед прыжком папа и его сокурсники должны были показать, что они освоили PLF, действия в особых случаях и отделение от самолёта. Под внимательными взглядами двух инструкторов они должны были сделать четыре правильных приземления с висящего на верёвке кольца. Папа проделал всё в лучшем виде, что было просто здорово, поскольку являлось самой трудной частью обучения. На нём была надета подвесная система с запасным парашютом на животе, и далее нужно было проверить, как студент действует в чрезвычайной ситуации. Скерис попросил, чтобы папа представил, что купол не раскрылся вообще.

«Каково ваше решение?» — хотел он знать.

Папа схватил кольцо запасного парашюта, сильно сжал ноги вместе и решительно дёрнул кольцо. Это были правильные действия при полном отказе, ужасающей ситуации, когда купол не раскрывается даже частично. После демонстрации действий еще в нескольких особых случаях настало время для отделения от самолёта. Папа поднялся в макет самолета и принял нужное положение. По команде Скериса он сильно оттолкнулся и приземлился на мат, лежащий на земле. Он был должен проделать это несколько раз, прежде чем его выход был одобрен. После прохождения всех практических испытаний оставались только теоретические. Инструкторы хотели удостовериться, что нет чего-то такого, что студенты поняли неправильно и что могло иметь опасные последствия в воздухе. Папа и его три сокурсника прошли письменный тест, и Скерис со старшим инструктором объявили, что они готовы к первому прыжку. Остальная часть дня прошла в подготовке снаряжения к завтрашнему прыжку.

Когда на другой день мы с мамой добрались до поля Ринкабю, расположенного немного южнее города Кристианстад, папа уже собирался прыгать. Инструктор проверил его снаряжение и откалибровал AAD (Automatic Activation Device, прибор автоматики раскрытия). Эта небольшая коробка на запасном парашюте спасла много жизней. AAD определяет высоту по атмосферному давлению, измеряемому встроенным в него барометром, и срабатывает, если парашютист находится на высоте 1000 футов ещё в свободном падении, то есть без раскрытого купола.

Папа помахал нам, влезая в маленькую Cессну-205, которая доставит студентов на высоту прыжка — 2000 футов. Пилот рулил к взлетно-посадочной полосе, и мы наблюдали, как небольшой самолет взлетел с характерным гудением. Папа был должен прыгать последним. Инструктор, стоящий рядом со мной, сказал, что будет два захода, в каждом из которых прыгнет по два студента. Взглядом я следовал за самолетом, поднимавшимся на 2000 футов. Внезапно появилась чёрная точка, падающая от самолета, а десять секунд спустя — другая. Два студента совершили прыжок в мир парашютистов. Я был очарован красивым видом и думал про себя: «Однажды я это попробую».

Пока я мечтал, подошла очередь папы. Самолет приблизился с южной стороны. Я лёг на землю, чтобы лучше видеть. Едва я увидел его падение из самолета, как, открывшись, расцвел купол. Папин купол. Он сделал это: после свободного падения приблизительно 165 футов его купол раскрылся, как надо. Но ему еще оставалось сесть. Выглядело так, как будто он приземлится в конце поля. Я видел, как примерно на 150 футах папа подготовился к приземлению. Ветер был слабым, и купол снижался практически вертикально. Папа мягко приземлился на высохшую на солнце траву.

Он собрал купол и пошёл к ангару, где должен был его уложить. Мы встретили его на полпути. Мама и папа долго обнимались; у мамы упала гора с плеч, поскольку ее муж остался жив, а папа был взволнован тем, что смог совершить в его возрасте. Я спросил его, как всё прошло, и он ответил большущей улыбкой. Оказалось, он ничего не помнил с момента отделения от самолета до того, пока благополучно не повис под раскрытым куполом.

Скерис сказал нам, что он все же должен встретить кого-то, кто помнил бы детали своего первого свободного падения. Мозг очень занят, будучи загружен новыми впечатлениями, и нуждается в некотором времени, чтобы приспособиться. Поэтому папа ничего и не помнил. В чрезвычайной же ситуации в действие должны вступить рефлексы, отработанные при обучении перед первым прыжком. Папа рассказал, что одним из основных моментов прыжка было снижение под куполом. Он восхищался красивым видом и наслаждался тишиной, которую он назвал «странной». Купол не издавал никакого звука, медленно приближаясь к земле. Различие между прыжками в Бельгии в 1944 году и его первым прыжком в Ринкабю было в том, что не надо было волноваться, не застрелят ли его немецкие солдаты.

В ангаре Скерис поздравил папу с первым прыжком. Папа, в свою очередь, поблагодарил Скериса за помощь и моральную поддержку при обучении. Три его сокурсника также успешно совершили прыжки и укладывали в ангаре парашюты. Папа был доволен. Он доказал себе, что ещё кое-что может. Он все еще в состоянии сделать то, что другим кажется невозможным. А ещё он показал научному сообществу в Лунде, что пенсионер может быть активным и, следовательно, полезным.

