Прости меня, Леонард Пикок - Мэтью Квик

– Вау! У меня теперь есть шляпа Богарта. Мне нравится, – говорит он и тепло улыбается мне.

А затем я начинаю врать напропалую и уже не могу остановиться.

Сам не знаю, зачем я это делаю.

Может, чтобы не разреветься, так как слезы уже на подходе, словно в моей черепушке начинается гроза, которая сейчас прольется дождем.

И вот я вкручиваю ему, будто заказал шляпу по Интернету, на сайте, где выставлены разные там реквизиты из старого кино. И все полученные средства пойдут на борьбу с кашлем курильщика и раком горла, убившего старину Хамфри Богарта, которого невозможно убить. Я говорю, что шляпу, в данный момент красующуюся на голове Уолта, носил сам Хамфри Богарт, когда играл Сэма Спейда в фильме «Мальтийский сокол».

Уолт делает большие глаза, но очень скоро лицо его становится печальным, будто он знает, что я ему заливаю, в чем, собственно, нет необходимости – ему нравится шляпа, пусть даже она и не является реквизитом из старого фильма, пусть даже я нашел ее на улице или типа того, и я тоже знаю, что зря вешаю ему лапшу на уши, ведь наша дружба – единственная правдивая и реальная вещь, но я продолжаю вкручивать ему, а он не хочет меня останавливать, не хочет, чтобы возникшее чувство неловкости изгадило такой прекрасный момент.

И это его печальное выражение лица заставляет меня говорить слова вроде «истинная правда» и «ей-богу», что я всегда делаю, когда вру.

– Это реально шляпа Богарта, ей-богу, – настаиваю я. – Истинная правда. Только ничего не говорите маме, потому что пришлось отвалить кучу денег, – (типа, двадцать пять кусков я списал с ее карточки «Виза», и все деньги, буквально до последнего цента, пойдут на исследования в области рака), – а шляпу я купил для того, чтобы мы могли получить кусочек истории старины Богарта, потому что это останется с нами навсегда. Верно?

Я чувствую себя ужасно погано – ведь на самом деле я купил шляпу в комиссионке за четыре доллара пятьдесят центов.

Уолт смотрит на меня стеклянными пустыми глазами, словно я застрелил его из своего «вальтера».

– Ну как, вам нравится? – спрашиваю я. – Приятно стать обладателем шляпы старины Богарта?

Уолт печально улыбается, делает лицо точь-в-точь как у Богарта и говорит:

– «А что еще ты можешь предложить мне, кроме денег? Ты не пробовала предложить мне немного откровенности и правды? До сих пор ты подкупала меня только деньгами».

Я узнаю цитату из «Мальтийского сокола». Поэтому заканчиваю за Уолта:

– «Но что еще я могу предложить вам?»

Мы смотрим друг на друга, оба в одинаковых шляпах, и типа продолжаем общаться, хотя и не произносим ни слова.

Я отчаянно пытаюсь дать ему понять, что́ именно собираюсь сделать.

Я надеюсь, что он может меня спасти, хотя знаю, что нет.

Его шляпа серая, с черной лентой, похожая на ту, что носил Сэм Спейд. Мне повезло отрыть ее в той комиссионке. Реально повезло. Будто Уолту на роду написано получить эту самую шляпу.

Я вспоминаю еще одну уместную цитату из «Мальтийского сокола»:

– «У меня была не очень хорошая жизнь. Она сделала меня плохой. Хуже, чем вы можете себе представить».

Но Уолт уже не играет. Он реально дергается и нервничает, а затем начинает спрашивать меня, по какому случаю я вдруг решил подарить ему шляпу – «Почему сегодня?» – и – «Почему у тебя такое грустное лицо?» – и – «Что случилось?».

Затем он начинает уговаривать меня снять шляпу, спрашивает, неужели я состриг волосы, а когда я не отвечаю, спрашивает, разговаривал ли я сегодня с мамой – и не собирается ли она приехать.

Тогда я говорю:

– Мне правда пора в школу. Уолт, вы фантастический сосед. Истинная правда. Вы мне почти как отец. Так что вам не стоит беспокоиться.

Я снова борюсь с подступающими слезами, а потому поворачиваюсь к нему спиной и прохожу через прокуренную прихожую, под хрустальной люстрой, чтобы навсегда исчезнуть из жизни Уолта.

