Жена викинга из будущего. Любовь сильнее времени - Ли Ан

— Женщина из болота хочет лечить? Лучше позови настоящего знахаря!

— Ингвар далеко, — прохрипел Эйнар. Каждое слово давалось ему с трудом, на лбу выступили новые капли пота. — Я... умру... до его возвращения. Пусть... попробует.

Гудрун сомневалась — это было видно по тому, как она теребила край фартука, испачканного кровью и жиром. Но кивнула.

Через полчаса принесли мед — темный, тягучий, в глиняном горшке с отбитым краем — и капусту, еще покрытую утренней росой. Я пыталась объяснить жестами, что нужна теплая вода, чистая ткань. Показывала, как кипятить воду, но меня не поняли — просто принесли теплую из котла, где варили кашу.

Смешала мед с водой в деревянной чаше, помешивая пальцем — ложки не дали. Мед растворялся медленно, оставляя маслянистые разводы на поверхности. Заставила Эйнара выпить. Он морщился — то ли от боли, то ли от приторной сладости — но пил, мелкими глотками. Кадык ходил вверх-вниз с усилием.

Капусту мелко нарезала — ножом это было мучительно долго, лезвие было тупым и зазубренным — и выжала сок через грубую ткань, которая царапала ладони.

— Пить, — приказала я. — Медленно. И... — я показала, как лечь на бок, подтянув колени к груди.

Милава, которая прибежала посмотреть вместе с другими рабынями, переводила мои жесты и обрывки слов остальным. Её голос был взволнованным:

— Она говорит, что в животе... что-то плохое. Мед поможет.

Я пыталась массировать точку от тошноты на запястье Эйнара — точку P6, как учили на курсах первой помощи, — но он дернулся, отдернул руку так резко, что чуть не ударил меня.

— Не трогай! Колдовство!

— Не колдовство, — попыталась объяснить я. — Это... это как... — но слов не было. Как объяснить акупрессуру людям, которые верят в троллей?

Через час Эйнара вырвало снова. Я держала его голову, чувствуя, как дрожит его тело от спазмов. Крови было меньше, но она все еще была — темные сгустки в желчи.

— Три дня, — я показала на пальцах. — Только мед, капуста, вода. Никакого... — я не знала слово "мясо", показала на висящую тушу свиньи, с которой всё еще капала кровь, — этого. Никакого эля.

— Воин не может жить без мяса и эля! — возмутился кто-то из толпы. Голос был скандализованным, словно я предложила отрезать Эйнару руку.

— Тогда воин умрет, — ответила я резко.

К вечеру весть разнеслась по всему поселению как пожар по сухой траве. Люди перешептывались у колодца, обсуждали у кузницы. Пришел Рагнар. Его сопровождали трое воинов с факелами — солнце уже садилось, окрашивая небо в цвет крови.

Я сидела рядом с Эйнаром в его углу длинного дома. Он лежал на боку на медвежьей шкуре, укрытый овчиной. Лицо всё еще серое, но дыхание стало ровнее.

Рагнар присел на корточки рядом, посмотрел на Эйнара, потом на меня. В свете факелов его глаза казались почти черными.

Я попыталась объяснить ему про язву, но мой язык подводил меня. Я путалась, использовала неправильные слова, жестикулировала так отчаянно, что, наверное, выглядела безумной.

— Внутри... живот... дыра растет. Мед... закрывает. Капуста... помогает расти новому.

Он смотрел на меня с сомнением. Брови сошлись на переносице.

— Если он умрет?

— Тогда... я не знала достаточно. Но если не пробовать — умрет точно.

На четвертый день к Эйнару присоединился еще один больной. Старый раб, которого звали Торм. Его привели два других раба — сам он едва шел, согнувшись в три погибели. Те же симптомы — боль в животе, рвота с кровью. Но у него было что-то еще — желтоватый оттенок кожи, который я заметила при дневном свете.

Я попыталась лечить его так же. Но Торм был слабее, старше. Его руки дрожали, когда он пытался держать чашу с медовой водой. Рёбра проступали под кожей как прутья корзины. И что важнее — он не хотел жить. Я видела это в его глазах — усталость, безразличие. Потухший взгляд человека, который уже сдался.

— Зачем? — спросил он меня тихо, пока я поила его медовой водой. Голос был слабым, как шелест сухих листьев. — Зачем жить рабом? Лучше... умереть.

— Жить... всегда лучше, — попыталась убедить я.

Он покачал головой. Движение было почти незаметным, но я поняла.

К утру пятого дня Торм умер. Тихо, во сне. Я обнаружила его на рассвете — тело уже остыло, глаза были полуоткрыты, смотрели в никуда. Может, язва пробила стенку желудка. Может, сердце не выдержало. Может, он просто сдался.

Я сидела рядом с его телом на холодном земляном полу, чувствуя провал. Горечь поднималась в горле. Первая смерть, которую я не смогла предотвратить.

— Не твоя вина, — сказала Милава, присев рядом. Она положила руку мне на плечо — осторожно, словно боялась спугнуть. — Он был стар. И раб. Боги забрали его.

Но Эйнар... Эйнар встал в то же утро. Медленно, держась за стену, но встал. Лицо всё еще бледное, под глазами темные круги, но в глазах появился блеск жизни. Съел жидкую овсянку, которую я приготовила — жидкую как вода, с каплей меда — и удержал её.

— Всё еще больно, — признался он, прижимая руку к животу. — И слаб я как младенец. Но... живой.

— Будешь слабым... долго, — предупредила я, подбирая слова. — Живот... должен зажить. Месяц, может два. Никакой битвы.

— Воин, который не может сражаться, — горько усмехнулся он. Уголки губ опустились, делая его лицо еще более изможденным. — Лучше б умер.

— Нет. Живой воин, даже слабый... лучше мертвого.

И тут начался шторм.

Я проснулась от воя ветра. Он бил в стены длинного дома, словно тысяча разъяренных духов пыталась проломиться внутрь. Солома с крыши летела во все стороны, доски скрипели и стонали. Такой бури давно не было — даже старожилы удивлялись, крестясь и шепча молитвы Тору.

— Твоя буря, — прошептала Милава со страхом. Её лицо в свете масляной лампы было белым как мел.

К полудню пришли вести о Торкеле. Гонец ворвался в зал, весь мокрый от дождя и морской воды. Вода стекала с его плаща, образуя лужи на земляном полу. Три корабля пропали. Разбились о скалы у северного мыса, когда пытались выйти в море против воли ярла.

Рагнар созвал всех в зал. Люди собирались медленно, пробираясь сквозь ветер и дождь. Я стояла у стены,