О Муроме. Воспоминания. Семейная хроника купцов Вощининых - Надежда Петровна Киселева- Вощинина

Мед привозили с дачи своей. Все это обилие и благополучие создавалось трудом Коки с помощью прислуги, конечно, и разумным ведением дел деда старшим сыном Валентином.

От своего тестя — Константина Ивановича Жадина, имевшего шорные мастерские и мыловаренный завод, дедушка (муж Коки) сразу отделился. Семья Жадина была большая: 4 сына с семьями и одна дочь — моя Кока. «Сорок человек за стол садились», — рассказывала она, но это, по-видимому, вместе с приказчиками и старшими мастерами, как тогда было принято.

Отделившись, начал дед торговое дело организовывать. Удача ему сопутствовала; товары он привозил из Москвы и получше и попроще, а богатых барынь в это время (начало века) в Муроме было много и все они хотели хорошо одеваться. Покупки доставлялись «мальчиками» на дом. К самым уважаемым покупателям выходил сам хозяин (Константин Иванович) — красота его и манера общения были очень приятными. Были, наверное, и трудности — хозяин ведь был очень молодым (он женился в 19 лет на 24-хлетней тогда моей бабушке-Коке, Марии Константиновне); он не пил и не курил и 15 тыс. рублей, полученные им в приданное, быстро увеличивались.

Из девяти детей (все сыновья) бабушки и дедушки выросли только 3 сына. Два сына умерли подростками, остальные — совсем маленькими. Для Коки это было большим горем и она страшно волновалась всегда за своих взрослых детей. Лечила детей мать Константина Ивановича (свекровь Коки), одно время жившая с ними и всегда очень гордившаяся своим сыном с 14 лет кормившим всю семью и так удачно вышедшим в люди. Женщина она была властная, но, видимо, ладила с моей Кокой, которой приходилось помогать в делах по магазину. Первое время она сама сидела за кассой. Вела счета, наверное, нужно было и экономию наводить.

О прабабушке моей — Прасковье Алексеевне (именно так ее звали) сохранился в памяти моей семейный анекдот. Как-то летом она жила на даче с четырьмя внуками и нянькой. У няньки вдруг заболел живот, да так сильно, что уснуть она не могла и прабабушке спать не давала. От грелки облегчения тоже не приходило. Прабабушка посоветовала няньке натереть живот «киндер-бальзамом», который всегда был в доме и, видимо, использовался на все случаи жизни. В те времена всегда вместо ночника горела перед иконой лампадка, и няня, взяв с окна бутылочку, старательно натерла ее содержимым свой живот и вскоре все уснули. Утром Прасковья Алексеевна спросила ее о самочувствии и няня поблагодарила ее и ответила. Что «все как рукой сняло», только живот и рубашка почему-то почернели. Оказалось, лекарством послужили черные чернила, а «киндер-бальзам» стоял в другом месте.

Помню еще один рассказ о прабабушке. Радуясь успехам сына своего во всех делах его, дала бабушка обет съездить в Палестину к гробу Господню с богатыми приношениями, молитвами благодарственными и просьбами о здравии семьи его — что и выполнила. У нас в семье сохранилась фотография прабабушки в черной одежде, сидящей на ослике; рядом так же одетая прислужница, сопровождавшая ее в путешествии. Привезенная ею «веточка Палестины» сохранялась у нас в киоте до полного разорения дома нашего и отъезда из Мурома всех ее правнуков.

Как бы то ни было — «скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается» — три сына моей Коки стали взрослыми. Все хорошие, почтительные, не пьющие, не курящие, хорошо окончившие муромское реальное училище (Георгий — гимназию в Елатьме). Старший сын — Валентин, очень умный и деловой человек, был первым помощником отца (может быть не хватало ему только отцовской властности и решительности в действиях. Кстати эти качества не передались и другим сыновьям и внукам).

Дела шли очень хорошо. Магазин имел много служащих-приказчиков — людей честных и надежных. Не отвечающих этим требованиям не держали. Оплачивался труд служащих хорошо. Платили больше, чем у других купцов, поэтому местом дорожили. С какого-то времени надежным приказчикам давали ссуду на покупку или постройку дома, а «старым служащим, с которыми начинали дело, дома дарили» (из письма кузины моей Екатерины Валентиновны). Время болезни оплачивалось полностью. Но в работе дед был требователен. Его уважали и побаивались. Ни детям, ни внукам не передались эти черты его характера. Все его потомки оказались добродушными и мягкими не в меру. Мне хочется описать его деятельность подробнее, потому что это была личность незаурядная, очень энергичная.

За свою недолгую жизнь успел он сделать много, не только умножив доходы, но и проявив себя как общественный деятель своего города. Богатые пожертвования шли на церкви (подробностей не знаю), дед имел общественную должность председателя сиротского суда; был одним из главных организаторов строительства на паях ткацких фабрик — он получил за все это от Городской управы право на ношение генеральской шинели. Его фотография в этой знаменитой шинели с перелиной с бобрами и в бобровой шапочке есть у нас (у брата моего Николая, как было уже сказано, очень похожего на дедушку). Что это значит — право ношение генеральской шинели? — надо бы у кого-нибудь расспросить.

Второй сын — Георгий, к великому возмущению дедушки торговлей заниматься не захотел и заявил, что поедет в Москву продолжать образование в Университете. По этому поводу были большие переживания. Тем временем дела разворачивались большие. Товары для магазина дед стал получать и из Англии, и из Голландии, а меха из Сибири (была своя скорняжная мастерская, куда я позднее заходила с папой и была потрясена запахами и бородатыми людьми, там работавшими) и помощь сыновей ему, видимо, казалась необходимой. Георгий же уехал, несмотря на отказ отца поддерживать его материально. Деньги ему, конечно, высылались матерью, отец знал об этом, но не хотел менять «гнева на милость».

Так дядя мой Георгий окончил юридический факультет Московского Университета, остался жить в Москве, женился на нашей, муромской, Тагуновой Александре Ивановне и работал там адвокатом до первой мировой войны. В войну он был мобилизован и воевал офицером, был в плену. Моя бабушка- Кока, его мать, постоянно беспокоилась о нем и молилась, поэтому я помню эту войну, хотя в начале ее мне было 3 с половиной года.

В 1914 г. родились два моих брата-близнеца: Коля и Митя. Я помню тот момент. Когда впервые их увидела через несколько часов после рождения, они были очень хороши собой, красивые, совсем одинаковые мальчики с умными большими карими глазами. Брату Алексею был тогда год и 7 месяцев.

Это отступление; продолжаю про Георгия или дядю Юру, как мы его звали. Жена его окончила в свое время Бестужевские курсы и была женщиной