Заколдованная страна - Вячеслав Пьецух

– Позвольте с вами не согласиться, – сказала Вера. Я великодушно пожал плечами.

– Вообще самое ужасное, – молвила Ольга, – что в революцию обе стороны руководствовались чисто религиозными отношениями. Ведь Россия – это тоже религия, и белогвардейцы исповедовали Ее так же бездумно и горячо, как большевики свою диктатуру пролетариата. И вот сошлись Иванов с Петровым, один как бы католик, другой – гугенот, и давай молотить друг друга ради светлого будущего России!…

Ольга, призадумавшись, замолчала и вдруг опять затянула песню:

Четвертые сутки пылают станицы,По Дону гуляет большая война,Не надо, не хмурьтесь, поручик Голицын,Корнет Оболенский, налейте вина…

За входной дверью, на лестничной площадке, вроде бы послышался какой-то невнятный шум. Из-за звуков пения и гитары природу его было трудно определить, но тем не менее я подумал, что это явился-таки бывший Ольгин супруг, и в предвкушении скандала во мне все точно одеревенело. Следовало бы тут же встать, распрощаться и отправиться на улицу Красных Зорь, от греха подальше, но вместо этого я всего-навсего с тоской посмотрел в окно серое, рваное, какое-то поношенное небо, вдали торчала фабричная труба цвета свернувшейся крови, стая голубей висела над кособокими, грязными ленинградскими крышами, похожая на пестрый воздушный шар. Я подумал, что и пятьдесят лет тому назад все это можно было увидать из окошка, и сто лет тому назад, и даже сто пятьдесят, за вычетом разве что фабричной трубы, и только в середине первого тысячелетия нашей эры… Нет, не так… Около того времени, что пророк Мохаммед открыл эпоху хиждры, в Китае обособилось государство У и начала выходить первая газета, Карл Великий только-только принялся строить свою империю, а в Византии разразилась продолжительная братоубийственная война, где-то среди этих ингерманландских болот, на которых впоследствии Петр I заложил Северную Пальмиру, родилась новая общность – русь. Если я не ошибаюсь, многое намекает на то, что это было понятие не национальное, а профессиональное; скорее всего под именем «русь» проходили в то время отряды профессиональных военных, занимавшихся разбоем, но не гнушавшихся и торговлей, в которых мешались славяне и скандинавы, жившие тогда в тесном соседстве и даже свойстве, о чем говорит такое историческое обстоятельство: если на западе Европы норманны выступали преимущественно как грабители и захватчики, то в славянских землях – преимущественно как торговцы. Русью же они могли называться и по реке Рось, что впадает в Днепр, где, предполагая, как говорится, от фонаря, у них была военная база – во всяком случае царевич Иван, несчастное чадо Ивана Грозного, написал на полях канона Антонию Сийскому, дескать «нарицается Русь по реце Русе» – и еще оттого, что по-фински и ливски Швеция будет «руси», или еще почему-либо, по каким-то уж совсем темным причинам, ибо впервые это имя упоминается у пророка Изеркииля. Что бы там ни было, и шведы себя называли русью, как в случае с византийско-славянским посольством к королю Людовику Благочестивому, хотя в их языке и не имелось такого этнографического понятия, и новгородцев киевские поляне называли русью, а новгородцы впоследствии называли так киевлян, и восточные народы называли русью всех светловолосых-голубоглазых, отчаянных воинов и землепроходцев, которые разговаривали по-славянски.

В отличие от славян чистой воды, пронырливой, боевой была эта новая общность – русь, куда только не заносила их бедовая бранная доля в 229 году хиждры они осаждали Севилью, держали границы Сирии против халифа Мансура, служили у хазарского кагана, терроризировали юго-западное побережье Каспийского моря и даже обзавелись на Русском острове постоянной военной базой. Они были, как правило, хорошего роста, здоровяки, предпочитали в походах коню парусно-весельную ладью, не любили сражаться, что называется, в чистом поле, так как дружины их были по обыкновению малочисленны, для вящего устрашения противника иногда дрались в одних рубахах, разорванных до пупа, они поклонялись богу Перуну, тогда единому для язычников арийского корня, сплошь покрывали свои руки искусной татуировкой растительного характера, отличались редкостной похотливостью и часто занимались любовью посреди торга, заставляя покупателей дожидаться, покуда они не кончат своей утехи, воров они, ничтоже сумняшеся, вешали на деревьях, ревностно относились к чужому благосостоянию, носили золотые браслеты, деньги заворачивали в пояса, но детям не оставляли в наследство никакого имущества, за исключением славяно-норманнского широколезвенного меча, на пирах они соборно пели какие-то древние свои песни, а пировали так последовательно и усердно, что нередко обпивались до смерти крепким медом – впрочем, и византийского басилевса Зенона заживо погребли 9 апреля 491 года, полагая, что он скончался, в то время как монарх был просто смертельно пьян, – словом, многие национальные свойства, предположительно определившие нашу бедность, неопрятность, беспутность и позаброшенность, прослеживаются еще в раннем средневековье, особенно рельефно – та предосудительная страсть, которую потом в простонародье окрестили пьянственным окаянством…

