Под крылом Ёля - Анна Владиславовна Михалевская

Строчки поплыли перед глазами. Что всё это значит? Ловчие убили Ласа, чтобы она захотела отомстить Ёлю?! Настоятель не мог так поступить!

Йорга осела на пол, опустошённая, безразличная ко всему. И через бесконечно долгое время, когда она снова смогла думать, вдруг поняла: мог! Ради того, чтобы спасти других. Йорга горько усмехнулась. Ове всё точно рассчитал: пока Лас был рядом, она не стала бы готовиться всерьёз к сражению с Ёлем.

Погреб задрожал, посыпались ступеньки.

Что ж, пора! Ловчие хотели сражения, они его получат!

— Я тоже предатель. Прости! — Йорга потрепала Теня по загривку.

Пёс не сдвинулся с места, не издал ни звука. Не оглядываясь, она пошла к ступенькам.

* * *

Месиво из обломков досок, крошки камня, разбросанной утвари ничем не напоминало величественную трапезную башни. Йорга с трудом забралась на второй этаж и сейчас карабкалась по лестнице вверх. Кое-где в пролётах зияли бреши — девушка зажимала нож в зубах и подтягивалась на руках. Через плечо на всякий случай был перекинут моток верёвки.

Горечь предательства, боль потери Йорга будет переживать и оплакивать потом — когда Ёль сдохнет. Или не будет вовсе, если погибнет сама. А сейчас нужны силы, чтобы добраться до террасы: она не имеет права опоздать на поединок — самый важный в её жизни.

Глухой стук в дверь. Йорга подскакивает на кровати, хватается за нож. По ночам с добрыми новостями не приходят.

Дверь скрипит, на пороге появляется Лас. Наставник непривычно серьёзен.

— Я отдал тебе всё, что имел… Йорга, ты превзошла меня.

Неделю назад она расшифровала древний манускрипт, над которым братство билось долгие годы. А сегодня вывела из Воронова леса заблудившихся ловчих. Все в здравом уме, без единой царапины. Никто из братьев не умеет искать в лесу. Разве что Лас. И то — не задерживается дольше, чем на день. Она продержалась три. Но разве это что-нибудь значит?

— Лас, не говори так. Ты лучший ловчий! Всегда лучший!

Наставник садится на кровать, берёт за руку.

— Йорги, милая Йорги, нет ничего скоротечнее, чем это «всегда».

В словах Ласа сквозит обречённость, она не хочет с нею мириться. Но и противиться не может.

— Не оставляй меня, — Йорга срывается на хрип.

— Мои сердце и воля принадлежат братству. Должны принадлежать… — Лас смотрит на неё, теперь открыто, не таясь, и Йоргу бросает в жар. — Но сейчас я пришёл к тебе. Давным-давно на площади Скилле я встретил девочку, которой служил все эти годы. И ей я тоже не могу изменить. Я разрываюсь…

О чём он говорит? Почему всё так сложно?

Йорга гладит заросшую щетиной щеку. Он перехватывает её руку, целует тыльную сторону ладони, притягивает девушку к себе. Сердце наставника бешено колотится, и Йорга вспоминает, как, спасая, прижимала к груди беспомощного щенка…

Лас уходит на рассвете. Йорга перебирает ощущения вчерашней ночи как драгоценные бусины: прикосновение шершавых пальцев, мягкая прядь волос на её щеке, овечье одеяло сброшено на пол, жар выжигает их изнутри. Нет Йорги, нет Ласа, у них одно на двоих тело и снова одно сердце…

Она не хочет думать о Ёле и о том, что ждёт их. Сегодня она будет думать о Ласе… О них…

Одолев мастерские, Йорга заметила, что на руках, на месте ранок, стали пробиваться ростки перьев. Тело ломило, как при лихорадке.

Метаморфозы начались. Надо спешить, но спешить не получалось. Руки, казалось, удлинились, под ногтями саднило. Дыхание перехватило, и Йорга почувствовала острую боль, из глаз брызнули слёзы — это на месте носа стал пробиваться клюв… Она стиснула зубы и принялась карабкаться дальше.

В коконе боли, различая лишь очертания предметов, девушка кое-как выбралась на чердак. Цепляя отросшими перьями венчики трав, выползла на террасу. В лицо ударил ветер с дождём, но Йорга не стала прятаться. Ей нужен всего-то миг: прицелиться и метнуть нож.

Легко сказать. Глаза затянуло плёнкой, и теперь Йорга различала лишь размытый крылатый силуэт, парящий в грозовом небе… Нет, так не пойдёт, ей нужно видеть цель. Лас должен быть отомщён!

И девушка вспомнила Воронов лес. Ведь не глазами она искала просветы между стволами кайю, она чувствовала их. Видела нить и шла за ней. Йорга представила огромную птицу: немигающий пустой глаз, загнутый книзу красноватый клюв, хищно поджатые когти, капли дождя на смоляных перьях. И сердце — вот оно, глухо бьётся в предвкушении встречи с её ножом. Она мысленно провела нить от руки к Ёлю. Слишком высоко. Надо ждать.

Пальцы слабели, птичьи когти, её когти, царапали ладонь, мешали держать нож…

Небо загустело, крыло ударило по плечу.

Йорга собрала остатки сил, замахнулась и метнула нож по скользящей нити — прямо в сердце Ёлю.

Пространство расколол надсадный крик, и Йорга без сознания повалилась на камни.

* * *

Он ловит поток ветра и, расправив крылья, зависает над башней. Внизу доживает последние мгновения остов прежней тюрьмы. И, спрятанный под грудой обломков, томится его вестник и поводырь.

Ворон наслаждается полётом и свободой, ветер треплет перья, и он впитывает силу стихии, наполняется ею. Новый порыв — нож царапает грудь. Глупая женщина Йорга хочет убить Ёля! Он хрипло каркает, встряхивает крылья, и на землю падает вязкая тень.

Теперь можно не прятаться в человеческом теле женщины. Не ждать, пока она окрепнет, чтобы отдать Ёлю силы. Не туманить её память. Его час пришёл!

Оставив позади башню, Ёль устремляется к окраинам города. Летит и сбрасывает с крыльев людские беды — всю долгую прошлую эпоху он собирал и хранил их меж своих перьев, пока брат Канук дарил благоденствие и отворачивал от смертных скорби.

Ворон кружит над Торном, оглядывая окрестности. Что он ищет здесь? Под его крылом весь мир! Но голос глупой женщины Йорги не отпускает. Ещё вчера они делили одно тело, но сегодня есть он и только он! Йорга не понимает этого, она гонит его к окраинам, и он простирает крылья над кучкой людей, спрятавшихся в лесу. Они называют себя ловчими и думают, что могут уничтожить его. Глупые люди — такие же, как Йорга. Но глупее всех ловчий Лас. Он хотел обмануть Ёля! Ворон надрывается в хриплом карканье.

«Лас, я знал, что ты притворялся. Это Йорга думала иначе!»

Йорга плачет. Упрямая Йорга не хочет уходить. И он впитывает её неверие, обиду, стыд, злость — они оседают на крыльях, собираются едкими каплями, и он сбрасывает их на крыши домов. Те прожигает