Настоящая книжка Фрэнка Заппы - Фрэнк Заппа

Прямо за холмом располагался другой городок Ла-Мейса — немного более цивилизованный (там был «магазин хай-фай»). Через некоторое время я остался ночевать у приятеля из Ла-Мейсы Дейва Фрэнкена, и утром мы направились в этот магазин — там продавались ритм-энд-блюзовые пластинки.

Порывшись на полке и отыскав парочку пластинок Джо Хастона, я двинулся в сторону кассы и случайно бросил взгляд на отдел долгоиграющих пластинок. Я заметил странный черно-белый конверт, на котором был изображен человек с курчавыми седыми волосами, похожий на безумного ученого. Я подумал: вот здорово, что безумный ученый записал наконец пластинку, — поэтому я ее и взял. И это оказалась она — пластинка с «Ионизацией».

Автор статьи в «Луке» слегка ошибся — на самом деле пластинка называлась «Полное собрание произведений Эдгара Вареза, часть 1», и наряду с прочими вещами там была «Ионизация». Записала ее скромная фирма «ММИ» (Музыкальный магазин «Илэйн»). Пластинка числилась под номером 401.

Я вернул на место пластинки Джо Хастона и пошарил в карманах, чтобы узнать, сколько у меня денег, — набралось, кажется, что-то около трех долларов семидесяти пяти центов. Я раньше ни разу не покупал альбомов, но знал, что они наверняка стоят дорого — их ведь покупали в основном старики. Я спросил кассира, сколько стоит «ММИ 401».

«Та серая, в коробке? — сказал он. — Пять девяносто пять».

Эту пластинку я разыскивал больше года и так просто отказываться от нее не собирался. Я заявил, что у меня всего три семьдесят пять. Минуту подумав, кассир сказал: «Мы ее используем для демонстрации высококлассной аппаратуры — но тогда никто ничего не берет. Ладно, если тебе ее так сильно хочется, можешь взять ее за три семьдесят пять».

Мне не терпелось ее послушать. У нас был проигрыватель по-настоящему низкого класса: «Декка». Маленький ящичек дюйма в четыре высотой, на коротких металлических ножках (потому что динамик снизу) и с таким глуховатым звукоснимателем, на который для пущего веса приходилось класть четвертак. Работал он на всех трех скоростях, но еще ни разу не ставился на 33 1/3.

Проигрыватель стоял в углу гостиной, где мама гладила белье. Когда она его покупала, ей бесплатно вручили пластинку студии «Меркури» «Маленький сапожник» в исполнении какой-то вокальной группы из белых певцов средних лет. «Маленького сапожника» мама имела обыкновение слушать, утюжа белье, поэтому только в гостиной я и мог послушать новенький альбом Вареза.

Я поставил проигрыватель на полную громкость (чтобы насладиться «классом» максимально) и осторожно опустил универсальную иглу с осмиевым наконечником на вводную бороздку «Ионизации». Моя мама — скромная католичка, она любит смотреть гонки на роликовых коньках. Услышав то, что раздалось из маленького динамика на дне «Декки», она посмотрела на меня так, будто я окончательно нахуй спятил.

Сирены, и малые барабаны, и большие барабаны, и львиный рык, и всевозможные непонятные шумы. Мама навсегда запретила мне ставить эту пластинку в большой комнате. Я заявил, что, по-моему, пластинка великолепна и я желаю прослушать ее целиком. Мама велела мне забрать проигрыватель в спальню.

Больше она «Маленького сапожника» не слышала.

Проигрыватель так и остался у меня в комнате, и я снова и снова слушал «ММИ 401», сосредоточенно черпая обрывки информации из примечаний на конверте. Музыкальные термины я не понимал, но все равно запомнил.

Пока я учился в школе, всех, кто ко мне приходил, я заставлял слушать Вареза — потому что считал это лучшей проверкой интеллекта. Все они тоже считали, что я окончательно нахуй спятил.

В день моего пятнадцатилетия мама сказала, что истратит на меня пять долларов (в то время большие деньги для нас), и спросила меня, чего я хочу. Я ответил: «Покупать ничего не надо, разреши лучше позвонить по межгороду». (В нашем доме никто никогда не звонил по межгороду.)

Я решил позвонить Эдгару Варезу. По моему глубокому убеждению, человек, похожий на безумного ученого, мог жить только в месте под названием Гринич-Виллидж. Я позвонил в нью-йоркское справочное бюро и спросил, не числится ли у них Эдгар Варез. Он, естественно, числился. Мне даже дали адрес: Салливан-стрит, 188.

К телефону подошла его жена Луиза. Она была очень мила, сообщила мне, что мужа нет дома — уехал в Брюссель работать над сочинением к Всемирной ярмарке («Роете electronique»), — и посоветовала перезвонить через пару недель. Точно не помню, что я сказал, когда наконец дозвонился, — вероятно, что-нибудь членораздельное, вроде: «Ого! Я торчу от вашей музыки!»

