Жертва репрессий - Павел Александрович Трофимов

Вот у нас знания добывают экстрасенсы и астрологи. Ну, это из области «повезёт – не повезёт». А высшее знание – это знание Догматов!

Что-то засиделся я… Тут ко мне пристал этот юродивый – карлик ростом, на лицо урод:

– Дай погадаю! Дай погадаю! – липнет ко мне, как старая проститутка.

– Отвали, – легонько отталкиваю его от себя и продвигаюсь к выходу.

Но тут неожиданно раздаётся вой сирен, и вместо бесовской музыки из динамиков доносится: «Никому не покидать помещение! Это полиция, отдел нравов и бесогонства!».

«Всё, попали, – подумал я. – Если краснорясники хоть бога побаиваются, то этим сам чёрт не друг».

Коротышка, липший ко мне до этого, вдруг забился в приступе эпилепсии; девки, болтая неприкрытыми грудями, с визгом разбежались по углам. У меня возникло ощущение, что я остался один, и от этого стало жутко. Даже робот-охранник и тот куда-то слинял.

2

В камере было душно, воняло нечистотами. Меня посадили вместе с самыми мерзкими упырями. Но сейчас смущало другое обстоятельство: перед тем как нас всех повязали и увезли на ересь-мобилях, коротышка-эпилептик незаметно подсунул мне в карман книжонку. Маленькое такое электронное устройство для чтения с неизвестными манускриптами. Эта книжка не давала мне покоя больше, чем неустанное копошение существ по соседству, которые по определению должны были быть людьми. Если её обнаружат охранники, то отправка на всеочищающий костер мне обеспечена. С другой стороны, так хотелось хоть немножко узнать, что там. Вряд ли коротышка стал бы прятать от полиции собрание гороскопов.

Ай, была не была! Соседушки всё равно не поймут, чем я занимаюсь, и не расскажут. Сел тихонько в уголку и начал читать.

…Я читал, и читал, и никак не мог остановиться. Это оказалась сага – или сказание? – о том времени, когда книги ещё не находились под запретом, когда, как говорят очевидцы, не было отдельных княжеств, а была большая страна под названием Россия. Что в сказании являлось правдой, а что вымыслом, мне неизвестно. Но это была величественная картина жизни, разделения и угасания великого некогда народа. Причиной, по мнению автора, стало то, что народ забыл такое понятие, как справедливость, и не захотел дальше жить по её принципам.

Давно то было, наверное. Я лично не мог понять: что это за справедливость такая и с чем её едят. Может быть, это то же, что и божий промысел?

От чтения в потёмках заболели глаза. От неудобной позы затекли ноги и руки. Я читал, пока в замочной скважине не заскрипел ключ. Тогда я спрятал книгу и стал ждать.

3

– Ведите сюда этого смердика, – обречённо вздохнул инквизитор. Видно, я был у него не последним за сегодня.

– Ну что, рассказывай, как ты предавался бесовским развлечениям, – начал с места в карьер блюститель веры.

– Что рассказывать-то? Нечего. С дурными девками не путался, онанизмом не занимался. Так что я чист перед богом.

– А пиво?

– Пиво у нас не запрещено, это только у этих в Евросоюзе с их Кораном и Мухаммадом.

– Так, полегче. Про европейцев мне не рассказывай. А вот то, что ты пиво пил в пост, это что такое, как не грех?

– Грех, но я искуплю. Сколько стоит индульгенция за пиво?

– Индульгенцию захотел? Будет тебе индульгенция. С учётом хорошей характеристики от твоего хозяина сделаем ещё и скидку.

– Справедливо, – ответил я.

– Что?! Что ты сказал?

– Да так, ничего. Сказал: «Верно». То есть по вере.

– Нет, ты до этого по-другому говорил.

– А, да слово такое иностранное. «Справедливо».

– Так. А ещё какие ты слова иностранные знаешь?

– Да никакие не знаю больше. Это только, и всё.

– А слово-то и не иностранное вовсе. Очень даже наше, только забытое крепко. Слово-то еретическое, дружок! А ты не знал? Ну-ну, не тревожься! Я никому не скажу, что ты бросаешься такими словами. Ты только душу мне излей: кто, как и когда внушил тебе это слово.

Будто елей проникал мне в душу этот неприятный голос. Только теперь я заметил, что инквизитор – сущий старик…

4

Глоток свободы и воздуха опьянил меня, когда я покинул застенки инквизиции. На удивление меня легко и быстро отпустили после разговора со стариком, хоть я ничего ему и не рассказал.

Наверняка за мной уже следят. Теперь от этих тварей будет не отвязаться! Как только у них будет достаточно доказательств, чтобы уличить меня в ереси, тут-то меня и возьмут.

Мерзко и противно. Уж лучше б сразу удавили, чем так, когда знаешь, что уже никуда от них уйти и не спастись…

Решил проверить на деле: правда ли за мной хвост? Зашёл вначале в храм, якобы поставить свечку за своё чудесное спасение. В это время здесь обычно мало посетителей. Вот и посмотрим, какой любопытный субъект из богобоязненных прихожан за мной увяжется.

Вышел на улицу, миновал пару кварталов. Ага, вот он, голубчик! Нет сомнений, что это мой опекун. Надо как-то отвязаться от него и перепрятать моё сокровище – книгу.

Пока я брёл в раздумьях, преследуемый агентом полиции, по улице пронёсся правительственный кортеж с мигалками. Парочку нерасторопных смердов, которые не вовремя переходили дорогу, он чуть было не сбил насмерть, но даже не притормозил. За каждый такой рейс в столице княжества погибало до десяти человек. Как говорится: «Князю – князево, а смерду – смердово».

Невольно вспомнился старик-инквизитор и разговор с ним про справедливость.

– Справедливости нет, друг мой! Точнее, она есть, но никогда не остаётся в неизменной форме. С течением времени всё меняется. В наше время справедливость – это иерархия. Каждое вышестоящее сословие имеет больше прав. В какие-то времена возникала мысль, что все должны быть равны, а общество должно быть бессословным. Но потом поняли, что всё это ведёт к анархии, хаосу и неподчинению. Тогда-то нам и помогла Церковь в восстановлении порядка! Незыблемость иерархии есть наивысшая справедливость отныне и навеки. Всё остальное – от лукавого.

Так рассуждал старик-инквизитор. Он прав, и поменять в этом мире что-либо невозможно…

– Берегись! – услышал я за спиной чей-то окрик, но было уже поздно: сановный кортеж не останавливался, когда дорогу переходил какой-нибудь смерд…

5

Тело мужчины валялось около обочины. Тут же собралась группа любопытствующих. Все были взбудоражены происшествием, снимали себя на фоне тела на камеры смартфонов, но никто даже не попытался оказать помощь. Я продрался сквозь толпу, развернул тело лицом вверх, прощупал пульс. Пульса не было.

«А мы ведь, кажется, знакомы, – подумал я. – Это же мой опекун из полиции. Вот тебя угораздило!».