Нелитературное повествование юной пенсионерки. Искорки памяти - Светлана Рассказова

На три года наша семья остановилась в Барнауле. Нам предоставили квартиру на первом этаже двухэтажного дома. В большой комнате отец вырыл погреб. Это была целая столярная мастерская. Всякого инструмента покупал великое множество! Жена порой ворчала, зачем потратился на очередную железку. И когда, после двадцати лет совместной жизни с матерью, уходил к новой даме сердца, то взял только его, видимо, самое дорогое, что имел…

Столярничал с упоением. Сначала рисовал своё будущее детище на бумаге, получалось очень красиво. Потом нарисованный эскиз воплощался в стол, табуретку, настенный шкаф. Мог смастерить настольную лампу и украсить её абажуром. Затем родители шли на местную барахолку, и столярный шедевр отца продавался тут же. На вырученные денежки покупали гостинцев, хорошего молдавского вина и отмечали продажу очередного изделия в узком семейном кругу. Мать умела устраивать маленькие праздники.

От неё я унаследовала организаторские способности и любовь к лицедейству, которые впервые проявились именно в этом городе.

Девчоночье…

В доме, где мы жили, было много детворы, а вокруг него большущий двор. Выступать на самодельной сцене я стеснялась. А вот организовать концерт детской художественной самодеятельности, распределить роли, упросить участвовать вредных мальчишек – это могла. Вместе клеили и красили бумажные шапочки, фартучки, юбочки, бантики.

Эти концерты жители двора ждали с удовольствием. Народ в доме жил простой, телевизоры имели немногие. Они ещё только входили в обиход, потому зрелищ не хватало. Объявления рисовали заранее. Зрители приходили со всей улицы, «артисты» волновались. Но нам так громко хлопали и так дружелюбно поддерживали, что мы приятно алели и были довольны успехом.

А книги в детстве читала запоем…

Недалеко от нашего дома находилась библиотека с читальным залом и уютными старыми кожаными диванами. По выходным туда набивалось полно детей. Всех «Мушкетёров» перечитала, сидя в уголке такого дивана. От романов Дюма и Гюго веяло нежной романтикой и уносило из сибирского холода в далёкую Францию, почти знакомый Париж. Видела его как наяву: мосты, улочки, крыши, величественный Нотр-Дам де Пари, королевский Версаль… Может птичкой была в жизни прошлой! (Муж говорит – собачкой!)

Тогда времяпрепровождение с книжкой считалось развлечением. И от родителей мы порой слышали окрик:

– Сначала в доме нужно прибраться, картошку почистить, за хлебом сходить, а после с книжечкой отдыхать!

Зато теперь нынешние мамы с папами буквально заставляют своих отпрысков читать книги, оттаскивая их от компьютеров.

На уроках физкультуры хорошо каталась на лыжах, часто финишировала первой среди девочек своего класса под одобрительные крики мальчишек. Стала им нравиться…

Однажды вызывают меня к завучу. Ничего себе! Даже трухнула слегка: «Что такого сотворила?» А в кабинете завуча, за столом восседала незнакомая тётенька. Оказалось, родительница мальчика из параллельного класса.

– Варвара, ты знаешь Олега Смирнова? – спросила завуч.

– Нееет, – заблеяла ученица шестого класса.

– Ты с ним встречалась? – уже конкретно задала вопрос завуч.

– Нееет, – продолжала блеять ученица шестого класса.

– Девочка, а как ты учишься? – взяла слово мамаша юного «Ромео».

– Хорошо, – не понимая, чего от неё хотят, замяукала «Джульетта».

– Варя, мама Олега считает, что он из-за тебя стал плохо учиться, – наконец-то раскрыла все карты завуч.

– Не знаю я никакого Олега, – разревелась я.

– Ладно, иди! – смилостивилась завуч.

И зарёванная ученица зашагала в свой 6-Б. Как мне было стыдно! И очень обидно, что мальчишку этого в глаза плохо помнила. Вот, дурёха-то! Радоваться надо было такому успеху! Но тогда нравственность шибко блюли! В школе думать о подобном нельзя было. Хорошо, хоть родителям ничего не сказали…

***

В начале шестидесятых с едой в стране стало совсем худо. Одну из зим наша немаленькая семья питалась только тушёной капустой с томатным соусом. Продукты «выбрасывали» фрагментарно в определённых местах, и к ним сбегался народ со всего города. На Центральном рынке иногда продавали треску, и мать посылала за ней старшенькую.

