Падение (ЛП) - "dalightiscomin"

Скарлет

Рев автомобильной сигнализации снаружи будит меня незадолго до девяти утра.

Отказываясь открывать глаза до тех пор, пока это не понадобится, я лежу неподвижно, наслаждаясь последними минутами отдыха перед подъемом. Я прислушалась к любому движению в доме: только звук последней мультяшной одержимости Коди дрейфует через дверь спальни.

Наконец, после того как я почти засыпаю, я открываю глаза и сажусь, чтобы сделать глоток из стакана воды у моей кровати. Я прижимаю ладони к глазам и снова зеваю. Вытянув руки за спиной, я поворачиваю шею, слыша удовлетворенные щелчки. В спальне светло, солнечный свет проникает сквозь щель в занавеске и согревает мои ноги. Я шевелю пальцами ног, наслаждаясь тем, что мне не надо никуда идти – ни работы, ни детского сада, абсолютно ничего.

Подняв волосы, я закрепляю их резинкой и немного ополаскиваю лицо водой из-под крана, прежде чем отправиться на поиски Коди и завтрака.

Он примерно в трех футах от телевизора, его маленькие ножки крест-накрест под ним, руки прятались в колени.

— Разве я не говорила тебе, что нельзя сидеть так близко?

Я беру его под руки и сажаю на диван, прежде чем быстро поцеловать в голову. Он едва шевелится. Его глаза прикованы к телевизору.

На кухне тепло от редкого утреннего солнца, окно над раковиной освещает потрескавшийся линолеум под ногами. Я знаю, что должна думать о том, как оплачивать счета и откуда взять деньги на аренду квартиры в следующем месяце, – особенно после того, как вчера вечером вернулась домой с восемьюдесятью долларами – но мне все равно.

— Хочешь позавтракать, Коди?

Я беру тарелку Коди и высыпаю крошки из его ужина в раковину, прежде чем открыть кран, подставляя руку под струю воды, пока старые трубы скулят и напрягаются от усилия. Требуется добрая минута или около того, чтобы горячая вода нагрелась, и когда она наконец прибывает, я мою наши две тарелки и складываю их рядом с раковиной.

— Коди?

Вытирая руки, я поворачиваюсь к гостиной, где Коди все еще смотрит телевизор. Перегнувшись через спинку дивана, я легонько толкаю его в ребра.

— Эй, молодой человек, — он поворачивается, хихикая и пытаясь оттолкнуть меня, когда я слегка щекочу его. — Я спросила: будешь кушать?

— Можно мне блинчиков?

— Сегодня никаких блинов. Как насчет хлопьев?

Пожав плечами, Коди снова поворачивается к телевизору.

— Окей.

Я открываю холодильник, и, хотя я точно знаю, что там, это все еще удар в живот, когда я вижу голые полки. Я нюхаю молоко и кладу его обратно рядом с половинкой масла и мягкой морковкой. Закрыв дверцу холодильника, я вижу фотографию Коди на его последний день рождения.

Глянцевый принт немного завивается по бокам, но фотография по-прежнему яркая, как всегда. Его лицо покрыто голубой глазурью и крошками шоколадного торта, как и красная футболка. Его волосы еще не завились, как сейчас, а щеки розовые и мягкие, полные детского румянца, который он начал терять за последний год. Мальчик на картинке и маленький мальчик, смотрящий телевизор, кажутся совершенно разными. Коди, который сидит на диване позади меня, начал превращаться в парня. Его отец был высоким, и Коди растет на глазах.

На самом деле, так много черт, которые делают его отца привлекательным, и я могу только ожидать, что он будет таким же красивым. Идеальная впадинка над верхней губой, золотистые светлые волосы, строгий изгиб бровей, который появляется, когда он сосредотачивается на чем-то, – все это Эрик. Еще у него отцовские глаза – такие холодные, ярко-голубые, что их видно за милю. Но там, где Эрик ледяной и пронзительный, Коди яркий и красивый, маленькая и нежная душа.

Мысли об отце Коди заставляют мое сердце сжаться на мгновение, и на долю секунды, когда я смотрю на солнце, я жалею. Я тоскую по дням, проведенным в поездках по городу с ним и его мальчиками, с его рукой на моем плече и босыми ногами на приборной доске. Мой желудок трепещет от воспоминаний о проведённых ночах, когда мы прятались от мамы на заднем сиденье той машины, о скунсовом запахе травы, смешанном с сосновым освежителем воздуха. Мысленно я вижу его улыбку, ту же улыбку, что и на лице его сына, и мне хочется снова оказаться там. Там, где можно увидеть звезды, где дороги длинные и пустые, и где все было легко и беззаботно.

