Клоун. История одной любви (СИ) - Монакова Юлия

Он пожал плечами. А шут ее знает, какой у нее номер… Мать не говорила, а он не спрашивал.

— Тут недалеко, — он неопределенно махнул рукой, припоминая. — К-красная, кирпичная.

— Ну точно третья — наша! — возликовала Соня. — Значит, будем вместе учиться. Так как насчет прогулки? Дождь прекратился, пойдем прошвырнемся по городу вместе… — тут она перевела взгляд на велосипедиста и нахмурилась:

— А ты чего уши греешь, Тяпа? Езжай, куда ехал! Тебя мы с собой не приглашаем!

— Очень надо! — самолюбиво фыркнул тот и, еще раз бросив вызывающе-красноречивый взгляд на Динку и любопытный — на Макара, укатил прочь.

— Ну так что, спускаешься? — блондинка была невероятно настойчивой, если не сказать — настырной.

Согласие уже практически готово было сорваться с губ Макара, но в этот миг он услышал голос матери.

— Сынок! — позвала она из глубины комнаты. — Пойдем обедать, а потом нам нужно будет съездить в цирк, познакомиться с руководством и коллегами. Я хочу, чтобы ты тоже там присутствовал.

— Иду! — крикнул Макар, обернувшись, а затем снова перевесился через перила балкона. — Извините, д-девчонки, — он картинно прижал руку к сердцу. — Как-нибудь в другой раз. Сейчас не могу, п-правда.

Блондинка заметно расстроилась, а темненькая только пренебрежительно фыркнула себе под нос.

3

Несмотря на весь свой скептический настрой, едва оказавшись в цирке, Макар почувствовал, что невольно улыбается. Обстановка была незнакомая, чужая — но запах, узнаваемый из миллиона других, все равно оказался родным. Ни с чем не сравнимый аромат сосновых опилок, которыми густо посыпали манеж, терпкий и острый запах лошадей и хищников… Макар вдохнул его полной грудью и засмеялся, вспомнив цитату из Бунина: «А вчера мы сидели в огромном и ледяном шатре братьев Труцци, резко и приятно вонявшем всем тем, чем всегда воняет цирк». Как ни кривил он физиономию в присутствии матери, а все же вынужден был признать, что ужасно соскучился по атмосфере этого веселого и дружного сумасшедшего дома.

Директор цирка тоже оказался мировым мужиком. Макару понравилось, что он не заигрывал и не сюсюкал с ним, как с каким-то салагой, не пытался понравиться и наоборот — не корчил важного биг босса, глядя на парня сверху вниз, а сразу повел себя с ним как с равным.

— На какой высоте работаешь? — поинтересовался он у Макара.

— П-пятнадцать метров. На двадцати тоже могу, но п-практики пока маловато.

Директор уважительно кивнул.

— Восемнадцать лет есть?

— Есть… почти, — поправился Макар. — Через т-три месяца исполнится.

— Что ж… это неплохо, неплохо, — задумчиво пробормотал директор себе под нос. — Я слышал про твоего отца, — добавил он после паузы. — Мне очень жаль. Он был классным воздушным гимнастом, одним из лучших в стране. А если учесть, что русский цирк по праву считается лучшим в мире… то твой отец был лучшим из лучших вообще.

Макар сглотнул ком в горле. Ему казалось, что он уже научился жить с мыслью о том, что отца больше нет, а сейчас вдруг снова резануло — будто по живому.

— Пойдем в малый зал, — директор положил руку ему на плечо, — там сейчас как раз тренировка, познакомишься с ребятами.

Макара всегда забавлял разительный контраст между цирковыми артистами на репетициях и во время выступлений. Во втором случае — искусно загримированные и причесанные, в сверкающих ярких костюмах, рассылающие публике профессиональные отрепетированные улыбки и делающие комплименты[2]… А на тренировках все взмыленные, лохматые, с мешками под глазами, в растянутой и застиранной спортивной форме, зачастую перепачканной и пахнущей потом, лошадьми, навозом…

И вот эта изнаночная сторона цирковой жизни была Макару не менее дорога, чем парадная. Он прекрасно знал, что у всех цирковых дам на туалетном столике вместо духов и прочих милых мелочей стоят средства от растяжений, обезболивающие, разнообразные мази и эластичные бинты.

