За чужой счет - Виктор Александрович Беляков

я не занимался хищением, так как понимал, что это опасное дело. Но в начале ноября я достаточно серьезно повредил машину. Понадобились деньги на ее ремонт, и я два раза похитил их из АКП на сумму 250–300 рублей…»

Пройдут долгие для Сатикова дни следствия, прежде чем он расскажет все без утайки. И тогда, все яснее высвечивая закоулки его подленькой души, эту грустную историю жизни, разменянной на медные пятаки, станут на свои места остальные подробности преступления. И первые шесть рублей, «честно» поделенные поровну с контролером-кассиром Фурковой, и хищения более крупных сумм, сделанные до того, как старый передник жены еще не обратился в мешочки для краденых монет.

А потом будет суд, который назовет точную цифру нанесенного государству Сатиновым и Фурковой ущерба — 16750 рублей. В точном соответствии с законом суд даст квалификацию этому преступлению как хищению в особо крупных размерах, совершенному с использованием служебного положения, по предварительному сговору и с применением технических средств.

И еще на одно очень важное обстоятельство обратят внимание и следствие, и суд. На полное несоответствие характеристики, данной Сатикову администрацией и общественными организациями, где он работал, тем словам, которые прозвучали в его адрес на общем собрании коллектива. «Инициативный работник… на участке пользовался уважением…» — будет утверждать подписанная официальными лицами бумага. «Жадным эгоистом, оборотнем, человеком с двойным дном» назовут Сатикова бывшие его сослуживцы. Назовут и вспомнят, что признаков его нравственного убожества, подозрений в том, что он нечестный человек, было предостаточно.

Разве не обращался к начальству Сатикова заместитель начальника радиуса Невско-Василеостровской линии метрополитена Л. А. Донец, высказавший подозрение, что электромеханик ворует пятаки? Обращался. Как отреагировали на это заявление? Произвели техническую ревизию автоматических контрольных пунктов — нарушений не выявили. Надо ли говорить, как формально проводилась эта ревизия, как слепы были те, кто по своему служебному долгу не имел права пройти мимо такого очевидного факта: изо дня в день три АКП станции дают выручки на сто рублей меньше, чем раньше. А сто рублей — это две тысячи пассажиров. Спрашивается: неужели никого не заинтересовало, по какой причине так «поубавился» пассажирский поток, почему именно станция «Площадь Александра Невского» вдруг стала менее людной?

Сатиков и Фуркова раскаялись в содеянном. Им будет над чем поразмыслить в местах отбытия наказания. Но, думается, из этого дела о пятаках есть повод сделать выводы не только им…

Евгений Вистунов

НЕ ТОЛЬКО СВИДЕТЕЛЬ

В одиннадцатом часу[2] темным январским вечером водитель Шелехов, управляя таксомотором, держал путь к ближайшей стоянке такси. Рабочее время подходило к концу, день сложился удачно, и Шелехов находился в отличном расположении духа; может быть, поэтому он не раздумывая притормозил по просьбе собрата-водителя, стоявшего возле приткнувшихся к тротуару красных «Жигулей».

Водитель попросил Шелехова подвезти его пассажиров, которых он взял, но из-за поломки машины не смог доставить до места. Водитель досадовал на неисправность, был расстроен, а тут вот еще и пассажиры сердятся, куда-то опаздывая! Короче — помоги, друг! Шелехов согласился, взял пассажиров и поехал с ними в сторону Купчина.

Пассажиры — трое молодых людей — вели между собой беззаботный разговор, веселились. А через пятнадцать минут, когда Шелехов проезжал мимо пустыря, сидевший рядом с ним парень достал нож и просто, словно спросил закурить, сказал: «Тормози, приехали!» Тут же Шелехов почувствовал, как в его затылок, над правым ухом, больно уперлось что-то твердое и тупое, — это был металлический ствол браунинга — оружие второго бандита, сидевшего сзади. «Ты плохо слышишь?» — спросил первый и приставил нож к боку Шелехова, продолжавшего механически вести автомобиль вперед и вперед. «Ну!» — И бандит слегка ткнул его ножом, прорвав куртку; после этого к Шелехову вернулась способность соображать — он резко затормозил.

— Что вы хотите? — спросил Шелехов чужим, изменившимся голосом.

— На твоем месте я бы не задавал вопросов, — посоветовал ему сосед справа. — Я бы вел себя разумно — тихо, спокойно… Ты меня понял? — И после небольшой паузы, во время которой Шелехов судорожно сглотнул слюну, потребовал: — Деньги есть — давай!

Шелехов подчинился.

— Часы!

Шелехов поспешно расстегнул браслет, снял и отдал часы. Человек с ножом сунул деньги и часы себе в карман.

— Ну а теперь пересаживайся, — сказал он, — освободи место.

Шелехова взяли за шиворот, схватили за руки и за ноги и, как мешок, перевалили через спинку сиденья; не успел он опомниться, как уже оказался на заднем сиденье между двух грабителей, а тот, кто сидел спереди, перебрался на его место — за руль.

— Ты не дрожи: нам нужна только твоя машина — не ты, — успокоил его самозваный водитель. — Но тебе придется несколько дней пожить вместе с нами, под присмотром, так будет надежнее… А машину потом новую купишь, — хмыкнул бандит.

— У тебя дети есть? — неожиданно спросил тот, что сидел теперь слева от Шелехова. От него сильно несло вином. Шелехову врезалась в память черная полоска усиков, топорщившихся над верхней губой говорившего.

— Да, двое… сын и дочь, — растерянно произнес Шелехов.

— Тогда запомни: если попробуешь убежать или заявить в милицию, твои дети станут сиротами. Запомни, я тебя везде найду и убью как собаку.

— Хватит с ним базарить, — сказал третий. — Он все уже понял. Поехали…

***

Грабитель гнал автомобиль на большой скорости. Чувствовалось, что он обладает неплохими навыками вождения, во всяком случае, лихости ему было не занимать. Но он, видно, не был приучен к скользким улицам северных городов, и потому на крутом повороте влетел в высокий снежный вал, тянувшийся вдоль обочины, из которого не мог самостоятельно выбраться. Наконец, после нескольких бесплодных попыток, водитель сказал ругавшимся последними словами сообщникам, чтобы они толкали автомобиль, и те принялись толкать. Выходя из машины, бандит с усиками еще раз пригрозил Шелехову, что убьет, если тот «хоть чуть пошевелится», но Шелехов и так сидел ни жив ни мертв.