Любовь и ненависть в наследство - Татьяна Аксинина

– Только не ты. Сколько ты за это время уже сменила?

– Честно говоря, даже считать боюсь. И все от этого, от страха одиночества. Если бы Мишка мне не изменил тогда в лагере, я бы, может, до сих пор с ним одним была.

– Простила бы его тогда, ведь ты говорила, что любишь его.

– Любила. И, может, и простила бы, за кого другого. Но ты же знаешь, он же – с Галькой!.. Я просто побрезговала.

***

Год назад я познакомилась с Глебом. Глеб – полная противоположность Станиславу. Глеб старше меня на десять лет, но мне кажется, что на целый век. Он степенный, положительный, до отвращения. Глеб рассчитывает каждый свой шаг на год вперед. С женой Глеб развелся, детей у них не было. После развода он перебрался в малосемейку на окраине города. Так он стал соседом Наталья Михайловны. У Наташки был роман с одним женатиком, щедрым на подарки, расставаться с которым она не собиралась. Но она решила, что «нечего зря добру пропадать», когда подруга одинокая ходит, ведь холостые мужики на дороге не валяются. Она Глеба приветила, по-соседски опекала, подкармливала, а на день рождения позвала в гости и познакомила нас.

Наталья Михайловна все очень верно рассчитала. Глеб уже достаточно пожил один, чтобы решить обзавестись новой семьей. И тут взгляд его цепких глаз упал на меня. Я, конечно, невеста не богатая, и приданого у меня нет. Но кто пойдет еще за такого зануду? Глеб звезд с неба не хватает и денег – тоже. Глеб уже решил, что маму мы переселим в его клетушку, а сами займем мамину квартиру. Ну, уж, нет! С мамой я никогда не расстанусь! Если мы вдруг поженимся с Глебом, то разменяем наши квартиры на одну – двухкомнатную. Мама будет жить с нами и поможет, когда у меня появится ребенок. А может не стоит выходить замуж, а только завести ребенка?

Моя Наталья Михайловна мне все уши прожужжала, выходи, мол, за Глеба, не раздумывая. Что мне ловить? Мужик свой будет. И непьющий! Я под разными предлогами оттягиваю объяснение с мамой и не даю Глебу окончательного ответа. То я предлагаю ему подождать до нового года, до моих летних каникул. После того, как мы с Глебом переспали, он перестал меня торопить, решил, что я никуда от него не денусь. Кому я еще нужна?

Я понимаю, что никому я больше не нужна. Может, в семнадцать лет я и была как белый бутон, но я увяла, так и не успев расцвести. Но и жить с Глебом я не хочу. Он меня совершенно не волнует, когда мы с ним в постели. Я лежу, как бревно, и только делаю вид, что мне интересно. Со Станиславом было все иначе. Я загоралась, как спичка, только от одного его прикосновения. Его ладонь начинала жечь мое тело, едва он прикасался к моей одежде. Сладкая волна прокатывалась по мне. Я в нетерпении срывала с себя одежду, чтобы прикоснуться к нему всем своим телом. Даже последние наши встречи со Стасом, когда я становилась равнодушной сразу после секса с ним, все равно были наполнены страстью и желанием. Возможно, я никогда в жизни не испытаю больше наслаждения от мужчины.

С такими мыслями я возвращалась вечером домой, после очередной встречи с Глебом. Занятия в школе закончились. Через две недели я пойду в отпуск. Красота! Отдохну от школьного шума и гама, от нашего завуча. Есть же такие железные женщины, как наша Валентина Ивановна! Высохшая, словно мумия, в железной броне строгого серого костюма, она ревностно соблюдает дисциплину и порядок в нашей школе. Не дай Бог, кто-то уйдет пораньше с работы. Мало ли куда бывает надо отлучиться? Договоришься, с девчонками, чтобы присмотрели за твоими детьми в продленке. Вроде и Валентины в школе нет. Не тут-то было! Нюх у нее, как у собаки. Ничего не укроется от ее зоркого ока! Стоишь потом, как провинившаяся школьница, перед ее строгими очами и выслушиваешь в свой адрес нелестные замечания. Это только декларируется, что пошла у нас «гуманизация образования» – человеческое отношение к ученикам и учителям. А на самом деле в школе процветает тот самый волюнтаризм, за который, говорят, сняли Хрущева. Администрация нас как жучила, так и жучит.

Лето всего пару дней, как вступило в свои права, но погода стоит изумительная: ночью теплый дождичек освежает землю, а днем – сухо и тепло. Настроение у меня было тем вечером – самое радужное. Я медленно шла, наслаждаясь покоем тихого и теплого вечера. Небо было ясное и чистое. Яркие звезды светили для меня. Я не спешила домой, там меня никто не ждал. Мама собиралась сегодня поехать к соседке на дачу. Хорошо, что мне не придется отводить глаза от ее вопросительного взгляда.

Подходя к дому, я увидела свет в наших окнах. Испуганная, уверенная на сто процентов в нашествии воров и жуликов, я влетела в квартиру и увидела свою маму. Мама сидела в уголке дивана и плакала.

– Мамочка, милая, что случилось? – я гладила мамины холодные руки.

– Ничего особенного. А ты задержалась сегодня.

– Гуляла, вечер чудесный. Ты из-за этого плачешь, что я поздно пришла?

– Нет, что ты! Ты у меня совсем взрослая, у тебя своя жизнь, я не в праве тебя спрашивать. – Мама помолчала, а потом вдруг спросила меня. – Было ли у тебя, моя девочка, что ты отчаянно хотела кому-то зла?

– Может быть, и хотела, сгоряча, не подумав.

– А я хотела. Я не просто хотела, я молилась каждый день, чтобы это зло произошло.

– Мамочка! Ты же мухи не обидела в своей жизни!

– Мухи не обидела, но плохие мысли были. Я где-то читала, что мысль материальна. Так оно и есть, потому что несчастье упало на этого человека. Ты скажешь мне сейчас, что это – простое совпадение. Нет. Я желала ему зла, и случилось все так, как я желала. – Мама вытерла слезы и пошла на кухню. – Ладно, забудем. Будешь ужинать? Я драников пожарила, твоих любимых.

Мама кое-как успокоилась. Мы с ней поужинали. Я рассказывала, как мы сегодня днем ездили с детьми на экскурсию. Мама смеялась над новыми анекдотами, все было, как всегда. Но перед сном мама вдруг попросила сходить меня завтра в клинику на обследование.

– В клинику? Но я же не болею. И там услуги платные, очень дорого.

– Наследственность у тебя плохая. Моя мама умерла от рака, сестра ушла молодой.