Молотов. Тень вождя - Б. Соколов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Среди отцов-основателей российской социал-демократии, а потом и партии большевиков Молотов не был по молодости. Но к большевикам он примкнул вполне вовремя, чтобы к революции 1917 года считаться старым, проверенным, испытанным в подполье и ссылках членом партии. К тому же многие «старые большевики» после поражения революции 1905—1907 годов отошли от революционной борьбы, спрятали свои партбилеты подальше и нашли себе недурную службу в различных частных компаниях, которые на волне промышленного подъема росли как грибы после дождя. На смену им и пришли новобранцы поколения Молотова, которые как раз и присоединились к большевикам в разгар первой русской революции. Вячеслав Михайлович, побывав в двух ссылках, уже не мыслил себя вне партии и никакой другой работы, кроме партийной, знать не хотел. На скрипке, что ли, в ресторане пиликать? Гораздо интереснее печатать антиправительственные статьи, звать народ к революции и вообще руководить людьми.
К тому же заниматься конспирацией ему нравилось. Тут была своя романтика. Молотов вспоминал:
«В годы подполья пришлось быть и Михайловым, и Ряби-ным, и Самуилом Марковичем Брауде, и Яковом Каракур-чи. Осенью 1916 года в Озерках, около Питера есть район такой, снимаю квартиру, даю задаток.
— А как ваша фамилия?
— Моя фамилия Каракурчи.
— Не грузин будете?
— Я немного греческой крови.
Поселился. Иду как-то по Литейному мосту, навстречу Демьян Бедный, старый знакомый по “Правде”, стал печататься в других изданиях — там побольше гонорар был. Мы пришли к нему в кабинет, он работал в каком-то общественном кадетском комитете, барином выглядел в кабинете.
— Как живешь? — спрашивает Демьян.
— На нелегальном положении. По паспорту я теперь Яков Михайлович Каракурчи.
Демьян хохотал до слез. А мне этот Каракурчи был нужен потому, что он студент и, стало быть, может жить без паспорта, поскольку у него есть студенческий вид на жительство. К тому ж он горбун и не подлежал призыву в армию, что для меня было важно, ибо шла война (интересно, изображал ли Молотов горбуна, или приходилось давать взятки полицейским, чтобы его таковым считали? — Б. С.). На чью фамилию достану паспорт, тем и был... Февральская революция застала меня как Александра Степановича Потехина...»
До этого, в 1915 году, Молотов основал московскую парторганизацию. Вообще, он был неплохим организатором. Но вскоре Вячеслава Михайловича в Москве арестовали.
Затем была ссылка в Иркутскую губернию, побег оттуда. Молотов вспоминал:
«Мне, как и Максиму (герою кинотрилогии “Юность Максима”, “Возвращение Максима” и “Выборгская сторона”, которого сыграл молотовский племянник Борис Чирков. — Б. С.), запретили жить сначала в 49 городах империи, потом в 63. Напали на след в Москве, арестовали и отправили в Сибирь. Это уже 1915 год.
Поезд привез в Иркутск, а потом 200 километров пешком, по этапу, до Верхоленска, по 25 километров в день, вместе с уголовниками. Хорошо, что не заболел в пути, не заразился, только ноги сильно сбил. Оставили в селе Манзурка, где и встретил новый, 1916 год. В просторной избе собрались ссыльные, в одной половине — большевики, в другой — эсеры. И запели — одни “Интернационал”, другие “Марсельезу”. Мы этих эсеров в конце концов выгнали из избы, — смеется Молотов, — а я перезимовал и удрал в Питер. Снова на нелегальное положение...»
Во многом арест Молотова спровоцировало предательство главы большевистской фракции в Государственной думе Р.Ф. Малиновского. Молотов вспоминал:
«Пока есть империализм, пока существуют классы, на подрыв нашего общества денег не пожалеют. Да и не все люди неподкупны. Когда был разоблачен провокатор царской охранки Малиновский — депутат Государственной думы, большевик, член ЦК РСДРП(б), лучший наш оратор, — Ленин не поверил. Живой такой человек, оборотистый, умел держаться, когда нужно — с гонором, когда надо — молчаливый. Рабочий-металлист, депутат от Москвы. Я его хорошо помню, не раз встречался с ним. Внешне немножко на Тито похож. Красивый, довольно симпатичный, особенно если ему посочувствуешь. А как узнаешь, что это сволочь, — так неприятный тип! (Мышление у Вячеслава Михайловича, как и у других тоталитарных вождей, было вполне мифологичным. — Б. С.) Меньшевики сообщили нам, что он провокатор. Мы не поверили, решили: позорят большевика. Но это была правда. После революции Малиновского расстреляли».
