Эльфийская погибель (СИ) - Рау Александра

— Вот это зрелище, — восторженно прошептала Файлин.

— Вы же знаете, что азаани не стареет? — поинтересовался я, и девочки активно закивали. — Когда рождается новый правитель, ход жизни предыдущего начинается вновь. Он обучает нового азаани с самого детства, подготавливая к ответственной должности и силам, что простого эльфа запросто свели бы с ума. Помните, что умеет азаани?

— Управлять лесом!

— Говорить с Эвлоном!

— Маэрэльд умеет лечить, — серьезно вставила Талани.

Произносить имя азаани вслух было странно, но слышать его из уст двенадцатилетней девочки — еще необычнее. Талани питала к королеве особую, чуткую любовь, и крайне трепетно относилась к упущениям и неточностям, что я порой допускал в ходе рассказа.

Отвлекшаяся от сбора трав мама завороженно смотрела, как девочки восторженно скакали вокруг меня, называя все больше и больше способностей правительницы, а Талани поправляла их, если те оказывались неправы. Отец, отчаянно мечтавший о дочерях, погиб почти сразу после рождения Шаэль и Файлин, и они не познали той безграничной любви, коей было наполнено мое детство; очевидное сходство с чертами отца делало это осознание лишь больнее. Он был чудесным человеком — вернее, наполовину человеком, — и я, как ни старался, едва ли мог его заменить.

— Талани, — позвал я. — Как твои уроки древнего языка?

— Среди сверстников мне нет равных.

Я с трудом сдержал смешок, чтобы не расстроить сестру, но ее высокомерие смутило не только меня; Шаэль в ответ на реплику сестры демонстративно закатила глаза.

— Как переводится “азаани”? Я что-то позабыл…

— Ничего ты не забывал, — фыркнула сестра. — “Дарящая жизнь”.

— Точно! — воскликнул я. — Ну что, как там прическа?

— Почти закончила.

Талани дважды больно дернула за пряди, будто пыталась управлять мной, как марионеткой, а затем пригласила сестер посмотреть на свое творение. По лесу прокатился звонкий смех. Воспользовавшись рассеявшимся вниманием, я принялся щекотать девочек, и даже самая строгая из них тихонько захихикала в ответ на попытки отвлечь их от моего неумелого рассказа. Мы забегали по залитой солнцем лужайке, играя в догонялки, и даже птицы, как мне казалось, подшучивали над нами, размеренно покачиваясь на ветках.

— Ну что ж вы! — причитала мама, когда кто-нибудь из нас наступал на бесконечно полезное, но неприметное среди других растение. — Аккуратнее!

Следующей ночью я вновь оказался на западном выходе из леса, куда меня привела сложная цепочка подмен, создавшаяся из-за недавнего нежелания Индиса проводить ночь в одиночестве на другом конце Аррума.

Хоть и с некоторой задержкой, Богиня исполнила импульсивное желание Талани, чем крайне порадовала юную почитательницу. Как только сумерки коснулись верхушек деревьев, влага в воздухе стала столь ощутимой, что мелкими каплями оседала на листьях и оголенных участках кожи. Где-то вдалеке молнии живописно расползались по ночному небу, и едва слышимые раскаты грома безуспешно пытались за ними угнаться.

Гроза всегда дарила мне странное чувство спокойствия. Смертоносные вспышки света и оглушительный рев небес заставлял детей плакать, а взрослых бежать в укрытия, уповая на гнев богов, но мне казалось, что Мать Природа не стала бы использовать что-то столь красивое лишь для запугивания. Уверен, у завораживающего явления была куда более благородная и значимая цель.

Сон медленно подкрадывался к моему сознанию, и я не смел ему сопротивляться; признаться честно, большую часть времени нахождения на границе любой постовой проводил в объятиях забвения. Чуткий слух сообщал о приближении чужака, как только тот въезжал на тракт, а острый взор не позволял стреле промахнуться, потому я устроился на пышной траве и без колебаний опустил веки.

