Тайна священного колодца - Василий Михайлович Чичков

class="p1">— Черт те дери! — воскликнул мужик и повернулся ко мне.

— Я по банку!

— Ать! — произнес мужик, не спуская с меня своих колючих глаз.

Валет. А зачем он мне?

— Ать! — воскликнул мужик и дал мне туза.

Перебор.

Я достал бумажник — старый отцовский бумажник. Вынул деньги и положил в шапку. Мать давала эти деньги. Я помню, как она их считала.

Услышав, что идет игра на деньги, многие подсели посмотреть. Чья-то голова свесилась с верхних нар.

А нам не везло. И Мишке, и Вовке, и мне. Круг подходил к концу. У меня в руках зажата восьмерка. Я знаю, что с такой картой не следует рисковать. Но если я не ударю по банку, наши деньги перейдут в карман к мужику.

— На все! — сказал я.

— А ведь тут много деньжат-то набралось, — сказал мужик и запустил руку в шапку, как в ведро с рыбой.

— На все, — повторил я.

— А платить есть чем?

— Говорю, на все, — сказал я, хотя точно не знал, сколько у меня осталось денег.

— Ать! — произнес мужик и бросил карту.

Я положил карту на свою и стал потихоньку, по чуть-чуть выдвигать ее. Сначала показался червонный знак. Потом голова дамы. «Ага! — радостно подумал я. — Одиннадцать: мне бы десятку».

Мужик потихоньку вытащил карту и так же тихо положил ее передо мной.

Я схватил карту. Король. Пятнадцать очков. Хуже не бывает.

Вовка заглянул ко мне в карты и спокойно, как будто ничего не произошло, сказал:

— Еще одну!

— Ать! — И мужик открыл туза. — Туз, он всегда туз, — сказал он, пододвигая к себе шапку с деньгами.

Мужик стал аккуратно расправлять бумажки и складывать одну на другую, шепча под нос:

— Сорок пять, шестьдесят, восемьдесят пять, сто пятнадцать… Сто семьдесят целковых, — сказал мужик и ухмыльнулся.

Я вынул из бумажника деньги. Было только семьдесят два рубля. Эти деньги мужик тоже аккуратно пересчитал и сложил одну бумажку на другую:

— Не хватает!

— Я потом отдам! У ребят займу.

— Потом, милок, земля травой порастет. Нет денег, давай какую вещичку.

— У меня только валенки есть.

— Сгодятся и валенки. Небось нерваные?

— Не отдавай ему валенки, пошел он к черту, — сказал Женька.

— Как это — пошел к черту?! — возмутился мужик. — Игра есть игра. Это все одно что пришел в столовую, поел, а потом говоришь: пошел к черту.

Я достал валенки и отдал мужику.

Мужик по-хозяйски оглядел валенки, а я вспомнил, как они стояли прислоненные к столу. «Отцу на фронте, наверное, дадут валенки», — говорила мать.

— Теперича в расчете, — сказал мужик и стал запихивать валенки в мешок, где лежало сало и хлеб.

— Послушайте, я не знаю, как вас зовут, — обратился к мужику Вовка, — но это нечестно — брать валенки. Мы едем в Сибирь. Николаю будут нужны валенки…

— Зовут меня Максимыч, а валенки мне тоже сгодятся. — Мужик поскреб затылок. — Если у тебя деньжонки есть, плати за дружка. Валенки отдам.

— У меня нет денег, понимаете.

— Нет, так сиди и помалкивай в тряпочку.

— Ладно, Вовка, — сказал я и полез на верхние нары.

Тут я увидел Галку. Ее огромные черные глаза смотрели в мою сторону с презрением.

— Не стыдно? — спросила Галка.

— При чем тут стыдно? Не повезло.

— Как же ты без валенок в Сибири будешь? Минус сорок градусов.

— В ботинках проживу.

— И ты, — Галка подергала за рукав Вовку, — сел в карты играть, музыкант.

— Видишь ли, Галочка, — Вовка поправил очки, — мы играли не потому, что мы картежники, а потому, что на душе тоскливо…

— Комсомольцы, школьники! — сказала Галка и, отчаянно махнув рукой, полезла на свое место.

3

Мы все решили обязательно на первой же остановке узнать правду о Москве.

Поезд остановился. Мы отодвинули дверь и увидели директора школы с каким-то военным.

— Для капитана-фронтовика у вас местечко найдется? — крикнул нам директор.

От радости мы даже не могли пошевелить языком. А директор уже подсаживал капитана в вагон. Левая рука капитана была на перевязи.

— Будем знакомиться, — сказал капитан. — Моя фамилия Соколов.

— Мы ученики девятого класса, — за всех выпалил Женька.

— А я Максимыч. По пути с ребятами, — сказал мужик, хоть его никто не спрашивал.

Капитан сел около печки, погрел над ней правую руку, залез в карман и вынул пачку «Беломора». Он дотронулся папироской до раскаленного металла «буржуйки» и несколько раз подряд затянулся.

Сорок пар глаз были прикованы к капитану. Казалось, что он сошел с экрана кино. Обветренное и обожженное солнцем лицо. Упрямый подбородок с ямочкой посредине. Глаза черные, жгучие, под мохнатыми, как гусеницы, бровями. Перевязанная рука и старенькая, видавшая виды шинель. Фуражка, выгоревшая на солнце. И сидел капитан как-то небрежно, как могут сидеть только бывалые люди.

— Отстал от своего поезда, — сказал капитан. — Вышел на перрон новости узнать. Смотрю, очередь за хлебом. Здоровый мужик женщину с ребенком отталкивает. Я за нее заступился. А в это время между моим поездом и перроном другой эшелон остановился. Пока я перебирался через эшелон, поезд хвост показал.

Капитан опять затянулся и струйкой выпустил дым.

— Там, на фронте, мы думаем, что у вас тут мир и все люди братья, — продолжал капитан. — А вы из-за куска хлеба можете подраться.

— Так ведь не хватает его, хлеба-то… — сказал Максимыч.

— Ты думаешь, там хватает? А солдат с солдатом последним куском поделится.

— Оно, может, и верно! — согласился Максимыч. — Обосновались здесь всякие мордовороты.

— Ну, а вы что примолкли, ребята? — спросил капитан и обвел нас взглядом.

— Тушуются они перед вами, — ответил за нас Максимыч. — А вы скажите: немцы-то лютый народ?

— Бандиты они! Все живое убивают: попадется старик — старика убьют, женщина на пути станет — изнасилуют. Сам видел: один мальчуган шапку перед фашистом не снял — застрелили. Да что говорить, — капитан махнул рукой, — бить их, гадов, надо!

Меня так и подмывало спросить капитана о Москве. Уж он-то все точно знает. Но как только я думал об этом, у меня перехватывало дыхание. Даже на экзамене со мной такого не бывало.

Меня опередил Мишка:

— Скажите, товарищ капитан, правда, что немецкие танки уже в Москве?

Капитан посмотрел на Мишку, и его брови-гусеницы сошлись на переносице.

— Кто тебе сказал?

— Максимыч.

Гневный взгляд капитана нацелился в сторону Максимыча.

— Тебе это приснилось? — спросил капитан.

— Я от шофера слыхал, — пролепетал мужик.

— Попался бы ты тем, кто под Москвой насмерть стоит. Они бы из тебя душу вон вытряхнули, старый болван. Да разве наши могут Москву сдать!

— Значит, Москва наша?! — крикнул я.

— Была и будет наша, — твердо сказал капитан.

Загорелись радостно глаза