Прости меня, Леонард Пикок - Мэтью Квик

Эта мысль подействовала на меня настолько успокаивающе, что я даже улыбнулся.

А потом я стал думать, чего хочу больше: чтобы мама той роковой женщины умерла в страшных мучениях или, наоборот, выздоровела и даже помолодела; чтобы обе они потихоньку вернулись в детство, даже если та женщина в безумных очках а-ля семидесятые просто-напросто парила мне мозги, выдумав историю с умирающей матерью. Но ведь была же у нее мать, которая или уже умерла, или находится сейчас в весьма преклонном возрасте, – и вообще, гораздо приятнее думать о том, как они вместе молодеют, а не о том, как вместе стареют, и неважно, заслуживают они того или нет.

Это был очень странный день, и мне казалось, что я попал в черно-белый фильм с Богартом, где женщины сплошь немного чокнутые, а мужчины расплачиваются своими эмоциями за близкие отношения с «прекрасной половиной человечества», как любит говорить Уолт.

Как сейчас помню, после той истории с женщиной в очках а-ля семидесятые я прогулял четыре дня занятий, чтобы посмотреть с Уолтом, как старина Богги наводит порядок в черно-белой стране по имени Голливуд.

Мне домой успели сто миллионов раз позвонить из школы, прежде чем Линда удосужилась проверить в своем Нью-Йорке домашний автоответчик[25], но надо отдать ей должное, она в тот же вечер попросила шофера отвезти ее домой, а затем осталась со мной на день или два, потому что я реально слетел с катушек: не разговаривал, был страшно подавлен, сидел, уставившись в стенку, и продолжал тереть ладонями глаза до тех пор, пока они уже не начали вылезать из орбит.

Любая нормальная мамаша отвела бы меня к доктору или, на худой конец, к психологу, но только не Линда. Я слышал, как во время разговора по телефону со своим французским хахалем она сказала: «Я не позволю какому-то там психологу обвинять меня в проблемах Лео». Именно тогда я наконец понял: теперь я сам по себе и на Линду рассчитывать не приходится – она меня точно не спасет.

И все же каким-то чудом я все-таки сумел собраться в кучку.

Начал разговаривать, вернулся в школу, а Линда облегченно вздохнула и снова оставила меня одного.

Мода звала.

Дела призывали Линду в Нью-Йорк – нужно было срочно разработать дизайн камисоли[26] со вшитыми чашечками, – и я, естественно, вошел в ее положение.

И жизнь потекла своим чередом.

12

На продвинутый английский я прихожу где-то к середине урока, и миссис Джиавотелла минут семь сверлит меня глазами, а потом говорит:

– Как мило с вашей стороны, что вы решили присоединиться к нам, мистер Пикок. Задержитесь после урока.

Моя учительница английского похожа на пушечное ядро. Маленькая, толстенькая, с такими короткими ручками, что я иногда сомневаюсь, может ли она дотянуться до собственной макушки. Она не носит ни платьев, ни юбок, а вечно щеголяет в каких-то растянутых штанах, которые того и гляди лопнут, и прикрывающей живот необъятной блузе чуть ли не до колен. Ее верхнюю губу украшают бусинки пота.

Я киваю и сажусь на место.

Похожий на троглодита футболист, который, по идее, даже не числится в классе продвинутого английского, но по какой-то случайности сидит прямо за мной, сдергивает у меня с головы богартовскую шляпу – и, прежде чем я успеваю прикрыть череп, моя отвязная стрижка оказывается выставленной на всеобщее обозрение.

– Какого?.. – шепчет одна девочка по имени Кэт Дэвис, и я понимаю, что мои волосы выглядят еще хуже, чем я себе представлял.

Миссис Джиавотелла смотрит на меня такими глазами, будто она вдруг стала реально за меня беспокоиться, а я отвечаю ей напряженным взглядом, типа: пожалуйста, продолжайте урок, чтобы все наконец перестали на меня пялиться, а не то я сейчас достану свой «вальтер» и открою огонь на поражение.

– Мистер Адамс, – обращается миссис Джиавотелла к сидящему за мной парню. – Если бы вы были Дорианом Греем, если бы у вас был портрет, который изменялся бы в зависимости от вашего поведения, интересно, как бы выглядел этот портрет прямо сейчас?

– Я не стаскивал шляпу с головы Леонарда, если вы именно на это намекаете. Он это сам. Я видел. А я ничего плохого не сделал.

Миссис Джиавотелла пристально смотрит на него, наверное, с секунду, не меньше, и я вижу, что она ему верит. Затем она переводит взгляд на меня, будто пытается понять, действительно ли я сам снял шляпу, и тогда я говорю:

– Раз уж я специально пришел в шляпе, зачем мне было ее снимать? Чего ради?

