Пришла беда, откуда не ждали - Михаил Березин

Замечу сразу, что и на следующий день особого прогресса в расследовании достигнуто не было. В галерее у Веньковецкого собралось довольно много народа. Однако абстракционистов среди них было с гулькин нос. Сам Веньковецкий внешне напоминал Пьера Ришара, беспрерывно потирал руки, видимо, в ожидании барышей, и бросался на каждого вновь входящего, будто на амбразуру.

Среди прочих я разглядел Котелкова с супругой, мирно беседующих с Арно Григорянцем, и Сергея Гламозду. Все выглядело чинно-благородно. Подали шампанское в бокалах, Веньковецкий произнес проникновенное вступительное слово. Потенциальные покупатели вполголоса делились друг с другом впечатлениями. Обстановку накалял разве что Ицык. Он расхаживал по залу с помятой банкой пива, приставал к наиболее солидным с виду посетителям и явно нарывался на скандал. Впрочем, Веньковецкий не пытался выпроводить его. Видно, Ицык был нужен для придания мероприятию необходимого колорита.

Я бродил среди картин, мучимый одним и тем же вопросом: кто на самом деле этот таинственный Борька - сучий потрох или хороший парень. Если сучий потрох, то ладно. А вдруг...

Появилась Майя Маевская - нарядная, изящная. Мне было приятно вспомнить ее голой, а это уже о чем-то да говорило. Она представила меня нескольким художникам, и те в один голос воскликнули:

- А, Пинкертон! Слышали, слышали...

В свою очередь я представил ее Голдблюму.

Пожалуй, Голдблюм пользовался здесь наибольшей популярностью. Художники всевозможных мастей облепили его, словно мухи. Коллекционеры, уже наметившие покупку, также стремились выяснить его мнение. Веньковецкий носил следом за ним поднос с шампанским.

- В каком-то смысле очень полезное мероприятие, - сказал мне Голдблюм. - Явилась масса наших конкурентов.

Я обернулся и тут же обжегся взглядом о рыжую шевелюру.

- Как он мне надоел! - в сердцах воскликнул я.

- А рядом с ним - Брунгильда Кнопф, это милое бочкообразное создание.

Если быть до конца объективным, Брунгильда походила скорее не на бочку, а на небольшой бочонок. Лицом она напоминала римского трибуна. На подбородке - пятнышко.

- Нужно попытаться с ними договориться, - бросил Голдблюм. - В конце концов они не могут оспаривать моего приоритета в этом деле.

Наша маленькая процессия приблизилась к конкурентам: Голдблюм, я и Веньковецкий с подносом.

Голдблюм заговорил весьма пространно. О богатом русском потенциале, о современной живописи, о Малевиче и Пикассо. Но консенсуса не получилось. В ответ Брунгильда принялась истерично кричать, что плевать она хотела на папашу супрематизма, а Пикассо - этот "певец влагалищ" - и вовсе вызывает в ней одно отвращение. Голдблюм не выдержал и запустил в нее диктофоном, который по своему обыкновению держал в руке. Брунгильде удалось увернуться. Вперед выступил Мюнхаузен. Пришлось заслонить Голдблюма своим телом. Мы стояли друг напротив друга, набычившись. В такой непосредственной близости удалось разглядеть его более подробно. Типичное немецкое

начал нащупывать в кармане свое газовое пугало.

Но обошлось. Веньковецкий принялся кричать:

- Товарищи! Спокойствие, товарищи!

Видимо, позабыв, где находится.

Голдблюм взял у него с подноса бокал шампанского и выпил залпом. Ицык зааплодировал.

Потом мы ушли. У дверей была навалена куча каталогов, чисто машинально я захватил с собой пару штук.

На базе суммарного отрицательного результата прошедших дней, который, как говорится, - тоже результат, можно было выдвинуть три версии:

1) это все же компьютер, а кто-то захотел подшутить и перенес компьютерные рисунки на стены;

2) если это тем не менее человек, то он сознательно стремится сохранить инкогнито. Тогда разыскать его практически невозможно. А если бы и удалось разыскать, вряд ли бы получилось наладить сотрудничество;

3) если не 1-е и не 2-е, то с человеком стряслась беда: он уже на кладбище, в морге, или в лучшем случае - в реанимации.

Я решил сосредоточить поиски в этом направлении (прочесать реанимации, да и вообще больницы) и одновременно опубликовать объявление в крупнейших газетах мира.

Об этом и беседовал с Троллем в своем номере гостиницы "Шератон", когда раздался пронзительный крик Малышки. Мы оба в недоумении уставились на нее.

Малышка разглядывала принесенные мною из галереи Веньковецкого рекламные каталоги.

- Вот! - воскликнула она и ткнула в каталог пальцем.