Варез сообщил мне, что работает над новым произведением «Пустыни», и это растрогало меня до глубины души, ведь Ланкастер, Калифорния, находился в пустыне. Если вам пятнадцать лет, вы живете в пустыне Мохаве и вдруг узнаете, что Величайший Композитор Современности (да еще похожий на безумного ученого) в секретной лаборатории Гринич-Виллиджа трудится над «песней о вашем родном городе» (так сказать), вы можете прийти в неописуемое волнение.

Я и до сих пор считаю, что «Пустыни» написаны о Ланкастере, хотя на конверте альбома фирмы «Коламбия» утверждается, что произведение более философское.

Все школьные годы я разыскивал сведения о Варезе и его музыке. Нашел одну книгу с его фотографией, сделанной в молодости, и цитатой, где он говорит, что был бы столь же счастлив, выращивая виноград, как и сочиняя музыку. Мне понравилось.

Вторым моим альбомом на 33 1/3 оборота была пластинка Стравинского. Я отыскал уцененную запись («Камдена») «Весны священной» в исполнении какого-то «Всемирного симфонического оркестра». (Звучит весьма казенно, да?) Обложка — черно-зеленая абстрактная чертовщина с черными буквами на ярко-красной этикетке. Стравинского я полюбил почти так же, как Вареза.

Еще один композитор, переполнивший меня благоговейным трепетом, — я поверить не мог, что кто-нибудь пишет подобную музыку, — Антон Веберн. Я слушал раннюю запись на фирме «Дайал» — конверт оформлял художник Дэвид Стоун Мартин — с одним или двумя струнными квартетами Веберна, а на другой стороне — симфония соч. 21. Я полюбил эту пластинку, однако она разительно отличалась от Вареза и Стравинского.

Я тогда еще ничего не знал о двенадцатитональной музыке, но слушал ее с удовольствием. Без формального образования мне было абсолютно все равно, слушал ли я Молнию-Слима, вокальную группу «Драгоценности» (которая в то время выпустила песню «Ангел в моей жизни»), Веберна, Вареза или Стравинского. Все это было для меня хорошей музыкой.

В школе были несколько учителей, которые здорово меня выручали. Мистер Кейвелман, руководитель школьного оркестра в Мишн-Бэй, дал мне ответ на один из самых животрепещущих музыкальных вопросов моей юности. В один прекрасный день я явился к нему с экземпляром «Ангела в моей жизни» — моей любимой в то время ритм-энд-блюзовой мелодии. Я не мог понять, почему мне так нравится эта пластинка, однако считал, что, раз Кейвелман учитель музыки, он-то вполне может знать.

«Послушайте эту вещь, — сказал я, — и скажите, почему она мне так нравится».

«Параллельные кварты», — заключил он.

Он первым рассказал мне о двенадцатитональной музыке. Нельзя сказать, что он был ее страстным поклонником, однако сам факт ее существования признавал, и за это я ему благодарен. Если бы не он, я бы никогда не услышал Веберна.

Мистер Баллард был преподавателем музыки в средней школе Энтелоуп-Вэлли. Несколько раз он доверял мне дирижировать оркестром, разрешал писать на доске ноты и заставлял оркестр по ним играть.

Кроме того, мистер Баллард, сам того не зная, оказал мне большую услугу. Как барабанщик, я был вынужден выполнять ужасное задание — играть в духовом оркестре. Принимая во внимание полное отсутствие у меня интереса к футболу, для меня было настоящей пыткой в конце недели сидеть, напялив на себя идиотскую униформу, и всякий раз, когда кто-нибудь пинал ебучий мяч, выстукивать «Да-та-да-та-та-та-таааа. ВПЕРЕД!», рискуя при этом отморозить себе яйца. Мистер Баллард выгнал меня из духового оркестра за курение в униформе — и за это я ему буду вечно благодарен.

Английский в Энтелоуп-Вэлли преподавал Дон Серверис. Он тоже оказался настоящим другом. Дону надоело быть учителем, и он уволился — хотел стать киносценаристом. В 1959 году он написал сценарий сверхдешевого ковбойского фильма «Беги домой не торопясь» и помог мне получить в нем мою первую работу по озвучиванию.

Все мои однокашники тратили деньги на автомобили, а я тратился только на пластинки (автомобиля у меня не было). Я ходил в магазины подержанных пластинок и покупал ритм-энд-блюзовые пластинки для музыкальных автоматов.

В Сан-Диего, на первом этаже гостиницы «Мэриленд», был магазинчик, где продавались ритм-энд-блюзовые сорока-пятки, каких больше нигде нельзя было достать, — все эти записи Молнии-Слима и Слима Харпо на фирме «Экселло». (В «магазинах грампластинок для белых» заказать их было невозможно, потому что, согласно политике «Экселло», если магазин намеревался придерживаться ритм-энд-блюзового направления, он обязан был иметь в продаже весь каталог госпелов.) Раздобыть пластинку Молнии-Слима я мог, лишь проехав пару сотен миль и купив подержанную, всю исцарапанную.