Но я бы хотела, чтобы Эрик остался мальчиком, а не мужчиной, которым он стал, и этот факт превращает трепет в моем животе в лед, и бабочки тонут, как свинцовые гири.

— Иди завтракать, — говорю я, стряхивая воспоминания с головы.

Я кладу хлопья в миску Коди и смотрю, как он соскальзывает с дивана и идет на кухню, бесшумно ступая носками по полу. Он подтягивается и садится в кресло, терпеливо ожидая.

— Хочешь сегодня повеселиться? — спрашиваю я, наливая остатки молока в его пластиковую миску.

Его ноги раскачиваются взад-вперед, и он кивает.

— Вот как? Как насчет того, чтобы пройтись по магазинам, а потом идти в парк?

Его голубые глаза загораются, когда он слизывает молочные усы с верхней губы.

— А мороженое?

— Может быть, — говорю я с полным ртом сухих хлопьев. — Но только если ты сначала соберешь все свои игрушки.

Коди подпрыгивает на стуле и кивает. Еще до рассвета его комната становится чистой, и он так изводит меня мороженым, что я соглашаюсь, лишь бы он перестал тараторить. Это еще одна вещь воспитания ребенка, о которой мне никто не говорил – они не забывают. Вы один раз произносите слово «мороженое», и закон обязывает вас передать товар. Да поможет вам Бог, если вы этого не сделаете.

Четырехэтажный жилой дом, в котором мы живем, находится не в лучшей части города, на самом деле, он находится в милях от лучшей части города. Но одной из причин, по которой я выбрала его, помимо дешевой аренды, был парк через дорогу. Он пышный и зеленый, с огромными лиственными деревьями вдоль дорожек и детской площадкой, достаточно большой, чтобы развлекать Коди часами. Сегодня мы медленно идем через парк, останавливаясь, чтобы посмотреть на палочки, листья и все остальное, что привлекает его внимание, пробираясь в супермаркет на другой стороне.

Я покупаю некоторые продукты, пока Коди сидит в тележке, счастливо жуя маленькую горсть винограда. После того как я попыталась накормить его фруктами, он продолжил есть мороженое размером с теннисный мяч. Оно ярко-синее, со вкусом жевательной резинки, и я клянусь, оно покрывает каждый дюйм его кожи от уха до уха. Я разоряюсь на совок печенья и сливок для себя, и даже решаю заплатить дополнительный доллар за горячий мусс. Он сладкий и сливочный, и когда я слизываю остатки с ложки, я понимаю, что, кроме горсти сухих хлопьев, это самое близкое, что я ела со вчерашнего обеда. Мой желудок булькает от удовольствия.

Наевшись, мы идем домой, чтобы оставить продукты, а затем возвращаемся в парк, чтобы Коди мог сжечь немного сахара.

— Будь у меня на виду, хорошо?

Коди стягивает с себя свитер и кивает, комкая его и протягивая мне. Я сижу на маленькой деревянной скамейке под деревом, а он идет на детскую площадку. На качелях еще четверо ребят, и двое из них примерно его возраста. Он приближается медленно и неуверенно и на полпути поворачивается ко мне с неуверенным видом. Я улыбаюсь, поощряя его продолжать.

Коди не то что бы социальная бабочка. Думаю, он унаследовал это от меня. Он всегда был счастлив играть один или проводить время со мной, а не бегать с большой компанией детей. Я знаю, что должна поощрять его заводить друзей и быть общительным, но он – все, что у меня есть сейчас, так что, если я немного жадничаю, чтобы держать его при себе, пусть будет так. Я уверена, что через несколько лет он будет слишком крутым, чтобы тусоваться с мамой.

Облака медленно набегают, но солнца еще достаточно, чтобы согреть ноги, поэтому я вытягиваю их перед собой. С желудком, полным мороженого, солнцем и счастливыми детьми это в значительной степени стало идеальным моментом. Забыть о просроченных счетах, дерьмовой дневной работе и еще более дерьмовой ночной работе – это все, что мне нужно. День кажется совершенно новым: идеальным, солнечным и совершенно невесомым. Такие дни напоминают мне, что, как бы ни была тяжела жизнь, я бесконечно благодарна за то немногое, что у меня есть.