Сказ про Демьянку-молодца, девицу, превращенную в куницу, и сказочную братву - Иван Филин

Как Змей Горыныч судьей в народе

стал, авторитет его крепчал.

И мудрый был такой,

Что трое мудрецов переспорить его не

смогли,

И были Горынычу на обед поданы.

Горыныч как-то к делу,

Мудреца пришил к темному делу.

Лева голова его спалила,

Она прокурором себя возомнила.

И своим головам говорила:

– Мудрец у народа ворует смело.

Мудрец, все время отрекался,

На речи Горыныча не отзывался,

Все время скрывался.

Горыныч-то же хитрый был,

Народ весь опросил,

О Мудреце узнав, что надо.

– Стрелку с ним забить мне надо. —

Подумал так Горыныч-змей

И Мудреца позвал скорей.

Мудрец не отказался, свою братву

собрать пытался.

Привел с собой своих братков – таких

же стариков.

Горыныч на разговоры времени

тратить не хотел.

– Давно мудрецов я не ел, да и не

очень-то хотел.

Но таков Мудреца удел.

– Короче, есть к тебе предъява,

В народе о тебе не добрая слава, —

Сказал Горыныч-змей.

– Ты, народ не слушай, ты овечек

кушай. Как тут не было меня, народ

пенял на тебя.

– Я народ не трогаю, не кажусь ему

заботою. Дань на него я наложил, на

то я и старожил.

Про меня не один человек историй

сочинил. На то я дань и собираю,

народ свой уважаю.

– За уважения народа,

Ты полыхаешь огнем на него вроде, —

Сказал другой Мудрец. Подумал что он

хитрец.

– Пожаров я не делал, полыхал огнем?

Ну что ж, авторитет я так свой сделал.

А потом, на землях всех своих,

Народ собрал у ног своих.

Небольшим налогом обложив их.

Но, как Мудрец, ты тут появился,

Народ налогом оскупился.

И больше ропщет на тебя, чем на

меня.

– Я в народе… – Эээ… дурак, что-то

вроде.

– Дураком не притворяйся, а в делах

своих сознайся.

– Дел-то нет у меня, народ завидует

мне зря.

– В делах своих признайся, и раскайся.

Но Мудрец отрекался, в

мошенничестве не признавался.

– Ты все честно расскажи,

А то ненароком, все встанет для тебя

боком. Говорил Горыныч-змей, —

Да таким, – что по улицам будешь

бегать ты нагим.

Мудрец забоялся и немного

растерялся.

– Я это… Ничего не брал,

Народ мне сам помогал, и деньги давал.

Сознался тут Мудрец, видя разговора конец.

– Ага, и ты помощью такой, построил

дом ты свой.

Земли все купил, но ты перемудрил.

Народ тебя приговорил, и хочет,

Чтоб я тебя проглотил.

– Так я же это, и того… Не со зла я это всё.

Горыныч засмеялся, Мудрец опять замялся.

– Я тебя приговорю, я тебя проглочу.

Сделал так Горыныч-змей.

И сожрал Мудреца и всех его друзей.

Такой вот жесткий приговор

Посеял в народе долгий спор:

– Верно, все судил наш змей,

Надеемся, к нам он будет подобрей.

У Мудреца богатства отобрали,

Людям обедневшим раздали.

Налог Горыныч по-прежнему собирал,

А народ больше на него не роптал.

Как Баба Яга любовь Змей Горыныча потеряла

Их отношенья становилось все

сквернее с каждым днем,

И все меньше они ютились

В любовных отношениях вдвоем.

Яге обидно было. Но обиднее всего —

Перестал Горыныч замечать красоту

ее давно.

И так сердит все время был.

В общем, он к ней остыл.

– Неужели такая старая стала я?

Иль разлюбил он меня.

Но любовь наладить не получалось,

Яга заволновалась.

Волноваться было из-за чего,

Горыныч в упор не замечал ее.

А по ночам Горыныч покидал постель

свою, и дожидался он зарю.

Как сядет тихо, ровно,

И, как статуя словно.

Так и сидит до зари, – Не моргает почти.

– Что за столбняк в тебя вселился?

Может ты ума лишился? —

Вопрошала так Яга, сама не своя она

была.

Но не услышала ответ. —

А, может, кто рисует с тебя портрет?

На дерево залезла Яга,

Посмотрела на землю свысока.

Что Горыныча ночами занимает,

Ее любовь отбивает.

Но ничего не увидала,

Только прыщ на носу почесала.

Не знала Яга, как тут быть,

Какое колдовство ей применить?

– Ты чивой-то тут сидишь, со мной не

говоришь?

Спросила у Горыныча она,

Но опять не услышала ответ Яга.

– Ишь статуй какой нашелся, даже не

шелохнулся. Может, мраморный ты

стал?

Спросила она и Горынычу,

Со злости, захотела дать пинка.

Но, как ногой замахнулась,

Чуть носом в землю не уткнулась.

