Четыре писаки - Владимир Евгеньевич Бородин

распугивая прохожих. Дастин был буквально начинён подобными забавными байками и успешно развлекал общество не менее получаса. Десмонд заварил кофе, но Мэйсон заявил, что не употребляет подобные нездоровые напитки и попросил минеральной воды. Когда Хатчинсон сказал, что не покупает воду в бутылках, Дигби, недовольно пожав плечами, согласился на стакан водопроводной воды.

– Дастин, а Вы никогда не подумывали об уединении, о жизни вне города, обложившись книгами? Ведь это так романтично – лес, побережье… – спросила Линда.

Рафлсон смерил её загадочным взглядом и улыбнулся:

– Пожалуй, что даже мечтал о таком. Но, чтобы купить сносное жильё в уединённом прекрасном месте нужно более, чем жалкие гроши от журнальных заметок. Приходится куковать в тесной квартирке в многоэтажке малореспектабельного района Ванкувера. Когда-то, в детстве, я увлекался чтением Даниэля Дефо, а потом и Уильяма Голдинга. Но, если задуматься, от «Повелителя мух» становится страшно и уже не хочется на необитаемый остров.

– Так, с толпой такой он уж никакой не необитаемый. Для меня, если уж робинзоном, то – в одиночку, – сказал Айзек.

– По-моему, ты бы не выдержал в одиночку и месяц, – рассмеялась Линда.

– Что значит – не выдержал? Выхода-то нет.

– Руки бы на себя наложил, скорее всего.

– Типун тебе на язык.

– По-моему, – сказал вдруг Дастин, – Голдинг извращал всё, к чему ни прикасался. Так, и идею робинзонады обгадил. А, если вспомнить его описание своей неудавшейся попытки изнасиловать пятнадцатилетнюю? Великий литератор (в кавычках) пытался оправдать себя тем, что девица та, во-первых – «ущербная от природы», а во-вторых – «сексуальна, как обезьянка». По моим сведениям, разборка этого дела ничем не завершилась. Знаменитость помогла Голдингу, не иначе.

– По мне, так бабы сами всегда виноваты. Сами нас искушают, – ляпнул Десмонд, чтобы позлить сестру.

– Но Голдинг был честен в своих мемуарах. Как, к примеру, он бичует себя, застрелив однажды кролика в Корнуолле: прежде чем упасть, кролик взглянул на убийцу «с выражением изумления и гнева на мордочке», – добавил Дастин. – После такого, Голдинг порвал с охотой навсегда.

Постепенно Рафлсон завладел нитью общей беседы и продолжал всех удивлять своей эрудицией. Айзек любезно подчеркнул глубину его познаний, вставив, что всякий может поучиться у этого человека. Десмонда это раздражало, с каждой минутой, всё сильнее: «Какого чёрта приводить ко мне этих ублюдков, чтобы они кичились здесь своей начитанностью! Хватает и самого Айзека, но от него есть иная польза. А этот замарашка меня нисколько не привлекает физически. Он просто тошнотворен! И такой урод полностью отвлекает внимание смазливого юнца, не смыслящего в красоте мускулатуры…»

– В ходе истории, начиная с Рима, европейские нравы скатывались к полному декадансу не один раз. Что же ожидать от нашего современника Голдинга? – вставил Десмонд, напрягшись.

– Это смотря как судить, какие критерии выбирать, – возразил Рафлсон. – Можно счесть за нравственный упадок и эллинские нравы. Ведь задолго до Рима, среди них бисексуализм был в порядке вещей. Другое дело, что осуждать его стало непозволительным в последние годы, как и гомосексуализм. Но это уже иной вопрос. В Древнем Китае были периоды очень свободных нравов, покуда не возобладало строгое конфуцианство. Потом в Европе настали строгие нравы средних веков, с оговоркой о низовых шабашах городского дна. Затем наступил, так называемый, Ренессанс с его вездесущим развратом вплоть до самых верхов и римских пап. Был всплеск лёгких нравов и в Англии семнадцатого века. Но это известно всем, а тот факт, что в Европу по Шёлковому пути пришли полупрозрачные ткани, изменившие весьма строгие до того нравы Древнего Рима, осознаёт не каждый. Благодаря торговле с Востоком, римляне узнали, что они могут безнаказанно созерцать женское тело через тонкую, облегающую ткань. Сенека заявил, что женщина теперь не может быть уверенной, не обнажена ли вовсе она под покровом шелков. Имели место попытки запретить мужчинам использовать шёлк на законодательном уровне, кроме как во время занятий спортом.

– Поразительно! – воскликнула Линда.

Вечерело и гости стали расходиться. Айзек вызвался проводить Линду, уверив её брата, что непременно сделает это. «Дурак, – подумал на это Десмонд. – Если бы её сбила машина, я был бы готов заплатить шофёру». Но в хорошенькой головке Линды уже созрел иной план. Когда они выходили из дома, она спросила Мэйсона, словно и не слышала слова Эрона:

– Так, Вы покажете мне работы своего знаменитого фотографа, украсившего стены Вашей квартиры? Меня они очень заинтриговали!

После такого натиска, студенту-новеллисту было некуда отступать, и он пригласил её. Линда решила не предлагать подвезти его на своём автомобиле, чтобы больше проникнуться образом жизни странного парня. Айзек обиженно ретировался. При входе в автобус, Мэйсон заплатил только за себя, и не подумав быть джентльменом.

– Вы всё же встречаетесь с мамой, как я полагаю? – продолжала по пути донимать его вопросами неугомонная Линда

– Что Вы! Я не имею к ней ни малейшей привязанности. Она питается очень нездоровой пищей и выглядит, в свои шестьдесят лет, совершенно отталкивающе. Вплоть до нечистоплотности! Почти, как моя бабка, которую я вовсе не могу лицезреть.

– Не слишком ли Вы обременяете себя излишней чистоплотностью, молодой человек? Говорят, от этого быстро лысеют.

– Не вижу в том реальной угрозы. Мой отец умирал не облысев, хотя он и не задумывался об опасности частого мытья. Он был так привержен гигиене, что потребовал у матери отмены общей спальни. Я с ним согласен: общая спальня – это вульгарно.

– А к чему тогда жениться, стремиться жить под одним кровом, ты не задумывался? – Линда звонко рассмеялась.

– Можно иметь и духовную близость, не только физическую. Впрочем, с матерью я не мог бы иметь близость духовную. Она когда-то пыталась меня заставить носить крест, что страшно раздражало меня.

– Да ты – идеалист! О подобном браке читала как-то. Были такие русские писатели-эмигранты. Кажется, их звали… странное такое имя… ах, да: Гиппиус с Мережковским. Так вот, они считали, что занятие сексом на современном уровне – сущая дикость и отсталость. Но, как я понимаю, в их случае, за этим гнездились всевозможные извращения.

– Мне думается, что их утверждение недалеко от истины.

– А ты хоть раз пробовал, красавчик? – продолжала хохотать Линда, когда они уже вошли в добротно обставленную, но безликую квартиру Мэйсона.

– Какое это имеет отношение к делу?

– К какому ещё делу? Ну, уморил! Впрочем, могу тебе дать шанс. Даже занятно попытаться это проделать с девственником!

– Я не утверждал, что я – девственник, – сдержанно заметил Дигби.

– А кто, позвольте спросить, был Вами осчастливлен?

– Даже и угостить мне гостью нечем. Никто в этот дом не заходит… Вот… эти фотографии… –