На нелегальном положении Молотов оставался вплоть до Февральской революции, которую он встретил в Петрограде.
На заседании Петроградского Совета в ночь на 27 февраля 1917 года он впервые выступал как Молотов. На эту же фамилию он получил первый послереволюционный паспорт. Большевики любили звучные псевдонимы, выражавшие непреклонность и твердость... Сталин, Каменев, Молотов...
А революцию Молотов встретил как Александр Степанович Потехин, освобожденный от военной службы из-за
туберкулеза. Вячеслав Михайлович подбирал для себя такие паспорта, чтобы его настоящие владельцы имели белый билет — горбуна, туберкулезника.
Молотов не без гордости говорил: «Я только в последние три месяца перед Февральской революцией перешел на партийные деньги. А то жил на свой заработок. Перед революцией я был секретарем редакции и бухгалтером журнала «Современный мир». Устроил меня туда Аросев, которого взяли в армию, это было уже в 1916 году, он там был бухгалтером, а потом в банке работал. Он меня и порекомендовал. Получал сто рублей, начиная с ноября — декабря 1916 года. Не много. Тогда были очень дутые цены».
Феликс Чуев, чтобы польстить, сказал Молотову: «Про вас, про Сталина говорят, что вас столько раз арестовывали, что вы все выходы, все лазейки знали, а потом так советскую тюрьму прижали — никуда!»
«Это да. Конечно», — радостно согласился Вячеслав Михайлович.
Молотов считал себя одним из творцов Февральской революции:
«В ту февральскую ночь, 26-го числа, я был в Питере. Мы трое: Шляпников, Залуцкий и я, члены Русского бюро ЦК, жили на нелегальном положении. Прячешься, многого не знаешь, уцелеть бы. Когда развернулись события, мы ночью с Залуцким пошли на явку на Выборгскую сторону встретиться со Шляпниковым и узнать, как обстоят дела. Там нам сообщили, что Шляпников, возможно, у Горького. Отправились к Горькому. Он говорит:
— Сейчас в Таврическом дворце начинается заседание Петроградского Совета, и Шляпников, скорей всего, там.
И мы пошли в Таврический. Ночь. Стрельба со всех сторон. Во дворец не пускают. Вызвали Керенского:
— Мы от имени большевиков!
Тот провел нас в президиум и посадил меня рядом с Иорданским, редактором “Современного мира”, где я работал бухгалтером».
Можно представить, какими глазами смотрел редактор на своего бухгалтера Потехина, который под фамилией Молотов взял слово сразу же после Керенского и стал крыть и Александра Федоровича, и новое правительство. Однако предложение большевиков — разрешить выпуск
только тех газет, которые поддерживают революцию, — не прошло.
На другой день Молотов редактировал большевистский манифест и всю ночь провел в типографии, пока печатались «Известия рабочих депутатов». Ленин потом одобрил этот документ. А в пять утра Молотов мчался на машине в Таврический, разбрасывая из кузова направо и налево газеты с манифестом.
«Машин своих не было, но мы сами захватывали — уже чувствовали себя командирами. Народ активный был. Питер бурлил. Выступаешь на улице — группа собирается, потом толпа. Впервые свободу получили! Каких только партий не было... Даже “партия умеренных прогрессистов” существовала — за прогресс, но умеренный. Плеханов выпустил антиленинский сборник. Алексеенко, один из лидеров большевиков в Государственной думе, тоже выступил против Ленина. Как непросто было Ильичу из-за границы бороться с ними, и как трудно было нам без него! По поручению ЦК я делал доклад на заседании Петроградского комитета партии большевиков о том, чтобы не оказывать содействия Временному правительству. Меня поддержал Калинин, еще кое-кто из товарищей, но нас было меньшинство, и резолюция наша не прошла. Русскому бюро ЦК помогали такие товарищи, как Стасова (со Стасовой, кстати сказать, Молотов порвал отношения после 1957 года, после того как она подписалась под письмом с осуждением «антипартийной группы». — Б. С.), Калинин, и после Февральской революции мы пополнили наше бюро. Но все мы, вместе взятые, пока не приехал Ленин, не видели, что надо поворачивать к социализму. Мы думали, что дальше последует демократическая революции Я впервые увидел Ленина в апреле 1917 года на Финляндском вокзале, там и познакомился с ним. Вместе с ним был Сталин, который встретил его за несколько станций до Петрограда. Ленин поднялся на броневик: “Да здравствует социалистическая революция!”