В Барнауле самый центр города, с проспектом Ленина был похож на город, всё остальное – большая пыльная деревня. Рынок находился далеко. Чтобы дорога не казалась скучной, я, с разрешения мамы, покупала пятьдесят граммов леденцов «Ассорти» и с подружкой, болтая обо всём на свете, доходили до места и возвращались домой с «уловом». Дома жарили тресочку, и на следующий день родители спокойно уходили на работу, зная, что их трое детей будут сыты.

А ещё выручали бабушкины посылки, и это было всегда праздником!

В них обязательно имелось пару килограмм тихоокеанской селёдки, конфеты, яблоки и что-нибудь лично для меня. Одевали меня родители бедненько, впрочем, как и многих детей в ту пору. Банально не хватало денег, да и выбор детских вещей в магазинах был не велик.

Однажды, в новогодние каникулы меня отправили в цирк на представление лилипутов. И вот ведущий, рассказывая о какой-то плохой девочке в белом фартучке, показал в мою сторону. Из всех детей, присутствующих на этом празднике, я была одна в школьной форме и белом фартуке. Конечно, все дети посмотрели на меня, и я, застеснявшись, опустила глаза. День был испорчен, праздник тоже. Еле досмотрела концерт до конца и ушла домой со слезами.

– Как прошло представление? – спросила меня вечером мама.

– Плохо, – сказала я и заплакала.

– Почему? Что случилось?

– Клоун при всех показал на меня пальцем и обозвал плохой девочкой, – продолжала я рыдать.

– Почему именно тебя?

– Да как ты не понимаешь! Я одна была в школьной форме и белом фартуке.

– А остальные дети?

– Остальные… кто в чём. Кто в кофточке, кто в нарядном платье.

– Ну, не одевала бы фартук. Шла бы просто в платье, – выкрутилась мама.

– Надо было, – согласилась я, поняв, что, несмотря на слёзы, ничего мне не прикупят.

– И вообще! Нечего реветь из-за глупости какого-то придурка! Я в твои годы голая, босая ходила… И ничего, выросла, – разошлась она не на шутку, намекая на своё военное детство…

После этого случая я не только ничего и никогда не просила у родителей, но даже не пыталась заикнуться о каком-либо желании.

Много позже, вспоминая свои детские переживания, и несправедливость взрослых, став сначала мамой, а потом бабушкой, поняла, какое адское терпение и чуткость нужно иметь взрослым, чтобы ненароком не обидеть своих маленьких близких. Ведь у них тоже есть своя память, своё понимание происходящего, а усталость и несдержанность родителей будет понятна им только через много-много лет!

***

Бабушка тосковала по любимой внученьке, потому слала не только посылки, но и приезжала сама. И для меня это было настоящим расслаблением души. Мама говорила, что она своими наездами портила ей дочку. Может и так, но я действительно при бабушке чувствовала себя более раскрепощённой: будто камень с души падал.

Однажды, приехав к нам в Барнаул, она выторговала у кого-то целый мешок игрушек. Чего там только не было! И куклы, к которым я была равнодушна, и разная игрушечная посуда с мебелью, а ещё кубики всех размеров. С их помощью, играя в школу, я научила брата и сестру читать и писать. Вот, когда мы познали настоящее детство!

Почему бабушка понимала, что детям без игрушек нельзя – не знаю… Родителям было не до наших развлечений. Может, не придавали этому значения, потому как росли в военное время и были элементарно лишены своего детства, а бабушка помнила о нормальной человеческой жизни ещё из прошлого, но только поступки её были верными и доставляющими своим внукам радость.

Помню случай, когда такая радость чуть не довела нас до преступления…

Мой одноклассник предложил купить у него велосипед… За пятьдесят копеек!! Ничего себе! Я побежала к бабушке, и она тут же выделила мне эти деньги. Велосипед был куплен, и целый день я каталась на нём, как на собственном.

А на другой день к нам пришёл милиционер и велосипед забрал. Оказывается – велик был ворованным! Бабушка настолько перепугалась, что о пятидесяти копейках даже не вспомнила…

Школьное…

В Барнауле наша семейка задержалась всего на три года. Отец в очередной раз правду искал и доискался до рабочего посёлка, построенного рядом с солёным озером и большим нехорошим заводом. Папка ходил в начальниках по связи, сразу дали двухкомнатную «хрущёвку», мать устроилась машинисткой.

При такой мобильной жизни с кругозором обстояло всё замечательно. Меняя школы, приходилось подстраиваться под традиции, условности и новые порядки. Но, где бы мы ни жили, непросто было с аборигенами. Замечала, что и матери трудно в новых коллективах. Она хорошо помнила своё тяжёлое детство, помнила как её – «куированную» презрительно дразнили местные девчонки: