Ценитель - Сергей Котов

мной, на фоне свинцово-серого неба нависала фигура в чёрном плаще, опираясь на трость с металлическим набалдашником в виде бульдога. Лица не было видно — чёрная шляпа с широкими полями давала слишком густую тень.

Я не испугался. В какое-то мгновение я даже подумал, что меня уже убили тем самым ножом-«бабочкой», и что теперь бояться больше нечего. Я испытал грусть вперемешку с облегчением и на всякий случай ощупал себя. Бок после удара сильно болел. Это меня расстроило: разве после смерти боль остаётся? Это нечестно…

— Поднимайся, — сказала фигура, протягивая руку. — Земля холодная, застудишься. Пойдём, приведём тебя в порядок.

— К… кто вы? — рискнул спросить я прежде, чем схватиться за руку.

— Меня зовут Филипп Петрович, — ответила фигура.

— Очень приятно, — кивнул я. — А меня — Герман. Можно просто Гера.

— Я знаю, — ответил мой собеседник, после чего повернулся так, что я смог разглядеть его лицо.

Филипп Петрович оказался импозантным пожилым мужчиной, с умными карими глазами, орлиным носом и щёткой седых усов.

— Ну, ты будешь подниматься? — повторил старик. — Или лежать понравилось? Что, тут особенно мягкая трава? Надо попробовать, что ли?

Он сделал вид, что собирается опуститься рядом со мной. В его глазах плясали озорные искорки.

— Нет-нет, не надо, сейчас… — ответил я, подтягивая под себя ноги.

Бок болел довольно сильно, наверняка будет огромный синяк.

Филипп Петрович снова протянул руку. В этот раз я схватился за неё, после чего он неожиданно сильным рывком помог мне подняться.

— Пойдём ко мне, — предложил он. — Приведёшь себя в порядок. А то как в таком виде домой возвращаться?

Как и всякому ребёнку в то время мне, конечно, были известны жуткие истории про маньяков, которые охотились за детьми. И в другой ситуации я бы ни за что не пошёл куда-то с незнакомцем. Но тут я даже не подумал об опасности. От этого человека веяло чем-то родным, близким, уютным. Совершенно безопасным. Больше того: он будто обещал защиту. Наверно, если бы я задумался в тот момент об этом, такое доверие показалось бы мне странным. Но я не задумался.

— Спасибо… — тихо сказал я, оглядывая свои школьные брюки, испачканные дорожной грязью и пятнами от раскисшей осенней травы. Удивительно, но новенькие кроссовки при этом выглядели отлично, на них не осталось ни пятнышка.

— На здоровье, — кивнул Филипп Петрович. — Нам туда!

Он указал в сторону Советской улицы, куда мы и направились.

Я думал, что он живёт в одной из старых девятиэтажек во втором микрорайоне, но мы пошли дальше. Мимо Дома культуры, через перекрёсток, мимо фабрики, где работала мама — прямо до единственной в городе гостиницы с незамысловатым названием «Егорьевск».

— Вы в командировку приехали к нам, да? — спросил я, когда мы прошли возле сонной толстой тётки, лузгавшей семечки за стойкой. На нас она не обратила ни малейшего внимания.

— Получается, так, — кивнул Филипп Петрович.

— Ясно. Спасибо, что помогли. Это вы ведь их отогнали, да?

— Я немного помог. И, к сожалению, чуть не опоздал, за что себя до сих пор укоряю, — грустно улыбнулся мой спутник.

Мы поднялись пешком на третий этаж. Тут пахло пылью и старыми квартирами. На скрипучем паркете в коридоре лежала ковровая дорожка, местами протёртая до дыр.

Филипп Петрович остановился возле двери, на которой висели прикрученные шурупами латунные цифры «37».

— Ну вот, нам сюда, — довольно кивнул он, проворачивая в замке дверной ключ с огромным коническим деревянным брелком.

Из номера веяло древностью. И чем-то ещё: тёплым, живым и домашним. Наверняка эту живую нотку привнёс нынешний постоялец.

— Подожди пока здесь, — сказал он, закрывая дверь на ключ. — Я воду включу. Её приходится долго сливать, пока горячая не потечёт.

С этими словами он скрылся в санузле. Через несколько секунд послышался плеск воды.

— Там на раковине щётка, — сказал Филипп Петрович, когда вернулся. — Ей можно брюки почистить. И на вот, возьми, надень.

Он достал из-под кровати новенькие пластиковые шлёпанцы и подвинул ко мне. Я осторожно снял кроссовки и переобулся.

— Полотенце на сушилке. Оно большое, ты в него завернись, как в халат. Потом на сушилку штаны повесь, а я её включу. За полчаса, думаю высохнут… ты как себя чувствуешь в целом? — вдруг спросил Филипп Петрович, взглянув на меня и нахмурившись.

— Бок болит… — честно признался я.

— Так, значит, под душем долго не стой. Ополоснулся — и сразу выходи. Если чувствуешь, что плохо стало — зови.

— Ладно… — кивнул я.

Кое-как очистив брюки и ветровку, я разделся. Посмотрел в старое зеркало на свой бок. Там красовался огромный фиолетовый синяк, который, казалось, темнел с каждой секундой.

Ополоснувшись, я завернулся в большое розовое полотенце, повесил на его место брюки с ветровкой и вышел обратно в комнату.

Филипп Петрович сидел возле стола, на котором откуда-то появился вычурного вида фарфоровый чайник. Рядом стояли две такие же чашки.

— Присаживайся, сделай пару глотков, — сказал он, разливая по чашкам чай, аромат которого поплыл по комнате.

Я осторожно, стараясь не потревожить бок, сел на краешек соседнего стула. Поднёс чашку ко рту, понюхал. Пахло приятно: недавно прошедшим летом, солнцем и дальним озером.

Сделал глоток. Тут же почувствовал, как по телу поплыло приятное тепло.

— Это какая-то лекарственная трава? — предположил я.

— Самый обыкновенный красный чай из провинции Юньнань, — ответил старик.

Я кивнул и сделал ещё один глоток.

— А вот чайник — настоящий, — продолжал он. — Скажи, ты ведь видишь это?

Я посмотрел на пузатые фарфоровые бока. И вдруг почувствовал уже знакомое покалывание в позвоночнике и в кончиках пальцев. Совсем как недавно, когда я впервые потрогал кроссовки.

— Да… — выдохнул я, осторожно прикоснувшись к горячей гладкой поверхности.

Перед мысленным взглядом вдруг возникли горы, сплошь заросшие густым лесом, жаркое южное солнце, крохотная лодчонка, плывущая по глади спокойного озера… видение быстро растаяло, оставив лишь отголоски эмоций.

— Так странно…

Мне вдруг очень захотелось обладать этим чайником.

— Он, наверно, очень дорогой? — предположил я.

— Как и все настоящие вещи, — улыбнулся Филипп Петрович. — Как твои кроссовки.

— Что значит «настоящие вещи»? — спросил я.

— Ты ведь уже понял это, верно? — вопросом ответил старик.

— Пожалуй… но как-то не