Хвостом ее сбил змей, показал кто в

доме сильней.

Яга не обиделась, конечно,

Но в зачетку занесла,

Что с Горынычем не справиться она.

– А, может, медитируешь ты?

Ты мне скажи, я те средство подскажу,

К звездам тебя отнесу, – предложила

Яга.

– Неужели разговорить его смогла?

– Не мешай бабуля дзэну,

Средств своих не предлагай,

Видишь, медитацией занялся —

Ты нам не мешай.

Яга растерянна была

И решила она поколдовать,

Чтоб про Горыныча все узнать.

Как наколдовала, ответ узнала.

– Что б, Горыныч змей, любил меня

сильней,

Самогоном нужно его напоить и в

постель затащить…

Как Яга самогонный аппарат

Горынычу подогнала

– Что-то холоден ты стал, милок,

Прими самогона чуток.

– Понравился аль нет? – ждала Яга

ответ.

– Ну, что-то вроде есть, а в честь чего

такая честь?

Что за зелье-то такое – не пойму,

Но еще его хочу.

Захмелел Горыныч-змей.

– Стало жить ему веселей!

– Вот подарок с Лешим тебе принесли,

Самогонный аппарат для тебя изобрели.

Объясняла подробно все Яга,

Как самогон варить узнала она.

– Сюда ты сыпь зерно, – с народа

собирай его.

Потом водой залей его, но не трогай

ничего —

Три недельки жди,

Потом в котел огнем пыхни, и жди…

Сюда самогонка вся стечет.

С нее будет у тебя приход.

Правда с нее похмелье случается,

Но к этому привыкается,

Клин клином вышибается.

А когда поймешь ты кайф, в своих трех

головах,

Будет у нас молодежный кайф.

Захихикала Яга, прошептав

Последнее заклинание втихаря.

Так хотела она Горыныча в любовники

получить.

Что проявила всю свою колдовскую

прыть.

Но, однако, – промахнулась, старая

была

И эффект самогона не учла.

Горыныч-змей алкоголизмом заболел,

И только выпить он хотел.

Как Змей Горыныч спился

Не учла еще один момент Яга,

Когда самогонный аппарат Горынычу

дала.

Ведь с утра, у Горыныча болела не

одна голова.

Все три головы его болели – похмелья

хотели…

Одна не выдержит, какая голова и

похмелится с утра.

Так, до запоя недалеко, ведь на троих

сообразить Горынычу было легко.

И спорили, три напившись головы,

От зари и до зари, кто первым похмелился:

Кто, когда отрубился.

И на другие темы был такой базар,

Что чуть было до драки не дошло.

Когда две крайние головы доспорились

до мордобоя

И начали бить, душить друг друга.

– Как бы мне не было худа, —

Подумала так средняя голова,

И в спор подумала вмешаться она.

Выпила немного: – Эх, базара будет

много, подожду и помолчу,

Пока они проголосятся и начнут

обниматься.

А пока самогоновареньем могу

заняться.

Средняя голова лишь немного

улыбнулась,

Когда ее соседи в тугой узел

свернулись.

Пришлось средней голове дышать за

всех троих

И примирять родных голов своих.

Однажды как-то он, по пьяни, чуть Ягу

и не сожрал.

До того он был пьян, что не ведал что

творил,

Что делал и говорил

И Ягой чуть было не закусил.

Своих обижать нельзя – таков закон,

И его исполнять обязан он.

Ягу тут же выплюнул он вон.

Что бы та его инстинкты не смущала

И о голоде его не напоминала.

Ведь любил в запое змей,

Бросаться на всех людей,

Что мелькают перед ним.

Народ перестал к нему ходить

И сам себя начал судить.

Теперь Горыныч за слова не отвечает

И что происходит в народе, не знает.

В общем, авторитет он свой теряет.

Но это было ему все равно,

В самогонке потребность появилась у

него.

И по пьяни, голодом сильным он страдал,

Давно в округе всю живность распугал.

Все поел, наш редкий гад, – обжора,

Объедался до упора.

Пока не съел он всё, что было

– И как пуза твоего хватило? —

Удивлялася Яга, когда в отношениях с

ним была.

– Ты же темпами такими сожрешь весь

белый свет!

Как же жить тогда ты будешь,

вразумился али нет?

– Ты Ягуся, не ругайся, на меня ты, не

кричи, – видишь, обжорством я

занялся, предо мной не мельтеши.

Народ уходит из Лукумья

В общем, жизнь теперь другая стала.

И о Горыныче, в народе, пошла другая

слава.

– В запой ушел наш змей,

Станет ли нам жить от этого веселей?

Говорил народ среди себя смелей.

– Но веселья мы не ждали и от

Горыныча убежали.

Потому что чуть было Ягу

Не сожрал он однажды поутру.

– А если в деревню он придет,

То всех людей сожрет, решил народ.

И подальше ретировался. —

К Горынычу на обед никто не