Добрая память - Хромченко Софья

4. На селе

Авдотья о детях в том доме боялась –Застудятся. Дров им навез печь топитьДмитрий, но, сколько она ни старалась,Согреться нельзя было. Как зимой жить?!Нынче весна хоть. Снаружи теплее,Чем изнутри, было. Скоро пришлаК ней Журавлева, Авдотью жалея,Стряпать хозяйку к себе позвала.Слышала, печь у нее и не варитКак следует. «Что же, спасибо, приду».В лавке съестного у них же набралиИ к Журавлевым – готовить еду.Те, видя скудность, своей поделились.Дали семян на посев. Две семьиНа удивленье селу подружились,Хоть и чужие они – не сродни.Соня приехала. В бедности видяСемью, уж оставить ее не могла.Село – его грязь и тоску ненавидя,Денег последних просить не смогла.Да и Авдотья во старшей нуждалась.Соня писала, жених же молчал.В Финляндию выслать письмо опасалась,Дабы кто горький ответ не прислал.Он жив! – жила верой. Дни быстро летели.Сельские сверстницы Соню своейРовней признать ни за что не хотели –Много чужого заметили в ней:Речь, городскую одежду, осанку…Робость и гордость попутали. ТаНе походила ни в чем на крестьянку.С сельской родней мало зналась она.Больше близ матери в доме сиделаАль на дворе была. Всё же о нейВскорости знать уж молва захотела:Кто шил наряды чудесные ей?В ответ улыбнулась: «Сама я их шила».К швейной машинке девчат подвела,Как обходиться с ней, им объяснила.«Мы не умеем! Ты сшей нам сама.Ткань принесем». Всем сперва шила даром,Потом платить стали. Хоть и бои,Хоть и нужда, были юны недаром.Желали красивыми быть здесь они.Юность брала свое. Чаще платилиПродуктами. Реже деньгами. НарядНа селе городской вошел в моду – форсили,Пусть редкий отец новой моде был рад.В крестьянской одеже куда как сподручнейТруд сельский нести. Городское надетьПлатье на праздник что разве. «Ты лучшеШей сарафаны аль их не суметь?» –Соню с сомненьем отцы вопрошали. –«И сарафаны могу», – был ответ.В столице хоть шить те случалось едва ли,Где восемь жила Соня памятных лет.Удались сарафаны. Пошел по округеСлух добрый о Соне. Бралась та всё шить.К труду на селе не привычные рукиЕе, шитьем стали домашних кормить.(Не ошибся Матвей в Соне!) Время летело.Семья небогато, но сыто жила.Корову рябую (детей пожалела!)Старуха-вдова им на двор отдала.Лошадь из двух своих девери дали.Хоть и бранился с Татьяной своейРоман, всё же братья родне помогали.Али они Журавлевых скупей?Что же Матвей? Слал он редкие письма.Солдаты встречали его хорошо –И наши, и немцы. Желанный мир близко!Опасности будто смеялся в лицо.Раз к немцам пошел… И его задержали.С листовками был, без оружия он.Нашли бы оружье, тогда б расстреляли.И так нарушал, несомненно, закон.Таких агитаторов много ловили,А их всё не меньше. Вздохнул офицер:Уж больно смутьянов солдаты любили!Вот этому б пулю всадить всем в пример!Эх! Молча выстрелил… Писем не сталоС того дня от мужа. Напрасно женаКаждый денечек вестей ожидала,Страшные мысли от сердца гнала.Однажды конверт наконец получила.Открыла. Прочла. И дрожащей рукойПечную заслонку затем отворила –Стал чужой почерк седою золой.Пусть будет так. Пусть никто не узнает.Сама ж заболела. Как радостно ейБыло мечтать, что она умирает:Бог даст с мужем встречу, призрит их детей!«Мама! Она! Революция!» – СоняС улицы в дом забежала, смеясь. –«Что ж так кричит, ведь такая тихоня!» –Думала мать, на иконы крестясь. –Ну, революция… Две пережили,Эта уж третья»… Осенние дниЖелтой листвою близ окон кружили,Золотом землю мостили они.«Что, моя милая?» – «Папа вернется!Вернется домой!» Мысль об этом вошлаВ душу девичью, как в ночь входит солнце.Прежних обид ни следа не нашла.Острою болью любовь отболела.Отца поняла дочь. В родимом селе,Глухом и забытом, душой повзрослела,Пусть приходил финн печальный во сне.