И все это время он орет мне вслед:

– Леонард! Леонард, погоди! Давай поговорим. Я действительно за тебя беспокоюсь. Что происходит? Почему бы тебе еще немного не посидеть со мной? Пожалуйста. Устрой себе выходной. Можем посмотреть фильм с Богартом. И тебе сразу полегчает. Богарт всегда…

Я открываю входную дверь и еще долго топчусь на пороге, я слышу, как он, хрипя и кашляя, пытается меня догнать на своих убогих аптечных ходунках с теннисными мячиками вместо колес.

Он может сегодня умереть, думаю я. Реально может.

А затем я пулей вылетаю на улицу, чтобы не портить картины – идеальное прощание с Уолтом. И то, что я будто ошпаренный выскочил из его дома, было совсем как эмоциональная кульминация старого доброго кино с Хамфри Богартом. У меня в голове уже звучали струнные инструменты, выводящие драматическое крещендо.

– До свидания, Уолт, – говорю я, размашисто шагая в сторону своей средней школы.

6

Дорогой первый лейтенант Леонард!

Билли Пенн[17] прекрасно имитирует Иисуса Христа.

Именно это ты сегодня скажешь, когда вернешься сюда доложить о том, что готов приступить к выполнению своих служебных обязанностей.

Это будет примерно через двадцать лет и один час, или, грубо говоря, спустя тринадцать месяцев после того, как ты рискнул войти в необъятное открытое пространство без признаков цивилизации.

Так же как и я, ты решил, что жизнь на перенаселенной, высохшей Земле, где приходится буквально драться за каждый глоток свежего воздуха, не для тебя.

И вряд ли тебе понравилось бы жить, как крыса, в городских трубах, ведь так?

В данный момент я нахожусь в том месте, которое мы называем Аванпост 37, Маяк номер 1 – ты его знаешь как небоскреб «Комкаст-центр», Филадельфия, – и тебе наверняка придется присоединиться ко мне.

Три дня подряд высота приливной волны достигает сотен футов, что объясняется резкой сменой характера погодных условий, а также ежедневными землетрясениями, под воздействием которых открываются и закрываются гигантские подводные расщелины. Наша планета фактически перерождается.

Сегодня вода стоит низко, мы даже видим ноги Билли Пенна и несколько дюймов старой мэрии, на крыше которой он по-прежнему торчит. Само здание мэрии уже давным-давно под водой, поэтому кажется, будто Билли Пенн идет по морю, яко посуху, – откуда и аналогия с вашим Иисусом Христом.

Приветствую тебя из будущего.

Год 2032-й.

Произошло то, чего все и боялись: ядерная катастрофа, в результате которой полярные льды растаяли и треть бывшей суши оказалась под водой. Помнишь фильм, что вам когда-то показывали на уроке естествознания? Выходит, Эл Гор[18] оказался прав.

Четверть мирового народонаселения была уничтожена ядерным взрывом, а еще четверть погибла из-за нехватки продовольствия и пресной воды, по крайней мере так говорят.

В нашем Североамериканском земельном сообществе – несколько лет назад мы слились с Канадой и Мексикой, – в отличие от других частей земного шара, общие людские потери были не столь драматичными, однако утрата земельных ресурсов достигла сходных значений. Возник миграционный коллапс сродни инфаркту миокарда. Все ринулись вглубь страны, что, естественно, повлекло за собой полный хаос, для устранения которого пришлось создать тоталитарное государство, живущее по законам военного времени.

Все строительство стало исключительно высотным. Небо – наш новый передовой рубеж, здесь самые востребованные предложения в сфере недвижимости. Теперь тут сплошь лифты и небоскребы, соединяющиеся закрытыми переходами в облаках. Люди в основном сидят в четырех стенах, где-то между землей и космическим пространством, дыша исключительно фильтрованным воздухом и практически не видя солнца. В своих городах, состоящих из пластиковых труб, они похожи на грызунов в клетке.

Мы, вызвавшиеся обслуживать Аванпост 37, Маяк номер 1, теперь целыми днями плаваем на лодке вокруг того, что некогда составляло небесную линию Филадельфии. Здесь нас четверо, включая тебя.

Наша работа – освещать путь судам, случайно заплывшим в этот сектор, чтобы они не столкнулись с верхушками затопленных небоскребов. Кроме того, в нашу задачу входит оказание помощи при проведении военных операций, но, наверное, больше года мы не видели ни людей, ни судов. Уже девяносто семь дней у нас не работают линии связи с правительством Североамериканского земельного сообщества, спутниковая связь также отсутствует, что наводит нас на мысль об отключении глобальной коммуникационной системы.