– Кстати о выпивке, – сказал я. – Чего вы мне больше не наливаете, жалко, что ли?

Мои хозяйки мне не ответили, потому что Ольга слушала, а Вера распространялась.

– … Ничего себе заявки: не успели тридцать человек захватить власть в столице, как тут же разогнали оппозиционные партии, ввели новое летосчисление, поменяли орфографию и закрыли все демократические газеты!… Нет: первым делом они как раз закрыли все демократические газеты.

– Первым делом, – сказала Ольга, – они издали декрет о мире.

– Хорошо: вторым делом они позакрывали демократические газеты. Только все равно обидно! Ну, почему везде революции как революции, а у нас обязательно начинают с того, что аккуратно отстреливают тех, кто остался верен старому алфавиту?!

И уже мне:

– А спирта нам не жалко, потому что он ворованный.

– С чем я вас и не поздравляю, – отметил я. – Критикуете наши возмутительные порядки, а сами растаскиваете общественное добро!

Вера сказала:

– Я же вас предупреждала, что мы живем в едином ритме с родной страной – все воруют, и мы воруем. А потом: грех не красть у такого государства, которое только и делает, что обкрадывает своих граждан, как разбойник с большой дороги.

– Должна заметить, – заметила Ольга, – что именно из этого соображения и выросла Великая Октябрьская социалистическая революция.

– Тем более, – сказал я.

– Ничего не тем более! – возмутилась Вера. – В Англии вон тоже была революция, однако она кончилась не разделом имущества между нищими, которые так нищими и остались, а кончилась она… вот я уже не помню, чем именно она кончилась, но только не разбойниками с большой дороги у государственного руля.

Я самовольно налил себе из чайника спирта, опрокинул стаканчик, справился с пожаром, возникшим у меня в горле, прокашлялся и сказал:

– Как вы не понимаете: не надо нам равняться по разным европейским народам, потому что мы, как говорится, совершенно из разных опер. Они как в шестнадцатом столетии начали строить капитализм, так и строят его по сегодняшнее число, а у нас то понос, то золотуха, то в чужом пиру похмелье, то Юрьев день!… Я хочу сказать, что у нас слишком своеобычная история с географией, и равняться по западным европейцам в нашем положении так же глупо, как расстояния взвешивать на весах. Зулусы вон ни по кому не равняются и изумительно себя чувствуют, а нам обязательно нужно содрать болячку – дескать, на Западе порядок и благоденствие, а мы только тем и достопримечательны, что на босу ногу рассуждаем о бренности бытия!… Вот я вам сейчас приведу пример, чтобы показать, насколько гибельно для нас равнение на чужеземные достижения и порядки… Поехала как-то моя киевская тетка по туристической путевке в Польшу, и очень ей там понравилось улицы переходить. Как только она ступит на проезжую часть, так сразу замирает коловращение автомобилей. Она даже от группы оторвалась, все переходила Маршалковскую в разных непоказанных местах и просто парализовала движение на этой ответственной магистрали. И вот вернулась она в наш драгоценный Киев и в первый же день попала под мотоцикл!

– Жива хоть осталась? – спросила Вера.

– Жива-то она жива, да вот только что-то по-русски разговаривать перестала.

Ольга, в свою очередь, тоже поинтересовалась:

– И по-каковски она теперь говорит?

– А ни по-каковски не говорит, потому что в юности она получила довольно плачевное образование. Так, знаками объясняется: да – кивает, нет – показывает язык.

– Вот до чего доводит у нас людей реальный социализм! – гневно сказала Вера. – Народ уже по-русски отказывается разговаривать. Неужели Ленин был настолько легкомысленный человек, что ведать не ведал, к чему идем?!