— Попроси у меня увлажняющий крем — нет такого, — не раз смеялась мать, — попроси крем от ушибов, травм и повреждения связок — всегда пожалуйста!

Впрочем, сказать, что женщины совсем не следили за собой, было бы лукавством. Артистки держали себя в отличной форме не потому, что это была дань моде, а потому, что от этого зачастую зависела их жизнь. Кроме того, им необходимо было выглядеть красиво на радость зрителям.

Мать Макара, к примеру, была буквально повернута на здоровом питании. С вечера она заваривала себе имбирь, заливала семена чиа кефиром, добавляла туда тыквенные семечки и фрукты. По утрам регулярно употребляла масла авокадо, миндальных и грецких орехов: это было полезно для кожи и волос. Еще она перемалывала семена льна и пила спирулину. Выпечки мать избегала — никаких пирожных и прочих десертов, зато на тренировки всегда брала с собой гематоген для придания сил, а перекусывала яблочком или горьким шоколадом с черным кофе. Что ни говори, а выглядела она в свои тридцать семь и впрямь шикарно — никто никогда не давал ей ее реального возраста, но Макар знал, как болезненно она переживает по поводу уходящей молодости. И дело было не только в красоте — увы, век воздушных гимнасток сам по себе недолог… Еще два-три года, ну пусть даже пять лет — и прощайте, полеты под куполом цирка! Мать безумно боялась этого и изо дня в день бросала вызов природе, отчаянно пытаясь ее обмануть.

Когда Макар с директором явились на тренировку, мать была уже там — вместе с этим долбаным Мишей, разумеется. Сейчас на фоне запыхавшихся, растрепанных и потных артисток она смотрелась совершенно инородно — точно жар-птица среди скромных сереньких воробушков. Мать и вела себя соответствующе, словно королева, купающаяся в лучах обожания подданных. Собственно, для местных она и была таковой — знаменитая воздушная гимнастка из Москвы, настоящая звезда, почтившая своим присутствием их маленький и скромный провинциальный цирк! Макар с легкой усмешкой отметил, как благоговейно заглядывают ей в рот молоденькие гимнастки, кто-то даже попросил о совместном фото и притащил бумажку для автографа.

Увидев Макара, мать обрадованно помахала ему рукой:

— А, вот ты где! Иди сюда. Знакомьтесь, — весело представила она его, — это мой сын Макар. Тоже воздушный гимнаст — между прочим, весьма и весьма способный, и это я говорю сейчас не как его мама, а как беспристрастная коллега. Прошу любить и жаловать!

— Любить — это мы завсегда готовы, — хихикнул кто-то из девушек. — Какой хорошенький, а!

Щеки Макара чуть порозовели. Вообще-то он привык к раскованности и свободе в выражении мыслей у цирковых девчонок, но здесь, как ни крути, он был новеньким и потому немного смущался от всеобщего пристального внимания.

— Ты на чем работаешь, Макар? — тут же поинтересовался у него кто-то.

— Соло — на ремнях, канате и на п-полотнах… Немного на доппель-трапе[3], но сейчас у меня нет п-партнерши, — добросовестно отчитался он.

— Ну, за партнершей дело не станет! — многозначительно улыбаясь, переглянулись девушки, и мать шутливо погрозила им пальцем:

— Но-но-но! Не дам развращать моего мальчика!

— Ой, Зоя Витальевна, ну неужели же это и правда — ваш сын?! — восхитился кто-то. — Никогда бы не подумала… Вы выглядите как сестра и брат.

— Угу, — поддакнул Макар в ответ на эту неприкрытую лесть. — Старший.

В этот момент кто-то подергал его за штаны. Опустив взгляд, он увидел малышку лет трех — вероятно, дочь кого-то из артистов.

— Как тебя зовут? — нахмурив бровки, уточнила она.

— Макар, — он опустился перед ней на корточки, чтобы быть на равных.

— Макай, — послушно повторила девчушка. — Ты квасивый. Давай двузить?

— С удовольствием, — улыбнулся он. — А ты у нас к-кто?

— Яна. Ты есе ни на ком не зенился? — строго спросила она.

Макар развел руками:

— Пока нет.