Пришла беда, откуда не ждали - Михаил Березин

- Значит по художникам и искусствоведам мы - не ходоки, объявлений в газетах тоже не даем.

- Ну, почему же? - запротестовала Малышка. Она заняла на удивление активную позицию в этом деле. - Ведь гений иностранец. Вдруг, он не знает немецкого. Нужно дать объявления на других языках.

- Между прочим, это мысль, - поддержал ее я.

Тролль недовольно нахмурился.

- Потеряем массу времени, - проворчал он.

- У тебя имеются какие-нибудь контрпредложения?

- Нужно подумать.

- Пожалуйста, думай.

На следующее утро я отправился в один из магазинов, торгующих периодическими изданиями, чтобы подобрать газеты, в которых можно было бы разместить интересующее меня объявление. Газет, издаваемых в Германии на английском или французском языках, я не обнаружил. Если говорить о русском, то бросалась в глаза местная газетенка с гордым названием "Европа-Центр". Конечно, можно было бы задействовать гигантскую машину "Гвидона" и через нее опубликовать объявления в крупнейших газетах мира. Но мне показалось разумным для разминки ограничиться чем-то менее масштабным.

Я позвонил Голдблюму, чтобы посоветоваться.

- Ты прав, мой мальчик, - горячо поддержал меня тот. Делай так, как тебе подсказывает интуиция. Ты знаешь, я почти уверен, что художник - из России. Есть в его картинах эдакое... Веет Кандинским, Малевичем, Татлиным... Вроде бы, они совсем другие, да и между собой-то разные, а все же что-то их объединяет. Особый дух...

Я купил номер газеты "Европа-Центр" и связался по телефону с редакцией.

- О'кэй, мы все сделаем, - обрадовали меня. - Номер с вашим сообщением выйдет недели через две.

- Что?!

Я подумал, что это розыгрыш.

- Вам, вообще-то, хотя бы раз в жизни приходилось держать в руках экземпляр нашей газеты?

- Я и сейчас его держу.

- Тогда вам должно быть известно, что мы - еженедельник.

Я повнимательнее вгляделся в титульную часть. Действительно, это было написано.

- Но, - сказал я, - почему недели через две, а не через неделю?

- Потому что пока, к сожалению, мы выходим только раз в две недели. Ближайший номер, правда, будет печататься послезавтра, но макет уже полностью сделан.

- Плачу любые деньги! - завопил я. - Я представляю крупнейшую международную финансовую корпорацию. Нам срочно кровь из носа - нужно напечататься послезавтра.

На том конце провода, очевидно, обалдели. Возможно, им еще никогда не звонили из крупнейших международных финансовых корпораций.

- Ладно, приезжайте, - проговорил, наконец, мой собеседник.

В ожидании очередного выпуска газеты "Европа-Центр" прошло в общей сложности три дня. Чтобы не умереть за это время со скуки, я решил последовать примеру остальных детективов и нанести ряд визитов художникам. Разумеется, в моем случае русским художникам. Адреса помог разузнать все тот же Горбанюк - моя палочка-выручалочка.

Первым в списке оказался некий Антон Котелков, проживающий у черта на рогах, где-то в берлинском районе Панков. Берлога его, однако, содержалась в приличном состоянии. В одной из двух комнат он творил, в другой проживал вместе с супругой. Рисовал он сплошь каких-то восторженных олухов с козлиными мордами, витающих в радужных облаках. Внизу, под этими облаками, чаще всего - картинки русской природы. Не нужно было обладать опытом Голдблюма или выдающейся проницательностью Малышки, чтобы понять, что уж он-то к картинам в метро непосредственного отношения не имеет. Говорил он резко, хриплым голосом, с явным намерением побыстрее от меня отделаться.

- Я не езжу в метро, - сразу же отрубил он.

- Я тоже. Но на картины взглянуть было все же любопытно.

- А мне - нет. Стану я тратить время на всякую чепуху.

- Напрасно. Вдруг, это - кто-нибудь из ваших знакомых. Смогли бы, не запылившись, заработать тысченку-другую долларов.

- Чушь!

- Слушай, когда с тобой разговаривают умные люди, вмешалась его жена. - Только дураки отказываются от возможности заработать лишний пфеннинг. Особенно здесь, на Западе.

У нее, видимо, была своя шкала ценностей, а также валютных курсов, в которой тысченка-другая долларов равнялась одному пфеннингу.

- Обидно, конечно, что вы не видели оригиналов, проговорил я голосом, полным сожаления и укоризны, - но не беда, у меня имеются с собой вполне приличные репродукции.

И развернул перед его носом предусмотрительно принесенный с собой журнал живописи.

Он глянул мельком, и его бородатую физиономию перекосила язвительная усмешка.

- Вы хотите уверить меня, что автор этой мазни разыскивается целой сворой детективов?

Его, разумеется, больше бы устроило, чтобы целая свора детективов разыскивала автора восторженных дегенератов с козлиными мордами, парящих в радужных облаках. И, возможно, впереди этой своры не отказался бы увидеть меня, лихо размахивающего чеком в миллион долларов.

- Дайте-ка посмотреть! - Фрау Котелкова выхватила из моих рук журнал. - М-м-м... Тоша, а это, случайно, не Ицык?

- Дура, это ведь даже не фигуративная живопись.

- А, может быть, Майя Маевская?

- Та вообще не пишет в цвете.

- Ну а кто бы это мог быть? Подумай.

- Отстань! - сказал он.

- И ты говоришь мне это после того, как я отдала тебе лучшие годы жизни?!

- Что?! - внезапно завопил Котелков. - Так это были лучшие?!

- Да, лучшие! - Она в сердцах швырнула в него журналом. Лучшие годы жизни я провела, сидя голышом на этом стуле. Но, глядя на меня, ты, почему-то, малевал всяких уродцев с козлиными головами!

Я поспешно ринулся вперед, схватил журнал с пола и спрятал его в портфель.

- Ребятки, к сожалению, мне пора, - сказал я, но они этих слов, видимо, даже не расслышали. По крайней мере, с их стороны никаких возражений не последовало.

Я сделал еще несколько попыток войти в контакт с местными художниками. Но результаты оказались более чем скромными. Из всех, происшедших за эти дни встреч, заслуживают упоминания, пожалуй, лишь следующие.

Во-первых, с Ицыком, а если полностью - Исааком Куперманом. Он также числился в составленном Горбанюком списке, был наголо бритым, очкастым парнем, и больше напоминал интеллектуального уголовника, нежели художника-нонконформиста, каковым на самом деле являлся.

Застал я его в компании двух бугаев как раз в тот момент, когда они распивали дешевое вино из бумажных пакетов. На картинах в подрамниках, штабелями наваленных тут и там, чаще всего были изображены натюрморты из бутылок с выпивкой, стаканов, селедки и фотографий знаменитых вождей в рамках и без оных. Они так и назывались: "Натюрморт со Сталиным", "Натюрморт с Брежневым", "Натюрморт с Сусловым", "Натюрморт с Черненко". Последний стоял на станке незаконченным, без названия, но на фотографии явно просматривались контуры Жириновского.

- Натюрморт с Жириновским, - продекламировал я, ткнув в картину указательным пальцем.

- Сразу чувствуется сыщик высокого класса, - язвительно отозвался Ицык. - Как вы догадались? С помощью дедуктивного метода?

Бугаи дружно заржали.

- Именно, - кивнул я головой, - с помощью его, родимого.

- Никогда не имел дело с пинкертонами. С кагэбней сколько угодно, с нашим доблестным уголовным розыском, а вот с пинкертонами - ни разу.

- Значит, я буду первым.

Он сунул в рот папиросу - мне даже показалось, что это "Беломор-канал" - и с наглым видом уставился на меня.

- Как вас зовут?

- Крайский.

- Засуньте эти ваши доллары себе в задницу, господин Крайский. Этот парень, что расписал переходы в метро, действительно гений. И плевать он хотел на ваши деньги, поэтому и не объявляется. Не все еще в этом вонючем мире продается, представьте себе. Мы взорвем его, этот ваш вонючий мир! Этих аккуратных европейчиков и американчиков с их дистиллированными мыслями. Так и передайте вашему клиенту. Скажите ему, что этот парень не продается. Es tut mir wirklich sehr leid1, как говорят простые немецкие обыватели. Пусть засунет в жопу свои деньги. А если у него возникнут с этим трудности, помогите ему.

После такого поворота в разговоре можно было сразу же и уходить.

- Начните новую серию, господин Куперман, - посоветовал я ему на прощанье. - "Натюрморт с Колем", "Натюрморт с Мэйджором", "Натюрморт с Клинтоном"...

- Не беспокойтесь, за мной не заржавеет, - заверил он меня...

Во-вторых, с Сергеем Гламоздой. Во время своего прошлого посещения Берлина, находясь в ресторане в глубоком подпитии, мы с Джаичем купили картину именно этого Сергея Гламозды. Называлась она "Лети, пуля" и обошлась нам более чем в две тысячи марок. Сейчас она украшала стену моего кабинета в здании штаб-квартиры "Гвидона". Я поведал Гламозде эту историю, и тот сразу же оживился.

- Может, купите еще одну до пары? - поинтересовался он. Это может быть: "Лети, разрывная пуля", "Лети, трассирующая пуля", "Лети, пуля со смещенным центром тяжести", "Лети, бризантный снаряд". Я уже вижу их, эти картины. Между прочим, мои акции на рынке живописи неудержимо ползут вверх, несмотря на общий кризис. Так что вы удачно поместите капитал.