За гранью грань - Ольга Романовская

Поддавшись минутному порыву, провела ладонью над пальцами, убирая порезы.

– Глупая ланга! – уже устало повторил навсей. – Наклонись и не двигайся.

Что он задумал? Нахмурившись, осталась сидеть, как была, но темный настойчиво повторил просьбу.

– Ланга боится меня? – На пороге смерти, а все туда же! – Я слаб, ты же видишь.

И я рискнула, наклонилась, чтобы утонуть в черном облаке на-ре. Теперь меня ощупывали, вернее, не меня, а мое сознание. Щекотно! Я не сопротивлялась: понимала, зачем это навсею, поэтому обошлось без боли. Наконец темный закончил и втянул тень обратно. Его трясло; навсей не скрывал стонов. Казалось бы, мелочь, но показательно: мне можно видеть его слабость. Хотя, не спорю, случаются моменты, когда уже не в силах терпеть. Те, во дворе, тоже кричали.

Видимо, доза снотворного оказалась мала, если не действует.

Челюсти навсея пришлось разжимать: их свело судорогой. Зато лекарства проглотил сам: и снотворное, и обезболивающее.

Ресницы дрогнули, с них упала слезинка – побочный эффект боли.

– Ничего, все будет хорошо, – ободрила я и взяла с туалетного столика Алексии ножницы, чтобы подрезать обожженные пряди.

Навсей что-то невнятно пробормотал и заснул. С облегчением вздохнула и занялась прической темного. Помыть бы его нормально, переодеть. Нужно попросить у старшей горничной чистую ночную рубашку и сиделку найти, чтобы мыла, кормила, горшок выносила.

В дверь робко постучались.

Вздрогнула и испуганно покосилась на спящего навсея. Найдет дядя, отец, двоюродные братья – убьют ведь, а я грешным делом успела привязаться. Интересно было бы расспросить о разных вещах, да и жалко его. Наступил на горло собственной гордости и получил наказание хуже смерти. Пленных надлежит уважать, пусть даже окружающие считают иначе.

– Это я, – донесся через дверь приглушенный голос Алексии.

Щелкнул замок, и сестра вошла. Метнула быстрый взгляд сначала на меня, потом на навсея и отчего-то нахмурилась.

– Он мой, – четко обозначила свои права Алексия. – Рано тебе.

Только сейчас поняла, чем вызвала праведный гнев: посмела подстричь волосы. Ну Алексия, ну сестричка! Тебе ли не знать, что я с парнями даже не целуюсь, а ты решила, будто любовника заведу. Нет, кому рассказать – лишиться девственности с пленным навсеем! Представила и едва не умерла от смеха.

– Твой, даже не обсуждается.

Алексия кивнула. Мышцы лица расслабились, но ненадолго.

– Идиотка малолетняя! – всплеснула руками сестра, заметив валявшийся на полу ошейник.

Густо покраснела, не находя слов оправдания. А сестра бесновалась, читая лекцию на тему безопасности.

Ошейник вновь сдавил горло навсея. Алексия не пощадила беднягу, установила максимальный контроль, а меня вытолкала взашей, обозвав безмозглой девчонкой.

Навсей медленно, но верно шел на поправку. Я регулярно проведывала его, к неудовольствию отца, который полагал – место темного за десятью замками под охраной магов-сихийников. Алексии пришлось выдержать нешуточный бой за право оставить себе раба. Разумеется, она ни словом не обмолвилась о постельных планах: любовника-темного отец бы убил. Он и на слугу-то смотрел с подозрением, лично проверил ошейник и выставил кучу ограничений. К примеру, как только верхняя серебряная полоса на ошейнике начнет светиться, сигнализируя о возросшей силе навсея, мне запретят к нему ходить, а самого навсея подвергнут неприятной процедуре частичного лишения дара. Проводить ее могут только магистры, и то собравшись все разом.

Двоюродные братья оказались догадливее отца и быстро поняли, каковы планы Алексии. Они подначивали ее разными пошлыми шуточками, советовали не вестись на «смазливое личико, скрывающее гнилое нутро», а если уж так хочется именно конкретного мужчину, провести ритуал отъема силы. Не знаю почему, но Алексия не согласилась, хотя тогда навсей стал бы абсолютно безопасен. Она и влечение к нему отрицала, будто не пожирала темного глазами. Дошло до того, что Алексия попросила освидетельствовать пленника на предмет мужской силы. Смутившись, попыталась отказаться и получила отповедь: это тоже вопрос здоровья. В итоге, сгорая от стыда, откинула одеяло и глянула на место ниже живота. Навсей находился в сознании, все видел и слышал, но ничем, кроме брезгливой гримасы, недовольства не выказал.

На картинках детородный орган выглядел иначе. Во-первых, сверху он зарос волосами – жесткими, черными. Во-вторых, яички я представляла несколько меньше и уж никак не в виде мохнатых шариков. В-третьих, сам орган заканчивался… Словом, неприлично заканчивался, вызывающе алел. И мне предстояло его щупать. М-да!

Видя мое смущение, сестра усмехнулась:

– В первый раз видишь? А еще лекарь! Хочешь, покажу, что где?

Промолчала и, вздохнув, положила ладонь на основание органа, и не просто так, а особым образом – пальцами вниз. В итоге накрыла примерно две трети. Большой, но в книгах пишут, бывает больше. Напряженный. Не член – живот у навсея. Опасается за мужскую честь? Ох, я гораздо больше боюсь, пальцы дрожат, едва-едва касаюсь. Эх, надо было у трупа потрогать, когда мэтр Дорн предлагал. А я стушевалась. Зато теперь как маков цвет. Ладно, представлю, будто это нога. Если не смотреть, а только щупать, выдержу. Нет, надо смотреть, иначе кожных заболеваний не замечу.

Ох, узнает матушка – уши надерет! Несовершеннолетняя девица щупает половозрелого голого мужчину за интимное место! Мама и так не одобряла тесное общение с больными противоположного пола, а тут и вовсе темный – существо в высшей степени порочное, наверное, поэтому и привлекательное. Для сестры. А мне – интересное с научной точки зрения.

– Ну? – поторопила Алексия. – Повреждения есть? Болел чем-нибудь?

Вздохнула и, выбросив из головы посторонние мысли, занялась осмотром. На вид – здоровый, по ауре тоже. Глянула украдкой на лицо темного и обомлела: ему приятно! Тут же отдернула руку, вспомнив об особенностях мужского организма. К счастью, обошлось без демонстрации боевого состояния, но все равно неприятно. Будто темный – животное.

Затем мы осторожно перевернули навсея на бок: на живот нельзя. Темный уже не молчал, а проклинал, шипел, но Алексия с помощью ошейника контролировала все действия. Я лекарь, мне сказали освидетельствовать, я и смотрю. Все.

– Здоровый, – помыв руки, сообщила результаты.

На сестру старалась не смотреть: стыдно. И перед навсеем тоже, я ведь его как бычка-производителя… Зато теперь точно знаю, никогда больше подобный осмотр не повторю.

Алексия просияла, навсей, кажется, выругался. Я бы тоже не обрадовалась. Темный, навсей… Как его зовут-то?