Посетившее меня во сне видение было шумным, и потому треск прошлогодних веток прозвучал трижды, прежде чем выдернул меня в реальность. Стряхнув с глаз пелену, я резво поднялся на ноги, и уже в следующее мгновение пальцы мои лежали на натянутой до предела тетиве. Звук раздавался то с одной стороны, то с другой, и я растерянно прицеливался, вглядываясь во тьму, пока наконец не разглядел что-то движущееся в нескольких шагах на север. Из-за куста медленно вышла лиса. Она бросила на меня ленивый взгляд, как будто бы удивленная столь агрессивной реакцией, и невозмутимо продолжила свой путь. Я выдохнул; рука дрогнула, и пальцы съехали с покрытого влагой древка лука.

Всего лишь лисица.

— Не кричи.

Горла коснулась холодная полоска стали.

Я пытался сохранить внешнее спокойствие, но мысленно проклинал себя за вопиющую невнимательность.

— Не собирался.

— Если пообещаешь не нападать, отпущу.

Желания драться не возникло даже с появлением острой в том необходимости, но находиться в столь неравном положении показалось несколько унизительно. Я с силой наступил на ногу скрытого тьмой противника, поднырнул под руку с кинжалом и хотел заломить ее за спину, однако следом получил сильный удар в живот, из-за чего отлетел на добрых полметра. Соперник прижал меня к земле, коленями уперевшись в мои руки, и острие кинжала вновь защекотало кожу на шее. Носа коснулся исходивший от одежд слабый запах лимона.

— Видимо, обещания ждать бесполезно.

Капюшон сполз на плечи, выпуская на волю волны выбившихся из прически смоляных прядей. Девушка тяжело дышала. Казалось, она не впервые пробиралась в лес. Узнай Индис о том, как искусно сработал ее трюк с лисой, насмешки преследовали бы меня до конца жизни.

На щеках странницы неожиданно выступил румянец; то ли из-за скромной схватки, то ли из-за позы, в которой мы вынужденно оказались. Я открыл рот, но несколько мгновений не мог выдавить из себя ни слова.

— Пообещаю, что хочешь, как только уберешь нож, — наконец вымолвил я. — Не знаю, как заведено у людей, но нас подобный жест не вдохновляет на разговор.

Хмыкнув, девушка пожала плечами и поднялась. Кинжал тут же скользнул в изящные ножны на поясе, а ее рука обратилась в мою сторону, предлагая помощь. Недоверчивый взгляд, судя по всему, обидел нарушительницу спокойствия; громко фыркнув, она сделала вид, что вытягивала руку лишь для того, чтобы отряхнуть рукав от пыли.

Встав, я сразу же направился к луку. Девушка заметно напряглась, но я не собирался в нее стрелять; мне не хотелось верить, что обладательница столь юного лика действительно была способна на нечто ужасное. Оружие я закинул за спину, а сверху надел плащ, прежде служивший подушкой, не желая, чтобы влажная ночь испортила ценное дерево.

— Что ты…

— Прогуливаюсь, — невозмутимо отрезала она.

— И нападаешь на постовых?

— Ты первый схватился за стрелы, — парировала странница. Попытки вытащить застрявший в хвосте мусор не увенчались успехом, и она распустила волосы, аккуратной волной уложив их на одно плечо. Нить, что сдерживала пышную копну, переместилась на запястье.

— Я лишь защищалась.

— Защищаться бы не пришлось, не проберись ты сюда тайком. Люди редко бывают тут ночью. Впрочем, и днем бывают нечасто.

Девушка вздернула подбородок и нахмурилась, словно, назвав ее человеком, я страшно ее оскорбил. Я довольно ухмыльнулся, наконец сумев задеть ее, и вернулся к месту, где до этого предавался дреме. Незнакомка поспешила занять место рядом, чем заслужила мое искреннее удивление.

— А вокруг меня они снуют постоянно, — вздохнула она.

— Хочешь привести их и сюда?

— Напротив. Бегу туда, где их нет.

Глубоко внутри разгоралось пламя интереса; я чуть наклонился вперед, чтобы заглянуть в лицо таинственной незнакомке, и луна, словно желая помочь, вышла из-за облаков, озарив лес тусклыми лучами. Шрам над бровью и плотный загар выдавали в ней простолюдинку, а манера говорить и ночной визит в лес — ее бесстрашие и решимость. Однако погрустневший голос и опустившиеся уголки губ подкидывали воображению совсем иную картину — куда более робкую, написанную полупрозрачными, осыпающимися красками.