Белая Маска, дежавю. - Максим Глухманюк

– Думал, что нет.

– Отгул до конца дня? – спросил тот, что был за главного.

– Да, – сказал Константин, стягивая с себя толстые перчатки и тяжелый сварочный фартук.

– Ты позвони, если нужна будет помощь! – донесся голос молодого парня, который занимался шлифовкой. На вид ему было лет семнадцать, но он был гораздо старше.

– Хорошо. Пока, мужики.

– Пока.

– Все будет нормально!

– Все обойдется, я уверен, Кость!

И Константин, сняв фартук и перчатки, даже не сполоснув руки и лицо от гари, отправился к машине, чтобы забрать сына из школы и поехать в Центральную Городскую Больницу.

4

Роза Распутина поступила в Центральную Городскую Больницу в крайне тяжелом состоянии. У нее были: серьезное истощение и множественные внутренние кровотечения. Ее поместили в палату интенсивной терапии.

Муж и сын приехали в больницу в течение двух часов. Главный врач не сразу допустил родных к больной, просил подождать. И им пришлось ждать около пяти часов. За это время врачи провели несколько важных обследований, включая компьютерную томографию и развернутый анализ крови. А так же сделали переливание крови, так как пациентка истекала, и ее давление падало. Медленно, но уверенно.

Константин и Иван сидели в зале ожидания. Бледные, напуганные и сбитые с толка. Это помещение само по себе вызывает ужас, не так ли?

Сколько людей здесь уже сидели?

Какие чувства они испытывали?

О чем все они думали?

Зал ожидания Центральной Городской Больницы был небольшим – всего пятнадцать обшарпанных кресел и низкая скамейка, на которою обычно садились, чтобы натянуть на обувь одноразовые бахилы нездорового желто-зеленого цвета. Под белым потолком висел большой плазменный телевизор. Он был выключен.

Отец и сын сидели в зале ожидания пять часов. Они ни разу не отлучились в туалет, ни разу не сходили к буфету, чтобы купить еды или даже воды. Просто сидели и смотрели в пол.

За то время, пока они были здесь, через зал ожидания прошло с полсотни человек.

Кто-то приехал опознать труп родственника. Кто-то – навестить ребенка, которому удаляли камни из почек. Несколько человек прошли через зал ожидания в приемную, чтобы записаться на удаление гланд или на пластику уздечки полового члена. Люди приходили и уходили. Но отец с сыном продолжали сидеть и смотреть в пол.

От Константина пахло краской и сваркой, его руки и лицо были черными, ведь он даже не успел переодеться и умыться. Иван был с рюкзаком, который теперь стоял на грязном полу у него между ног.

Не смотря на то, что в помещении сильно пахло медикаментами, в воздухе все же ощущался сладковатый запашок – запах морга. До хранилища трупов было не больше двадцати метров по узкому блестящему коридору, пол и стены которого были покрашены блестящей зеленой краской.

Вскоре подошел главный врач.

– Распутины.

– Да, это мы, – отозвался Константин, поднимаясь из неудобного скользкого кресла.

Иван тоже встал. И сразу почувствовал вибрацию и покалывание в затекших ногах. Спина и шея тоже затекли, но не так сильно, как ноги.

– Прошу вас, пройдемте со мной в мой кабинет, – сказал главный врач и сделал соответствующий жест рукой.

Затем посмотрел на охранника и кивнул ему:

– Все в порядке, они со мной.

Охранник кивнул в ответ и уставился обратно в свою литературу. Иван бросил быстрый взгляд на человека в камуфляжной форме. Тот жадно изучал журнал огнестрельного охотничьего оружия.

Кабинет главного врача находился в другом крыле больницы, на четвертом этаже. Путь к нему был долгим и извилистым.

Проходя по узкому блестящему коридору возле морга, Иван и Константин видели тележки, на которых в морг завозили свежие трупы. На некоторых тележках лежали холодные тела – видимо, сейчас морг был переполнен. Они были накрыты толстыми белыми простынями так, что торчали только босые ноги. На левых больших пальцах трупов висели красные пластиковые бирки, на которых толстым черным маркером были идентификационные данные покойников.

Иван сразу сделал вывод: тот, кто развешивает и проверяет эти бирки – правша.

Недалеко от морга располагалось большое темное помещение, посреди которого стоял аппарат компьютерной томографии. Рядом с дверью в это помещение висела большая табличка с предупреждением о радиационной опасности. Настолько огромная, что ее увидел бы даже слепой.

Даже мертвый.