Звал за собою. В тот миг просыпаласьСоня в слезах. Что убитый зовет,Как-то сама она вдруг догадалась.Молилась – Создатель тоску отведет.«Вернутся все наши! Какое же чудо!Мамочка, правда?» – Что молвить в ответ,Когда и дышать в жару матери трудно?«Отец не придет, моя милая, нет.Ты никого не пугай этой вестью.Помни сама. А теперь мой черед…Было письмо, а в письме том известье…Детей береги… Пусть священник придет».Батюшка был не давнишний, а новый –Монах. С ним живой разминулся МатвейВсего ничего – побывал сперва дома,Там и узнал об Авдотье своей.К больной заспешил. Услыхала АвдотьяГолос Матвея, не верит она,Что не покойник. Рукою из плотиВзял ее руку, тогда поняла.Виновато Матвею в глаза поглядела:«А я помираю… прости, милый мой!Как жаль умереть!» – С той минуты хотелаЖить она страстно… И встала живой.Дня через три так уже управляласьОдна по хозяйству. Матвей рассказал,Как ее «вдовство» печальное сталось:Подлец офицер его только пугал;Выстрелил мимо – авось забоится!О́тдал под суд по закону, потомСам отчего-то своим стал хвалиться,Что порешил. Ложный слух и пошел.Ну, а поскольку к своим не вернулся,Те и решили… И друг написалЕй, коли случай такой обернулся, –Зря ему, трусу, вперед адрес дал.«Он от себя, видно, много прибавил». –«Так указал, где могила твоя,Что сам хоронил…» – «Тут уж явно слукавил!Жив и здоров я, родная моя!»Судить не успели. Пока находилсяПод следствием, чаянья многих сбылись –Пришла революция, освободился.«Сюда только вести о ней добрались?Нескоро. Ну, край тут, понятно, далекий».Глаз не сводил муж с Авдотьи своей.Чуть не поспел бы к ней, жил б одинокий…Любо и страшно, что дорог так ей!Прямо беда. На село возвращалисьБлизкие с фронта. По счастью села,Кто провожал, почти все и дождались.(Вся возвратилась Матвея родня.)Много в селе о том радости было.Как же теперь всю большую роднюСоня, деля эту радость, любила!Кровь горячо поняла в ней свою.Жизнью жила общей. Все принималиСоню как ровню. За бывших солдатБыстро отцы дочерей отдавали,Коль те и сами венчаться спешат.(Еще венчались.) В такую-то поруБрак подневольный век долгий отжил.Было, любилися (и без позору!)Даже до свадьбы – такой уж был пыл.Соне невесты свои поверялиСекреты и чаянья. Ясно, что ейЧасто с приданым помочь доверяли.К одной из родни лишь не сватались – к ней.Нравилась многим. Боялись: откажет, –Гордая. Соне все были родня(Хоть и на грех уж никто не укажет –Худшее людям списала война,А по-иному глядеть не умелаВсё ж на своих, коли в каждом родствоДальше ли, ближе она разумела.)Тут уж какое страстей торжество!Так ушла юность. Приданое шилаСоня по-прежнему. Пламя войны –Гражданской вновь судьбы огнем опалило.Много людей полегло без вины.Были идейные – эти считалисьДаже счастливыми: знать довелосьИм и о них, за что с домом расстались.А большинство шли на фронт как пришлось.Были ли белые – нет от них спасу:Всех лошадей по округе взялаАрмия их и съестного запасы.Сёла разула-раздела она.Чем только можно в домах поживилась.Брали в солдаты они тяжело.Ох, не одна жена мужа лишилась,Что не хотел уходить от нее!Другие пошли, а верней, их погнали.Только в себя пришел бедный народ,Что-то нажил, – в селе красные встали.Дело такой же взяло оборот.Так и случалось, что брат шел на брата –На самом деле. С пятнадцати лет[12]Красные юношей брали в солдаты,Брали мужчин, прежде скрывшихся бед.Свадьбы в ту пору скромнее справлялись.Реже. За совесть потом, не за страх,Впитав чью-то правду, крестьяне сражалисьИ… погибали на двух сторонах.Новая власть на крови становилась.В эту-то пору жалеть о цареРедко, по правде, кому доводилось –Он долю испил в чаше, данной стране.Он сам это выбрал. Хитрей оказалсяМестный помещик: набравши добра,Махнул за рубеж, где порой сокрушался,Что с Родины мало увез серебра.