Любовь и ненависть в наследство - Татьяна Аксинина

ярких звезд, я увидела бесконечно большую вселенную, мерцающую тысячами огней. Завораживающая глубина неба притягивала с такой силой, что я боялась туда упасть. Я узнавала знакомые со школы созвездия: Геркулес, Дракон, Кассиопея, Северная Корона – и показывала их Станиславу. Он, знавший только Большую и Малую Медведицу, был поражен моей эрудицией. Некоторое время мы просто молча стояли под звездами и смотрели. Было очень хорошо стоять рядом с этим могучим юношей. Потом Станислав мягко притянул меня к себе, чтобы поцеловать, но я ускользнула из-под его руки. Я не была уверена, что мое чувство к нему не исчезнет утром, на трезвую голову. Так я и заявила. Кажется, этим я его и сразила наповал. Держась за руки, мы пошли по ночным дорожкам обратно.

Гром дискотеки прекратился, но в кинозале еще оставалось много молодежи. Все сидели кружком, в центре которого Миша играл на гитаре и пел. У него и голос оказался под стать внешности – по-цыгански слащавый. Станислав сразу к нему присоединился, пел он не так красиво, но более мужественно, к тому же хорошо помнил слова, который часто забывал Миша. Вот тогда-то, сидя в кругу восхищенных слушателей, я по-настоящему влюбилась в Станислава. Я впервые услышала песни Визбора, Дольского, Никитина и других бардов, услышала их имена. Раньше я была уверена, что любые песни, берущие за душу, написал Высоцкий, некоторые – Окуджава. В песни я тоже влюбилась, привезла из лагеря тетрадку примерно с сотней песен.

Назавтра Станислав переписал меня в свой отряд, а Миша перешел к Наташе. К обеду привезли детей, и лесная тишина взорвалась от их криков. Как же хлопотно и непросто было их организовывать, кормить, усыплять, водить на речку, развлекать, утешать! Наш со Станиславом отряд был на хорошем счету. Но мы целыми днями крутились так, что к вечеру я буквально с ног валилась. И все же я была счастлива: я влюбилась, и мой любимый был рядом. В суматохе первых дней, стоило мне поймать его ласковый взгляд, я готова была свернуть горы. Дети у нас не скучали и не слонялись где попало, у них был строгий режим, но масса интересных занятий.

Я прекрасно помнила, как скучно мне было когда-то самой, когда я первый и последний раз ездила пионеркой в лагерь. Я тогда за смену перечитала всю местную библиотеку. Ни с девочками, ни с мальчиками я не подружилась, они все были из одной школы, а я – из другой. Никаких интересных дел, игр, которые сблизили бы нас в коллектив, не было. Нашим отрядом руководила воспитатель, сорокалетняя дородная дама по имени Роза Салаховна, по прозвищу «Салат из Розы». Вожатый у нас тоже был, молодой парень Саша, но ему некогда было особенно заниматься детьми: он привез молодую жену. Бедняжке пришлось работать уборщицей, зато она провела все лето вместе с мужем. Роза Салаховна никаких дел придумать не могла, кроме уборки территории и хорового пения. Песню она знала всего одну, которую я больше нигде и никогда не слышала. «Где ты был мой черный баран? – На мельнице, на мельнице, молодой пан. – Что ты там делал, мой черный баран? – Муку молол, муку молол, молодой пан»… И в таком духе еще пара куплетов, а в конце баранье блеянье: «Ме-ке-ке, ме-ке-ке-ке, молодой пан». Этот «шедевр» мы, десятилетние ребятишки, повторяли ежедневно как строевую песню. Меня от нее уже тошнило.

Помню, что на речку нас водили не каждый день, да ещё и купалка была очень тесная и мелкая. Все говорили, что скоро будет однодневный поход, а в походе разрешат купаться хоть весь день. Но когда нас повели в поход, день был на редкость неудачный: холодный и дождливый, костер не разгорелся, загорать и купаться не пришлось. Самым светлым воспоминанием был родительский день: приехала мама, привезла конфеты и апельсины и увела меня на берег, где я наплавалась вволю. Больше я ни за что не соглашалась ездить в лагерь, летом отдыхала на даче весь мамин отпуск и каждый выходной.

Работая в лагере, я изо всех сил старалась не походить на Розу Салаховну и не позволять детям маяться от скуки. Теперь от меня зависело, чем заниматься детям, они слушались меня, называли «Полина Александровна». Вот распорядок одного дня, я его вывешивала для родителей. «Подьем, зарядка, умывание, уборка, завтрак, выбор пьесы и распределение ролей для вечера, изготовление костюмов для театра, подвижные игры, обед, сон-час, подъем, уборка постелей, выход на речку, купание, полдник, репетиция пьесы, участие в театральном конкурсе, ужин, умывание и стирка, настольные игры, чтение вслух перед сном, отбой». Мероприятия менялись каждый день: спартакиада, День именинника, День Нептуна, родительский День, который лучше назвать Днем обжорства, – да всех не перечислить.

Особенно запомнился День памяти, 22 июня. Говорят, эту традицию наша начальница сама придумала. Утром перед рассветом четыре старших отряда поднялись в предрассветные сумерки и пошли к речке. Дети все были сонные, еле плелись, даже болтать не могли. Все несли заранее сплетенные венки из цветов и сосновых веток, по одному на отряд. На берегу едва светало, было сыро и довольно прохладно, над водой стоял легкий туман. Когда все встали на берегу, Ирина Сергеевна негромко проникновенно сказала, что 22 июня 1941 года в 4 часа утра фашисты перешли границу Советского Союза, погибли первые солдаты-пограничники, началась Великая Отечественная война. И тут возникло высокое напряжение, тишина абсолютная, дети (и вожатые) смотрели на противоположный берег, как пограничники на рубеже. До него – всего метров тридцать, там такой же невысокий берег, полузатопленные кусты ивняка. Но сейчас они казались нам враждебными, как будто вот-вот оттуда ринутся на нашу сторону фашисты. Но тишина не нарушилась выстрелами. Как-то все враз запели птицы – и взошло солнце. С первым лучом венки памяти бросили в воду. Они поплыли, качаясь на волнах мирной реки. А мы под пенье птиц пошли назад в лагерь. Всеми овладело радостное возбуждение, дети заговорили, загомонили. Многие вспоминали, кто в семье воевал, чаще это деды, но есть и бабушки, у кого-то – прадеды. Казалось, что уснуть будет невозможно. Но в лагере все попадали в постели и проспали еще два часа. Дальше сдвигать завтрак начальница не разрешила.

***

Не сразу я узнала, что в «Солнечном» работа с детьми составляет только надводную часть айсберга, а его подводная часть – еще целая отдельная жизнь. Междусобойчиков больше не было, но «обслуга»: две бригады поваров с экспедитором, – каждый вечер квасили, а потом до отбоя крутили кассетник с песенками