Падение (ЛП) - "dalightiscomin"

dalightiscomin

Падение

ПРОЛОГ

Джастин

Тусклый свет в помещении. Покачав головой, я отворачиваюсь от высокой и пухлой дамы, которая приближается ко мне, сверкнув белыми зубами за кроваво-красной помадой. Она милая, но не в моем вкусе.

Не знаю, почему я здесь. Наверное, от тоски.

Мне просто скучно. Толпа продолжала шуметь, но теперь все притихли, как будто кто-то уменьшил громкость. Воздух затуманен, сигаретный и кальянный дым смешиваются, создавая что-то новое, но столь же неприятное. Свет достаточно тусклый, чтобы создать темные уголки и сохранить все секреты.

Мгновение спустя сцену освещает красный свет, заливая комнату и ее обитателей малиновыми красками. Напиток из моего стакана лениво стекает по бокалу, капая на пальцы.

И тут появляется она.

Она выходит на сцену, ее кожа тут же освещается красным. Внезапно весь клуб встал по стойке смирно, как будто воздух высосали из помещения одним вдохом. Волосы у меня на затылке встают дыбом, когда она поворачивает бедра в сторону, а из динамиков доносится первый удар барабана. Коллективный вздох, когда она начинает двигаться в такт. Тяжелый гитарный звук следует секундой позже, и это похоже на повышение температуры в комнате. Я чувствую, как пот начинает просачиваться в ладони.

Она другая.

Я знаю это. Она это знает. Все это чертово место знает.

Она завораживает, сопровождаемая только простым гитарным риффом и голосом панк-рока. Ее кожа покрыта только черным кружевом и неоновым светом. Что-то в ней заставляет меня перестать двигаться, моргать, дышать.

Она необузданна.

Она могущественна.

Она – грех на шестидюймовых каблуках.

Она опасна.

Барабан в музыке бьется так сильно, лед в стакане звенит, и кровь в венах вибрирует, пока я не чувствую, что дрожу внутри.

Я не должен быть здесь – видит бог, у меня есть другие дела – и все же я здесь, не в состоянии двигаться, даже если бы захотел.

Ее светлые волосы касаются нижней части спины и свисают по груди, а ее нежные руки порхают по своей коже цвета слоновой кости. Ее движения грациозны и соблазнительны, то ли музыка, то ли мое сердце так стучит…

Она крутит бедрами и низко опускается на невероятно длинные ноги. Из динамиков доносятся нечеткие звуки гитары. Воротник рубашки слишком тесен, манжеты, пуговицы на груди – я весь горю. Ее присутствие выжало весь воздух из моих легких, и все, чего я хочу – это никогда больше не дышать. Даже с комнатой, полной людей, кажется, что каждое ее движение лишь для меня, как будто мы здесь одни.

Сильные бедра и руки хорошо работают вместе, и это больше, чем стриптизерша на шесте, это гребаная акробатика и ловкость, сила ее уверенности сексуальнее, чем всё остальное. Она поворачивается через плечо, ее губы изогнуты в улыбке, сердцевидное лицо и темные глаза ударили меня в грудь, как поезд.

Только не она.

Кто угодно, но только не она.

Она слишком хороша, чтобы быть здесь.

Ловкими руками она снимает с плеч лямки черного кружева, и мне приходится отвести взгляд. Не то, чтобы я не хочу посмотреть, – боже, хочу, – но я знаю, что если посмотрю, то не смогу думать ни о чем другом до конца ночи. Может быть, до конца своей жизни.

Мужчина слева от меня наклоняется вперед, не сводя с нее глаз, в то время как хорошенькая девушка на его коленях изо всех сил пытается удержать его внимание. Его взгляд на нее заставляет мои мышцы дергаться. Я сгибаю руку на бедре, пока не чувствую, как хрустят костяшки пальцев, и мне требуется вся выдержка, чтобы не оторвать его от кресла за рубашку и не ударить коленом в лицо.

Моя челюсть сжимается, зубочистка во рту почти щелкает, когда я делаю все возможное, чтобы остаться сидеть на месте. Вместо этого я снова перевожу взгляд на сцену.

Я не из тех парней, кто дерется из-за девушки.

Но я мог бы быть им.

Ради неё.

Чувствую, как мой телефон вибрирует в кармане.

Когда я снова поднимаю глаза, она стоит ко мне спиной, показывая всей комнате свою гладкую кожу.