Я принял его у нее из рук. Картина, послужившая поводом для подобных волнений, называлась "Портрет инженера Ерофеева". Инженер был нарисован почему-то в тельняшке, лицо деформировано, на руке - татуировка с циркулем, транспортиром и линейкой. Ничего необычного. Я посмотрел на Малышку строгим, требующим объяснений взглядом.

- Пришла беда, откуда не ждали! - выпалила она.

- Не понял.

- Эта картина пронизана той же мыслью, что и те, которые нарисованы в метро. Пришла беда, откуда не ждали!

Тролль захохотал.

- Ты уверена? - озадачено поинтересовался я. - Это ведь вполне фигуративная живопись. Вполне конкретный инженер Ерофеев, хоть и с деформированной головой.

- А мысль точно та же, - настаивала Малышка.

- Но, может быть, это случайное совпадение?

- Возможно. Это уже тебе решать.

- М-да...

Автором картины значился некто Сергей Черемухин, 36-ти лет. Никакой другой информации о нем в каталоге обнаружить не удалось.

- Что ж, схожу к Веньковецкому, - пробормотал я. Занятно, весьма занятно.

Тролль, который продолжал усиленно хохотать, взявшись за бока, неожиданно замолчал и встревожено посмотрел на меня.

- Что ты собираешься делать?

- Я ведь только что сказал: схожу к Веньковецкому.

- По поводу этого Сергея Черемухина?

- Да.

- Но это ведь совершеннейший абсурд! Какой-то Сергей Черемухин! Не может быть у гения такой фамилии! Да и вообще...

- А какая может быть?

- Ну... Моцарт, к примеру. Гоген, Байрон... Толстой, на худой конец...

- С тобой все ясно. - проговорил я. - Посиди дома, отдохни...

- Но ведь мы собирались прошвырнуться по реанимациям, - в отчаянии закричал Тролль.

- Вот и прошвырнись.

- Я не могу! Я же - призрак.

Ей-богу, мне было его жаль. Однако ревность, как известно, чувство неконструктивное.

Веньковецкого в галерее я не застал. Как мне сообщила чрезвычайно худая особа лет восемнадцати-двадцати, восседавшая посреди зала, у того был "отходняк после вернисажа". Она взглянула в протянутый мною каталог и ответила, что некий Сергей Черемухин действительно приносил им эту картину, но она в итоге не выставлялась и была возвращена владельцу дней десять спустя. Покопавшись в одной из служебных книг, она даже смогла сообщить его адрес. Квартира находилась в Кройцберге.

Я позвонил Маевской. Она тут же сняла трубку.

- Привет, - бодро произнес я. - Послушай, ты не знаешь художника по фамилии Черемухин?

- Как фамилия? Мухин?

- Нет, Черемухин. Че-ре-му-хин, - повторил я по слогам.

- Черемухина не знаю, даже не слышала никогда. А Мухин действительно был. Только умер несколько лет назад. Если хочешь, могу узнать поточнее.

- Нет, спасибо, про Мухина не надо. К тебе сегодня можно?

- Сегодня нельзя, я тружусь. Гы-гы-гы... Ну что за вопрос?! Конечно можно! Кому-кому, а бывшему соседу по квартире...

- Спасибо...

- А Черемухина - нет такого. В природе не существует.

Следующий визит я нанес Голдблюму. Я застал его в чрезвычайно суматошном состоянии. Он носился по комнате, как угорелый, и что-то возбужденно говорил в свой диктофон.

Для разминки я протянул ему фотографию, взятую у Агаповой. Он мельком взглянул, скомкал ее в руке и бросил в мусорную корзину. "Сучий потрох", отметил я про себя.

- Что-нибудь еще? - поинтересовался Голдблюм.

Я вздохнул и протянул ему каталог, раскрытый на "Инженере Ерофееве". Голдблюм от удивления даже разинул рот.

- Но ведь это же... это... совсем другое. Как тебе подобное даже в голову могло прийти?

- Посмотрите, пожалуйста, внимательнее, - взмолился я.

Он сел в кресло и уставился на портрет. Потом взял лупу и принялся изучать миллиметр за миллиметром.

- Или это - какое-то наваждение, или ты - дьявол, -взволнованно произнес он.

- Разрешите связаться с Черемухиным?

- Разумеется! - Он вновь забегал по комнате. - Мы сейчас вместе отправимся к нему. Адрес у тебя есть?

Я утвердительно кивнул.

Он включил диктофон и произнес:

- Машину к подъезду.

Потом спохватился и то же самое проговорил в телефонную трубку. Затем посмотрел на меня.

- Почему ты мне соврал, когда утверждал, что ничего не смыслишь в живописи?

- Я действительно совершенно не разбираюсь...

- Прекрати! Для того, чтобы провести параллель между работами в метро и этим портретом, нужно быть профессионалом высокого класса.

- Интуиция, - развел я руками. Не мог же я рассказать ему про Малышку и Тролля.

- Если это интуиция, то интуиция феноменальная!