Спустя месяц после папиного первого прыжка журнал Svensk Fallskarmssport («Парашютный спорт в Швеции») опубликовал статью на четыре страницы о его прыжке в Ринкабю. «Это — история Великого Старика из Сконе», — было там сказано. Одна из фотографий была сделана в Европе, когда папа был молодым десантником, а на другой он забирался в самолет в Ринкабю. Журналист спрашивал, зачем 69-летний пенсионер добровольно прыгнул с самолета, и папа убеждённо ответил: «Чтобы показать, что жизнь не кончается в 69 лет, что нехватка гибкости тела может быть исправлена решимостью и тренировкой, и что если ты уверен в себе, можно совершить то, что кажется невозможным». Статья заканчивалась стихами «Вечерний прыжок в Джорджии», которые папа написал в 1944 году, когда учился парашютно-десантному делу в Форт-Беннинге в штате Джорджия.

Коллеги в отделе экономики предприятий и управления в Лунде поздравили его. Те, кто сомневался в его способностях, притихли. Папа послал копии статьи из Svensk Fallskarmssport президенту университета Лунда и в учреждения, где он просил гранты. Очень скоро у него появился собственный офис в отделе, президент поздравил его, а заявления о предоставлении грантов были внезапно одобрены.

Папа сделал в этом клубе восемь прыжков. Но однажды при посадке по ветру он получил травму спины. После того, как два месяца он носил корсет, доктор посоветовал ему прекратить прыжки. Однако он каждый месяц навещал своих друзей в Ринкабю. Он часто говорил о сильном чувстве товарищества, объединяющем парашютистов. Водопроводчики, сварщики и электрики прыгали вместе с докторами, адвокатами и инженерами. Все были одеты в похожие спортивные костюмы и футболки. Они собирались с единственной целью — прыгать с парашютом, а по вечерам вместе ходили в сауну и готовили пищу.

Я много раз сопровождал папу на дропзону. Я сидел рядом с ангаром, наблюдая за парашютами, летающими в разных направлениях. Время от времени я входил в ангар и внимательно смотрел, как парашютисты укладывали их парашюты. Когда самолет въезжал в ангар на заправку, я влезал внутрь. Сидя в дверном проеме, я воображал, что готовлюсь прыгнуть. Запах авиационного топлива вызывал и радостное возбуждение, и волнение.

Мой спорт

Первый раз я прыгнул с парашютом из маленького спортивного самолета «Cессна-205» за несколько дней до моего восемнадцатого дня рождения. За не сколько часов до прыжка меня охватило сильное волнение, но, как ни странно, я забыл о нем, как только вошел в самолет.

Самолету было 25 лет, раньше он летал в Эфиопии в составе авиации Красного Креста. Чтобы прыгнуть с него, сначала нужно было, держась за подкос крыла, вылезть наружу, встав на подножку лицом по направлению полёта. Это казалось непростым уже из-за встречного потока воздуха, усиленного потоком воздуха от винта, и мои опасения только возросли. Я был очень рад, что трое моих одноклассников прыгнули и остались живы, прежде чем подошла моя очередь.

Я глубоко вздохнул, когда инструктор позвал меня к открытой двери. «Ну — сейчас или никогда», — подумал я. Он помог мне переместиться к зияющему отверстию; парашют был очень тяжелым и громоздким, мешая передвигаться самому. По команде «Приготовиться!» я схватился левой рукой за подкос и быстро перенёс туда же и правую. Почувствовав, что теперь не упаду, я поставил левую ногу на подножку, а правую оставил висеть в воздухе. Из-за рева двигателя и шума винта ничего не было слышно, поэтому заключительную команду инструктора я должен был прочесть по губам. И вот он крикнул: «Пошёл!» Я отпустил подкос, прогнулся и раскинул руки и ноги в стороны.

Я падал по крайней мере 160 футов, прежде чем купол открылся; казалось, что я беспорядочно кувыркаюсь в черную дыру. Парашюту, чтобы открыться, потребовалась только доля секунды. Только я успел поздравить себя с тем, какой я храбрый, что прыгнул с 2000 футов, как спохватился, что это не всё: надо управлять парашютом. С некоторой тревогой я стал искать на земле ветровой конус, указывающий направление и скорость ветра. Когда я наконец его нашёл, стало ясно, что меня уносит от дропзоны и, значит, площадки приземления. Схватив ручки на стропах управления, я повернул купол на сто восемьдесят градусов. Теперь можно было наслаждаться красивым пейзажем. Достаточно скоро, однако, земля приблизилась, и расслабляться опять стало некогда. Когда я решил, что нахожусь приблизительно на 150 футах, я подготовился к приземлению. Напомнив себе не смотреть вниз, я направил взгляд на горизонт. Мои ноги ударились о землю на несколько секунд раньше, чем я думал. Перекатившись, я как можно быстрее встал на ноги. Поток адреналина, захлестнувший меня в этот момент, нельзя было сравнить ни с чем.