Иван заметил, что двери и стены покрыты не зеленоватой краской, а обиты толстым слоем свинца. Широкое окошко, из которого открывался вид на большой белый «бублик», было сделано из очень толстого стекла, через которое все выглядело сине-зеленым и мутным. Из помещения даже сквозь толстые бетонные стены со свинцовым покрытием просачивалось тяжелое гудение мощной аппаратуры и шум огромных вентиляторов.

– Инопланетные технологии, – подумал Иван.

Затем коридор начинал петлять. На полу и стенах его появились трещинки и потертости. Возле стен стояли стойки с капельницами. Рядом с вялым цветком (кажется, это был фикус, но какой-то мутировавший) стояла связка костылей и черных клюшек, которыми обычно пользуются старики, когда выходят на улицу погулять.

Когда коридор кончился, пришлось подниматься по темной широкой лестнице со стертыми бетонными ступенями. По лестнице то и дело сновали люди – врачи, больные и посетители.

И еще по лестнице гулял противный сквозняк.

На лестничной площадке второго этажа стояли люди, у многих из них были перевязаны конечности. У некоторых не было руки, ноги, уха или глаза. Какой-то тощий дед, у которого не было обеих ног, противно смеялся. Смех его был свистящим.

На лестничной площадке третьего этажа стояло много комнатных растений и несколько диванчиков, на которых сидели скелеты. Именно скелеты, а не люди. Обтянутые кожей. Эти существа не могли быть людьми: их конечности и шеи были как спички; глаза глубоко запали; щеки провалились; головы были совершенно лысыми; ключицы выпирали сквозь серые халаты, которые были и не халатами вовсе, а одеждой заключенных концентрационных лагерей двадцатого века. Зрелище это вызывало самое настоящее животное отвращение и ужас даже у Константина, хотя он многое повидал за свою жизнь. У большинства «существ» в вене была игла, трубка от которой шла к стоящей рядом стойке с большим пластиковым мешочком, в котором была мутная жидкость неопределенного цвета. Оттенок кожи несчастных был ненормальным – серо-коричневым.

На лестничной площадке четвертого этажа стояло очень много «тележек для трупов». На них лежали расстегнутые брезентовые мешки. Эти черные мешки с тяжелой металлической молнией ждали покойников. Рядом был грузовой лифт. Едва отец с сыном успели преодолеть последнюю ступеньку и ступить на просторную лестничную площадку, как двери лифта тяжело распахнулись. И несколько человек в белых халатах выкатили из просторной кабины тележку с несчастным стариком, к которому шло две трубки от капельниц. В левую и правую руки.

– Дорогу! Дайте дорогу! – кричала толстая девушка в белом халате. Голос ее был скрипучим и весьма неприятным. Собственно, как и ее лицо.

Константин и Иван не осмеливались задать главному врачу мучивший их вопрос. Они предпочли молчать, чтобы находиться в неведении еще немного, прежде чем им сообщат страшные новости.

Над широким входом, что соединял коридор с лестничной площадкой, висела обшарпанная белая табличка, на которой крупными тонкими буквами было написано: «ОТДЕЛЕНИЕ ИНТЕНСИВНОЙ ТЕРАПИИ».

Далее был широкий и очень длинный белый коридор. Весь потолок был усыпан лампами. Они излучали белый свет. Холодный и ослепительный одновременно. Слева и справа располагались двери в палаты интенсивной терапии.

Палаты были рассчитаны на одного больного – они были просто крошечными, как одиночная камера в Богом забытой тюрьме. Почти у всех палат имелось окошко, через которое можно было видеть людей утыканных иглами, трубками и датчиками. Длинный коридор был наполнен пикающими звуками. Что-то пикало громко и быстро. Что-то едва заметно и очень медленно.

– Звуки останавливающихся сердец, – подумал про себя Иван. – Так звучит безысходность…

Где-то на границе восприятия отец и сын слышали шуршание аппаратов искусственной вентиляции легких. Блестящий белый пол был настолько чистым, что жалобно поскрипывал под шагами главного врача. На ногах у того были дорогие белые туфли. Шаги отца и сына не поскрипывали, а лишь шуршали, ведь их грязная дешевая обувь была завернута в бахилы желто-зеленого цвета.

Теперь Иван сообразил, что это был цвет застарелого гноя…

Главный врач все шел и шел, и казалось, что он не собирается останавливаться, словно его кабинет находится бесконечно далеко, на другой стороне Вселенной. Глубоко внутри себя отец и сын были благодарны врачу за то, что тот оттягивает роковой момент, когда им придется услышать трагические новости.