Золотые пешки - Андрей Глебов

С куревом оно как-то полегче служится. Это раз. Во-вторых, выдаваемый взамен табака сахар в одиночку есть – не по товарищески, в-третьих, некурящих всегда заставляли что-то делать во время перекуров. Пока остальные накачивают лёгкие дымом, тебя куда-то обязательно припашут.

Солдат всегда должен быть чем-то занят!

Ложка отделила от утрамбованной массы солидный кусок каши и под дикторский аккомпанемент исчезла за сомкнувшимися челюстями. Вдруг кусок едва не застрял в горле. Сергей поперхнулся, услышав свою фамилию. Наконец-то!

Его подбросило с бетона. Недобитая консерва вместе с облизанной ложкой упрятались в вещмешок, а ноги сами понесли к командному пункту.

Сухопарый майор с острым лицом и эмблемами инженерных войск отобрал себе десятерых. В этой дюжине был и Острогор. Его военный билет привлёк особое внимание офицера. Разглядывая фотографию и сличая её с физиономией оригинала, майор едва заметно растянул тонкие губы в скрытой улыбке. С крошечного глянца размером 3 на 4 см глазела лысая басмачья рожа.

Сергей представлял собой генетическое ассорти. Этакий славянско-азиатский гибрид. Отцовский клан был из сибирских казаков, а материнский – из украинско-алтайского коктейля. Дед, чьи предки ушли за Урал из Малороссии, взял в жёны дочь шамана, открыв новую линию потомков с перемешанными генами разных этносов. В результате процесса продолжения рода появился отпрыск с русыми волосами, карими глазами и монгольскими скулами. В общем – типичный русский.

Майор ещё раз просмотрел все фотографии в документах и вернулся к снимку с остриженным наголо черепом.

– Острогор.

– Я!

– В армию торопился? Или, наоборот – силком притащили?

– Почему? – не понял намёка Сергей.

– Почему на фото «под Котовского»? Не военный билет, а какая-то справка об освобождении.

– Я без галстука сфотографировался.

– А это что за петля на шее? – осведомился майор.

– Это мне потом повесили. В военкомате объявили, что все фото без галстуков недействительны.

– Что за чушь!

– Военкому видней, – продолжал Сергей, вспоминая как его усаживали на табурет у растянутой простыни с накинутым на воротник олимпийки арканом из зелёного засаленного шёлка. – Таким как я сделали фото на месте. Как полагается. С галстуком. И по прейскуранту по три рубля с носа.

– Бюро добрых услуг, – подытожил офицер.

Положив документы в коричневый портфель из кожзаменителя, он обвёл строй взглядом.

– Я – майор Будин, – представился он. – Сейчас мы пройдём к машине и – направимся в расположение нашей части, где вы пройдёте проверку на предмет определения ваших качеств как военных радистов. Не скрою, мне нужны хорошие специалисты. Ваши документы, выданные в ДОСААФ, всего лишь бумажка. Доказывать свою профпригодность будете лично мне!

Так Острогор оказался в Вюнсдорфе в «энской» полевой части под аббревиатурой ПУНР ГСВГ – Пункт Управления Начальника Разведки Группы Советских войск в Германии, где и начал свою службу радиста.

Познав судьбинушку «пуха», пройдя стадии «гуся» и «черпака», он подошёл к логическому завершению цикла, вступив в фазу «дедушки». И на тебе! На старости лет угодил на губу. М-даа… И на старуху бывает проруха!

Ход мыслей нарушил грохот откидывающейся дверцы. Сергей сунул в люк миску с недоеденным куском серого хлеба, ложку и кружку. Ужин закончился. Конвоир и раздатчик пищи зашагали дальше по гулкому коридору, обходя остальные камеры. Когда их шаги стихли, по камням тюрьмы пополз монотонный, убаюкивающий речитатив.

Сергей усмехнулся. Надо же! И здесь, как в казармах, всё на тех же рельсах. Какой-то «пух» декламировал по старческой заявке сакраментальную вечернюю отходную. Рифмованная лепнина, такая ненавистная ему когда-то, а теперь ласкающая слух, клеилась к сводчатым потолкам коридора, ненадолго повисая на них призрачными фестонами:

Чик-чирик, кукареку!Скоро дембель старику!Дембель стал на день короче,Спи, старик, спокойной ночи!Пусть приснится дом родной,Баба с пышною косой,Бочка пива, водки таз!И твой дембельский приказ!

«Сейчас бы воды таз! – вздохнул Сергей и почесал шею. – Не хочется тут фурункул в награду получить!» Он сокрушённо потряс головой, роняя с волос частицы торфа, и с тоской посмотрел в чёрное небо Германии.

Утешало одно: до дембеля оставалось каких-то 23 дня! Весна 1985-го была для молодого «дедушки» как весна 1945-го для его деда, дошедшего до Лейпцига.

Глава 4. Бочка

А у прерванного эпизода было следующее продолжение.

Острогор, вынув штык-нож из металлических рёбер решётки, торжественно блеснул зеркалом стали. Лезвие пропихнуло окурок, сгинувший в воронке сливного отверстия, и с ледяным безразличием отразило усатую гримасу страха старшего лейтенанта. Мотыгина словно превратили в кота, облитого ведром воды при исполнении мартовской рулады.

– Показалось вам, товарищ старший лейтенант! – опуская оружие, заявил сержант. – Нет тут никакого окурка.

Дискуссии об аберрации зрения не произошло, как и не состоялись научные дебаты о феномене фата-морганы. Мотыгин оседлал позицию упрямой несговорчивости и с кажущейся самому себе грациозностью царя зверей бросился на оппонента. Ударом ноги он выбил из руки дежурного штык-нож и нанёс ему в голову сокрушительный удар.

Сержант (вот досада!) успел пригнуться, избегая столкновения с летящим объектом, и отступил из туалета в коридор. Ретироваться, не понеся потерь, ему всё же не удалось. На кафеле остались штык-нож и пилотка. Но это было полбеды. Манёвр отхода, суливший мирный исход столкновения, закончился нелепым фиаско. Какая-то неведомая и необоримая сила бросила Острогора на пол.

– Ах ты, бисово племя! – прогудел густой бас над поваленным телом. – Не трепыхайся!

Бог весть, откуда взявшийся старшина Шкурко, утвердив коленную чашечку размером в чайное блюдце в хребет поверженного сержанта и навалившись на него всей своей нешуточной массой, справился у своего начальника: – Вы в порядке, товарищ старший лейтенант?

Мотыгин повернул выбеленное могущественным страхом лицо к старшему прапорщику:

– А… да-да, всё нормально, старшина, – одеревенелый язык плохо слушался.

– Он грозился вам?

– Грозился? – офицер одёрнул китель, пригладил топорщившиеся усы и уже управляемым командирским голосом изрёк: – В моей роте никто не может угрожать мне! Я тут закон и порядок! А Острогор что-то тут пытался мне показать!

– Штык-ножом? – старшина Шкурко нуждался в пояснении. – Это как же?

– Ну… Он употребил его в качестве указки.

– Хм… Тогда понятно, – сказал старшина, хотя никакой ясности из слов Мотыгина он не получил. Ослабив давление на распростёртое под собой тело, Шкурко осведомился: – Поднять, что ли, сержанта?

Жест Цезаря, дарующего свободу гладиатору, окончательно завершил возвращение старшего лейтенанта в его привычное состояние.

– Поднимите.

Шкурко, чьи рост и вес имели самые выдающиеся кондиции в роте, сгрёб Острогора в охапку и придал ему вертикальную позицию.

– У нас произошло небольшое несовпадение в точках зрения на проведённую в помещении уборку, – начал Мотыгин. – Так вот, сержант Острогор нарушил субординацию и использовал неуставную форму общения. Как командир роты я сегодня же! – он дёрнул правой бровью и ткнул в потолок указательным пальцем. – Безотлагательно! Подготовлю приказ о его аресте на 10 суток! Старшина, снимите его с дежурства и подготовьте к отправке на гауптвахту!

– Есть, товарищ старший лейтенант!

Опытный старшина догадывался, что случилось в туалете, и даже не стал пытать сержанта о причине конфликта, когда ротный покинул кафельный отсек. Хлопнув здоровой лапищей по плечу взъерошенного парня, Шкурко беззлобно сказал:

– Допрыгался, Острогор! Неча было ножичком воздух дырявить! Это оружие, а не учительская палочка.

Вот так Острогор оказался в казённом доме, где успел провести уже пять суток.

На шестые, после завтрака, его определили на работы в подвал столовой, где хранились овощи. Заражённая грибком картошка таращила на арестантов глазки-бородавки, мрачно морщилась и источала тошнотворный запах. Серая жижа, скопившаяся под кучами, концентрировалась в мерзкую слизь, липшую к сапогам. В тусклом свете электричества и спёртом воздухе хранилища верховодили гниль и разложение.

– Ты и ты! – начпрод тюрьмы тыкнул пальцем в Острогора и колченогого арестанта с эмблемами танковых войск. – Берите носилки. А вы, – повернулся он к прочим, – совковые лопаты. Грузите им тухлятину. Потом поменяетесь. Очистить тут всё! Вперёд!

Работа закипела. Все работали на равных. Тут нивелировались звания, заслуги и градация. Никакого снисхождения, никаких привилегий. «Дед» шёл вровень с «пухом», сержант – с рядовым. Главным был конвоир, готовый в любой момент угостить прикладом зафилонившего подопечного.