Я делаю последний глоток, все еще не в силах посмотреть ей прямо в глаза. Тем не менее, эти глаза и это лицо пятнают заднюю часть моих век, как яркий луч солнца.

Последние ноты песни все еще витают в воздухе, когда я встаю.

Повернувшись, я оставляю чаевые официантке. Беру куртку из гардероба.

Идя по ярко освещенному коридору в ночной воздух, я натягиваю перчатки, глубоко вдавливая искусственную кожу между пальцами.

Телефон снова звонит, и я достаю его из кармана.

— Да.

Гравий хрустит под ногами, когда я иду к машине, и я слышу музыку из клуба, все еще бьющуюся сквозь стены.

На мгновение телефон замолкает. А потом:

— Через полчаса. Боулинг на Лоэн.

Я смотрю на часы, отключаю телефон и прячу его обратно в карман.

Грохот двигателя пронзает полночную тишину, и неоновые огни клуба ярко отражаются от капота моей машины. Вздохнув, я откидываю голову на спинку сиденья и закрываю глаза.

У меня такое чувство, что скоро жизнь станет намного сложнее.

Глава 1

Скарлет

Пожилая женщина одета в халат и тапочки, ее спина сгорблена, темные волосы туго стянуты на макушке.

— Пойдем, — тихо говорит она, жестом приглашая нас войти.

Я разворачиваю Коди и провожаю его в квартиру, изо всех сил стараясь не обращать внимания на сопротивление, которое чувствую, когда прижимаю руку к его плечам.

Муж Неды спит в кресле в нескольких футах от нее, а по телевизору все еще показывают иранские новости. В квартире пахнет чем-то восхитительным: чесноком, помидорами и пьянящей смесью экзотических специй, от которых мой желудок урчит от голода. Я не помню, когда в последний раз ела нормальную еду.

— Как поживаете, Миссис Эйзади? — шепчу я. — Как Амон?

Она машет рукой в сторону храпящего мужа.

— Хорошо-хорошо.

Остановив нас в дверях, Неда запахивает халат и наклоняется, чтобы поцеловать Коди в обе щеки. Обеими руками обхватывает его лицо и улыбается ему.

— Привет, азизам (прим. от таджикского "дорогой"), — говорит она, ее лицо смягчается, и морщинки появляются в уголках глаз, когда она улыбается.

Игнорируя свой возраст и старые скрипучие кости, она поднимает моего сына и усаживает на бедро, он сразу же кладет голову ей на плечо. Я с завистью наблюдаю, как его веки опускаются, и он обхватывает мягкую игрушку. Неда улыбается.

Наклонившись, я целую сына в макушку.

— Спокойной ночи, малыш, — шепчу я, целуя его в щеку.

Его кожа пахнет пеной для ванны, и я вдыхаю полной грудью.

— Пока, мам, — тихо говорит он, устало вздыхая и утыкаясь лицом в шею Неды.

Вид того, как он прижимается к ней, посылает крошечный треск в мое сердце. Проглотив боль, я отступаю, игнорируя негодование, которое гноится в моей груди. Хотя я благодарна старой леди за все, что она делает для меня, я обижаюсь на нее за то, что она может смотреть, как мой сын засыпает, когда я не могу.

— Я вернусь утром.

Старушка кивает, успокаивающе поглаживая Коди по спине. Его ноги в носках болтаются у нее на талии, когда она провожает меня до двери. Я поправляю сумку на плече, сжимая ремень, чтобы не выхватить моего мальчика из ее рук.

— Он уже почистил зубы, — говорю я, она кивает. — И принял ванну, — она снова кивает. — Ох, и не забудьте про ночник.

— Хорошо. Все в порядке, — говорит она с улыбкой.

Чтобы не передумать, я протягиваю руку и сжимаю пальцы на ноге Коди, прежде чем проскользнуть в коридор. Дверь квартиры закрывается, и я слушаю, как щелкают замки, пока не остаюсь одна в коридоре, где нет ничего, кроме запаха поднимающейся сырости и жужжания ламп над головой.

Устав, я прислоняюсь к стене, опустив голову.

Расставаться с Коди всегда нелегко, но почему-то сегодня мне кажется труднее, чем в остальные дни. Может быть, это потому, что приближается его день рождения. Мой ребенок – маленький мальчик, который четыре года назад изменил мой мир – становится старше. Я скучаю по мягкой головке, прижатой к моей груди, по запаху его детской кожи, по его теплому весу в моих руках, когда он спит.