– А зачем тебе было опаздывать и тем самым прерывать мой урок? – отвечает она вопросом на вопрос и бросает на меня недовольный взгляд, явно призванный приструнить меня, что в любой другой день, безусловно, возымело бы свое воздействие. Но сегодня у меня в рюкзаке «вальтер» и приструнить меня невозможно. – Итак, вернемся к мистеру Дориану Грею, – говорит миссис Джиавотелла.

Я не прислушиваюсь к обсуждению, которое ведется в классе, что-то там насчет портрета, который делается все безобразнее по мере того, как изображенный на нем тип с годами становится гнуснее и порочнее, но сам при этом каким-то волшебным образом вообще не стареет. Похоже, занятная книженция, и я даже, возможно, прочел бы ее, не будь так увлечен «Гамлетом»: я готов перечитывать эту пьесу снова и снова. И вообще, если бы я не запланировал на сегодня сперва застрелить Ашера Била, а затем покончить с собой, то, вероятно, как-нибудь потом обязательно прочел бы «Портрет Дориана Грея». Мне нравится все, что мы читаем в этом году на уроках миссис Джиавотеллы, хотя она вечно рассусоливает насчет дурацкого экзамена по английскому и слишком уж настойчиво внушает нам – словом, соблазняет нас, совсем как осла морковкой, – что уроки продвинутого английского зачтутся в колледже. Даже неприлично с ее стороны.

И на уроках английского я думаю в основном о том, как мои одноклассники наперебой тянут вверх руки и подлизываются к миссис Джиавотелле, дабы получить лишнюю пятерку, что поможет им поступить в Гарвард, или в Принстон, или в Стэнфорд, или еще хрен знает куда, и о том, как они пишут липовые сочинения о своем труде на благо общества, своей заботе о бедных цветных детях, которых, если честно, в глаза не видели, о своем желании спасать мир, вооружившись исключительно горячим сердцем и знаниями, желательно полученными в университете из Лиги плюща.

– Спасайте мир в своих эссе для поступления в колледж, – любит повторять миссис Джиавотелла.

Если мои одноклассники потратят столько же сил на общественные работы, сколько у них уходит на процесс подготовки к поступлению в колледж, это место воистину станет утопией.

Показуха и еще раз показуха.

Красивый фасад.

Как прожить слепым в «Слепом мире 101».

Все здесь настолько пропитано враньем, что нечем дышать. Самое приятное в моей скорой смерти – это то, что не придется поступать в какой-нибудь липовый колледж и носить стандартные университетские толстовки, призванные показать окружающим, какой я весь из себя талантливый и вообще. И я немного горжусь, что умру, не успев сдать отборочный тест. Хотя Линда и учителя в моей средней школе буквально умоляли меня пройти этот паршивый тест, причем исключительно потому, что я несколько лет назад вполне успешно справился с пробным.

Нелогичный.

Грандиозный облом.

Но вот когда урок кое-как заканчивается, я вспоминаю, что миссис Джиавотелла собиралась со мной поговорить, и поэтому, когда остальные высыпают в коридор, остаюсь в классе.

Она медленно и несколько театрально подходит к моему месту, садится на стол прямо передо мной, ставит ноги на сиденье, плотно сдвинув колени, так что мне, к сожалению, не видна туго натянутая молния на штанах, прочностью которой я не устаю восхищаться, и произносит:

– Итак, не хочешь поговорить о том, что случилось с твоими волосами?

– Нет, спасибо.

– Ты уверен?

– Да.

– Ну, тогда ладно. Но почему ты опоздал?

– Не знаю.

– Ответ не принимается.

– Я вот тут подумал, что мне, пожалуй, не стоит гнаться за наградами. И тогда вам не придется обо мне беспокоиться.

– И не надейся.

Я и сам толком не знаю, чего ей от меня нужно, поэтому просто смотрю в окно на японский клен с оставшимися на нем редкими листочками.

А она тем временем продолжает:

– Я оценила твое эссе по «Гамлету». Как думаешь, что я тебе поставила? – (Я равнодушно пожимаю плечами.) – Твое сочинение было весьма интересным. – (Я продолжаю наблюдать за трепещущими на ветру кленовыми листьями.) – Но ты, конечно, полностью проигнорировал наводящий вопрос.

– Вы его неправильно сформулировали.

– Прошу прощения?

– Без обид, но мне кажется, вы неверно задали тему эссе.

Она натужно смеется и говорит: